Богдан Сушинский - Река убиенных

• Название: Река убиенных
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4940-6

В августе 1941-го немецкие войска подходят к Подольскому укрепрайону, последнему русскому заслону перед Днестром. Для того чтобы избежать длительных боев и сохранить в неприкосновенности для наступающих фашистов мосты, в тыл Красной армии забрасывается десант — профессионалы из специального диверсионного полка вермахта «Бранденбург». Руководит отрядом суперпрофессионал, барон фон Штубер, приятель Отто Скорцени, главного диверсанта Третьего рейха.

Роман «Река убиенных» открывает новый цикл «Беркут», действие которого разворачивается на оккупированных вермахтом территориях Восточной Украины в 1941–1943 гг.

---

Штубер хотел что-то ответить, но запнулся на полуслове: он вдруг явственно услышал топот многих копыт и зычный голос командира.

«Неужели кавалерия?! — не поверил своему слуху оберштурмфюрер. — Не может быть! Впрочем, почему не может быть?»

Вместе с Роздановым они метнулись к углу огражденного подворья. А еще через минуту из села вырвалось до полусотни всадников на рослых, истинно кавалерийских конях. На полном аллюре они неслись мимо сарая в сторону Днестра, в сторону укрепрайона.

Впрочем, Штубера и Розданова не очень-то интересовало, куда именно направляется это конное подразделение. Поражал сам факт, что здесь вдруг появились кавалеристы, которые словно бы возникли откуда-то из другого времени, другой эпохи — эпохи Гражданской войны, материализуясь из воспоминаний бывшего белогвардейского поручика Розданова. Всадники рассыпались по луговой равнине и атакующей лавой устремились к лесу.

— Они что, там, в красных штабах, совсем обезумели?! — не удержался поручик, когда, не обращая внимания на стоявших у сарая красноармейцев, до полусотни всадников втянулось в лесную дорогу, уводящую за изгиб долины. — На крутых склонах Днестра хотят противопоставить германской авиации, артиллерии и танкам свою сабельно-карабинную кавалерию?

— Именно это красные и намереваются делать. Я вспомнил, что, согласно агентурным данным, доты будут прикрывать кавалерийские полуэскадроны[3].

— Вы это серьезно?!

— Я никогда не принадлежал к людям, которых считают шутниками, поручик, тем более, когда речь идет о военной тактике врага.

— Представляю себе эту сцену: по крутым склонам Днестра, от дота к доту, с шашками наголо носятся лихие кавалеристы, представляя собой идеальные мишени для всех видов оружия противника, начиная от авиации и заканчивая шмайсерами и румынскими карабинами.

Словно подтверждая слова Розданова, со стороны реки появилось звено немецких самолетов. Заметив кавалерийский отряд, пилоты снизили свои машины и устроили своеобразную карусель, упражняясь в прицельном бомбометании и расстреле движущихся наземных целей из пулеметов. Причем оба офицера были удивлены, обнаружив, что за все то время, пока продолжался налет, в небе не появилось ни одного советского самолета, а земля не отозвалась ни одним выстрелом зенитки.

Проводя разворот над сараем, возле которого находились диверсанты, пилот одного из самолетов тоже прошелся по ним пулеметной очередью, да так, что пули легли буквально в полуметре от Штубера, который в отличие от Розданова так и остался стоять.

— Что, оберштурмфюрер, уверены, что «своя» пуля не тронет? — несколько уязвленно поинтересовался Розданов, поднимаясь из зарослей лопухов.

— Просто привыкаю к обстрелу, к фронтовой обстановке, — спокойно объяснил Штубер, глядя вслед улетающему самолету.

— Как думаете, когда германские подразделения достигнут этой деревни?

— Как только сломают оборону Могилевско-Ямпольского укрепрайона. А сделать это не так-то просто. Во-первых, здесь мощные, скальные доты. Во-вторых, Советы все еще держат оборону на том, правом, берегу Днестра. Хотя вся остальная часть Молдавии уже под контролем вермахта и румын.

— Значит, я так понимаю, что вскоре, вместе с коммунистами, мы окажемся в котле.

— Не исключено. И тут уж нам, двум опытным диверсантам, будет где разгуляться.

«Увидим, как ты “разгуляешься”, когда действительно окажешься в двойном котле: своих и красных», — заметил про себя поручик, окидывая оберштурмфюрера уничтожающим взглядом.

6

…Подождав, пока Гейнхард Гейдрих и Вальтер Шелленберг усядутся друг против друга за приставной столик, Гиммлер еще несколько мгновений внимательно рассматривал их, стоя посреди огромного кабинета, и только потом уже занял свое место за массивным дубовым, покрытым черным бархатом столом, на левом конце которого красовался металлический, очень напоминающий пушечное ядро глобус.

