Бахыт Кенжеев - Младший брат

• Название: Младший брат
• Автор: Бахыт Кенжеев
• Жанр: Современная проза

---

Часть четвертая. СВОБОДА

Глава первая

Августовская духота к вечеру рассеялась. Пахло свежим сеном и еще почему-то—горелыми зелеными листьями, паровозным дымом, мазутом, копотью. В заплеванном тамбуре электрички Марк высунулся в выбитое дверное окно и тут же, передернув плечами, втянул голову обратно.

«Ладно,—думал он,—допустим, ленинградские комитетчики и пришлют рапорт о конфискованных письмах на Лубянку, ну, поместят его в досье Клэр, настрочат заключение — мол, неблагонадежна, не пущать или как там у них. А могут и не прислать. Подумаешь, ГБ. Такая же неэффективная советская контора, как все остальные. Но даже если пришлют, даже если... то с какой стати этим материалам пересекаться с досье Соломина М. Е., старшего гида-переводчика Конторы по обслуживанию иностранных туристов?»

Пьяный старик, мирно пошатывавшийся с ним рядом, вдруг наклонился к Марку и что-то забормотал. «Переделкино,—различил он,—на черта мне это твое Переделкино? Ты слышь, ты дай мне лучше закурить, парень. Ну, бывал я в твоем Переделкино, Симонова как тебя видел, я и в Калуге бывал, и в Ташкенте, я на Сахалине пять лет!—вскрикнул он.— Пять лет! По оргнабору! Я и в Гагры ездил отдыхать в пятьдесят восьмом...» Откусив у Маркова «Данхилла» фильтр, он вставил сигарету в беззубый рот и замолк, истекая коричневой слюной.

«Разумеется,—Марк отвернулся,—никому в жизни не придет в голову, что я мог иметь касательство к этим проклятым письмам. Вот и выходит, что сам я все-таки в безопасности. И получается, по справедливости, что надо выкарабкиваться. Спасайся, кто может! Даже сама... сама Клэр упрашивала меня не торопиться. Как она говорила—вот именно. Нельзя стремиться к несбыточному. Что ж, послушаемся, зачем переть на рожон?..»

В Очаково настырный старик вышел, зато ввалился чуть не взвод гогочущих солдат, прижавших Марка прямо к холодной железной стенке вагона. Он все-таки удержался у дверей, ради воздуха и ветра.

«Хоть бы зубы заболели, и то было б легче,—-думал он.—Но, впрочем... я же не сжигаю своих кораблей. Станет совсем нестерпимо — сбегу. Скатаюсь тихой сапой в Сирию. Через полгода — в Индию отправят. А уж в Калькутте — прямиком в американское консульство. А? Сергея Георгиевича тут же инфаркт хватит. И ничо, одной гадиной на свете меньше. Светку жалко. Отца жалко. Мать. Или не сбегу? Кто же в здравом уме меняет родину на бабу? И все же, как бы там ни было, сейчас у тебя, дорогой Марк, задача одна—сидеть и не рыпаться. Даже переговоры с адвокатом, может быть, вести только через отца».

— Дело нешуточное,—-ворковал каких-то два часа назад толстенький плюгавый Ефим Семенович,—дельце нелегкое, а точнее выразиться, и просто тяжелое, поскольку государственное дело, да, государственное! — Он поднял указательный палец.—Хлопот будет заметное количество, расходов тоже...

В подвальную юридическую консультацию у Чистых прудов—в желто-сером огромном доме, украшенном барельефами драконов и птиц-фениксов в стиле «Мира искусства»,—Евгения Петровича с сыном направили знакомые из Совета церквей, Бог весть откуда узнавшие о несчастье, постигшем «еретика» из Малого Институтского переулка.

— Расходы мы возместим, — торопливо вставил отец, — и по счету, и все, что сверх того...

— Отблагодарим, Ефим Семенович.—Марк перехватил скептический взгляд адвоката, направленный на отцовские обтрепанные брюки.— Давайте уж, чтобы вам не волноваться...—Сторублевая бумажка мистера Грина столь же мгновенно, сколь незаметно, перекочевала из ладони Марка в нагрудный карман адвокатского фланелевого пиджака.

— Ни на минуту, представьте себе, не сомневался!—воодушевился Ефим Семенович. — Но во избежание иллюзий должен честнейшим образом предупредить, что далеко не все в моих скромных силах, и на оправдание нашего подзащитного рассчитывать, увы, вовсе даже и не приходится. Да.—Он посыпал номерами и названиями статей Уголовного кодекса.— Пока еще неясно, по какой из них предъявят обвинение на суде вашему...

— Сыну.