Упершись худощавыми, смуглыми кистями рук в крышку стола, рейхсфюрер СС с силой оттолкнулся от нее, зацепился затылком за спинку кресла и, передернув поросшей короткими рыжеватыми усиками верхней губой, процедил:

— Только что у меня состоялась встреча с фюрером.

Гейдрих и Шелленберг переглянулись; теперь они понимали, почему идти на прием пришлось на день раньше. И только сейчас бригадефюрер по-настоящему оценил ту скупую похвалу, которой одарил его Гейдрих в приемной Гиммлера. Услышав о том, что Шелленберг все же успел подготовиться к докладу, он обронил:

— Вы значительно дальновиднее, Шелленберг, нежели я предполагал. Постарайтесь и впредь оставаться таким же, не полагаясь ни на чью иную интуицию, кроме своей собственной.

— Я внемлю этому мудрому совету.

Вот и сейчас, сидя у Гиммлера, шеф РСХА изобразил некое подобие ухмылки. Если бы рейхсфюрер СС заметил ее, она показалась бы ему слишком уж неуместной. Но Шелленберг знал, кому она предназначалась, и воспринял ее как намек на извинения.

— Во время беседы с фюрером у нас возникло немало вопросов, которые необходимо обсудить с вами, Гейдрих. А вас, Шелленберг, — сразу же разъяснил ситуацию рейхсфюрер СС Гиммлер, — я пригласил потому, что по крайней мере два из них касаются непосредственно вашего управления, а значит, и лично вас.

— Понимаю, господин рейсхфюрер.

Гиммлер выдержал многозначительную паузу, словно трагик, настраивающийся на «монолог перед казнью», и продолжал:

— О том, что фюрер намерен начать войну против России, вам уже известно.

Хотя Гиммлер все еще продолжал расстреливать их своими свинцовыми стеклами, Шелленберг воздержался от реакции на его слова, предпочитая дождаться, когда ответит шеф РСХА. И тот ответил так, как и должен был отвечать чиновник от разведки:

— Всего лишь в очень общих чертах. Без дат, направлений основных ударов и прочих деталей.

И в ответе этом прозвучало и предупреждение: ничего лишнего, чего знать им не положено, они не знают, и откровенная провокация, с расчетом на то, что Гиммлер наконец-то посвятит их в те детали предстоящей кампании, которые им, как генералам службы имперской безопасности, все же надлежит знать. Хотя бы во имя имперской безопасности.

— Что ж, — прекрасно понял его рейхсфюрер, — кое-какой информацией я могу поделиться с вами уже сейчас. Хотя, как вы понимаете… Еще совсем недавно наша пропаганда умиротворяла германцев всевозможными размышлениями о благах, которые принес нашему народу советско-германский «Договор о ненападении»[4]. Само собой понятно, что теперь мы не можем объявить войну коммунистам, не подготовив свое население и армию к этому акту; я имею в виду подготовку пропагандистскую, не объяснив германскому народу, почему мы вынуждены, нет, крайне вынуждены, в силу самих сложившихся обстоятельств, нарушить этот договор и начать боевые действия. Вам это понятно, Гейдрих.

— Да, рейхсфюрер, — угрюмо произнес начальник Главного управления имперской безопасности. И угрюмость эта была настолько необъяснимой и пессимистической, что Гиммлер на какое-то мгновение запнулся, не зная, как ее следует воспринимать. Именно поэтому он искоса взглянул на Шелленберга.

— Это и в самом деле требует пропагандистского разъяснения, господин рейхсфюрер СС, — с готовностью отозвался сотрудник управления шпионажа и диверсий РСХА, полагая, что таким образом он приходит на помощь своему от природы угрюмому шефу. — Тем более что этот договор имел секретный дополнительный протокол, о котором советская пропаганда до сих пор молчала, но который она может активно эксплуатировать во время пропагандистской войны.

— Вот именно, «пропагандистской войны». То, что мы обсуждали сегодня с фюрером, больше всего касалось именно ведения пропагандистской войны, — ухватился Гиммлер за подаренный Шелленбергом термин. — Причем наше пропагандистское наступление должно быть направлено одновременно и на германский и на советский народы. Разумеется, о последнем речь пойдет тогда, когда появятся первые оккупиров… то есть я хотел сказать — освобожденные от коммунистов районы, — тотчас же уточнил Гиммлер, вспомнив об основополагающем принципе всякой пропаганды: быть предельно точным в вынужденной лжи и предельно лживым в вынужденной правде. А пока что фюрер мудро решил, что о начале русской кампании он должен возвестить германский народ и весь мир своим особым воззванием к германскому народу, выраженному в яркой, убедительной речи в духе фюрера и Третьего рейха.

«Неужели они с фюрером решили, что это «Воззвание» должен подготовить я?! — вдруг похолодело в груди Шелленберга, до которого только теперь дошло, зачем его собственно пригласили. — Но почему я? Ведь существует же Геббельс со всей его камарильей, всей пропагандистской и журналистской братией. Так какого дьявола?!»