— Сыну. Неясно, дорогие вы мои, туманно! Арестовали по одной, судят по другой—прераспространеннейшая, доложу вам, практика! Сами понимаете, я тоже личность официальная, работник, если позволите, нашей советской адвокатуры, так что линию защиты придется нам с вами проводить далеко не простую, в некотором смысле даже сложную будем мы с вами вести линию защиты. Да! Сразу могу вас обрадовать, шестьдесят четвертой статьей и не пахнет, измены родине в наличии не имеется. Будут вашему Баевскому инкриминировать либо распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих советский государственный, так сказать, и общественный строй, либо антисоветскую агитацию. Первое было бы много симпатичней.

— Почему? — удивился отец.

— Спрашиваете! Наивный вы человек! Есть разница между тремя годами и семью? А? То-то же. Короче, будем брать быка за рога. Через пару недель выколочу разрешение на ведение дела, прочту этот несчастный роман—и, засучив рукава, примемся мы с вами за труды праведные.

— Когда мы сможем с ним повидаться?

— Тогда же, когда и я,—поскучнел Ефим Семенович,—по окончании предварительного следствия.

— То есть когда?

— Разве от меня это зависит, товарищи вы мои? По закону срок — два месяца. Бывает, и до года доходит. Тут уж все зависит от подследственного. Любишь кататься—люби и саночки возить, да!

Было, было в жовиальном адвокате нечто от тех врачей, что в разговорах с умирающими продолжают неумеренно употреблять местоимение «мы» и уменьшительные суффиксы. Однако репутация у него была самая благоприятная. Двум его подзащитным из диссидентов вдруг дали неожиданно мягкие сроки, третьего и вовсе отпустили с условным приговором. Правда, во всех помянутых случаях подзащитные искренно каялись на суде и разве что не били себя в грудь кулаками.

— Но не беспокойтесь так, не нервничайте.—Он одарил отца и сына ласковым лучащимся взором. — Время предварительного заключения так или иначе засчитывается в срок. К тому же, — он понизил голос, — чем позже суд, тем больше у меня шансов, ну, вы понимаете... А вдруг выгорит, возжелают обойтись без шума, и обойдется все покаянным письмецом... или пойдет вообще безо всяких романов, знаете как, хулиганство там, тунеядство, мелкая спекуляция... Вон Глузман с Лобановым как дешево отделались—сказка!

— Вы всерьез, Ефим Семенович?

— О-хо-хо, молодой человек! Вы не отдаете себе отчета, что могли этим голубчикам, пардон, впаять? Создание организации, направленной на свержение существующего строя,—-не желаете? Десять лет строгого режима плюс пять ссылки—не хотите? А так они отсидят свое, может, и московскую прописку обратно получат, а то и под амнистию подпадут. Еще вопросы?

Тут выяснилось, что даже по окончании следствия ни Евгению Петровичу, ни Марку не полагалось никаких свиданий с обвиняемым, ибо в глазах закона они вовсе не были никакими родственниками ему. Постояв в очередной театральной позе, на сей раз—обхватив ручками голову, адвокат обещал «похлопотать» и «об стенку расшибиться». На том и расстались. Отец заторопился в церковь, Марк—на Киевский вокзал.

Сошли наконец бессовестно матерившиеся солдаты. Поезд пустел, и Марк вернулся в вагон. Свете наскучил ее французский роман, и от прикосновения ее руки Марк вздрогнул. Сжигать корабли опасно, не сжигать, быть может, куда мучительней.

— Очень боишься? Право слово, отец совсем не такой зверь.

— Зря ты ему сказала про наше родство.

— Наверно. Но у меня тоже есть нервы. Он мне железно дал слово повременить со статьей—и вдруг эта идиотская газета. Я ему сгоряча все и выложила. Не мог, говорю, ради жениха единственной дочери постараться, раз в жизни... Но послушай, ведь твоей-то вины во всей этой истории совсем нет, правда?

— Правда. Ты захватила сумку? Нам на следующей. Как бы дождя не было.

— Будем надеяться.

Ползли по небу темные серью тучи, холодный ветер обещал скверную ночь. И сияли в наступающей тьме начищенные медные купола церквушки, отчаянно шумела кладбищенская листва, черным огнем горели в ней перезрелые вишни, еще не расклеванные воробьями.

— Пожалуйста, Марк, не расстраивайся так. Я тоже по-своему люблю Андрея, я понимаю, что дела плохи, но ведь не конец же света. Надо и о себе подумать. А у нас может все остаться по-старому. Ну, отложим свадьбу, что изменится? Приглашения я еще не начинала рассылать, жить будешь по-прежнему у меня, и в Сочи поедем, как хотели. Что отец? Он другого поколения, ты тоже должен войти в его положение...

Раскрасневшаяся Света тараторила нервно и быстро, не без нотки извечного женского оптимизма.

— Ты такой странный вернулся из этой командировки.—Она заглянула Марку в окаменевшее лицо.—И у меня идея... Давай я тебя полечу. Погоди, не кидайся, я не о лекарствах вовсе. Мне Соня достала тибетские травы... даже женьшень, кажется...