Максим Далин - Корона, Огонь и Медные Крылья

• Название: Корона, Огонь и Медные Крылья
• Автор: Максим Далин
• Жанр: Фэнтези

Давно обещанный любовно-авантюрный роман про то, как муж любил жену)) А если серьезно — мир Некроманта, двести-двести пятьдесят лет спустя. Дело происходит в других странах и с другими людьми. Итак, юная принцесса отправляется за море, чтобы вступить в брак, но…

---

Мои фрейлины в первый же день взяли с меня обещания, что я выдам их замуж за приближенных моего жениха, как только все устроится. Они напирали в особенности на то, что приближенные должны быть богаты и влиятельны — и болтали лишь о кружевах, выделываемых на Трех Островах, об аметистах из знаменитых островных копей, о румянах и прочих давно надоевших мне пустяках.

Я попыталась спросить одну из дуэний, отнюдь не девицу, а почтенную вдову, каково состоять в браке. Она разразилась прочувствованной речью, из которой я узнала, что быть замужем несносно, что супружеские обязанности — тоскливое бремя, а мужчины — отребья рода человеческого, терпимое Господом лишь из-за того, что женщин кто-то должен кормить и защищать. К ней присоединились две другие дуэньи, которые никогда не имели мужей — одна по несклонности души к семейной жизни, а вторая — из-за какой-то ужасной истории. Они все втроем долго учили нас, молодых девиц, как надо вести себя в супружестве, чтобы муж не устроился у тебя на голове — в конце концов, мне стало тошно и я вышла на воздух, сославшись на морскую болезнь.

Морская болезнь оказалась очень удобным предлогом. Ею страдали все дамы — но не я по какому-то странному капризу природы. Это давало мне возможность проводить больше времени на воздухе, а не в духоте нашего покоя, ссылаясь на естественное нездоровье — и все верили мне. Вообще, смотреть на море во всей его переменчивой прелести было для меня большим наслаждением, хотя все прочие и находили путешествие скучным и утомительным в крайней степени.

Так спокойно прошли первые дни пути, а после покой сменил сплошной кошмар.

Помню, все началось ночью. Я спала в нашем закутке, на узкой, но довольно-таки удобной постели, когда мне приснился сон, чрезвычайно яркий, как явь, и чрезвычайно глубоко врезавшийся мне в память. Его смысл я узнала значительно позже — и поразилась силой предчувствия.

Мне приснилось, что я вхожу в огромный зал, наполненный сумраком. Тяжелые колонны шершавого темно-красного камня уходят куда-то в темноту, а их нижние части освещены рваным пламенем, горящим в медных чашах. Я иду между двух рядов этих пылающих чаш. Пахнет какими-то благовониями, пряно и сладко сразу. Вдруг передо мной подымается статуя, окутанная мягкой и блестящей серою тканью, так что виднеются только ступни, необыкновенно искусно изваянные из темной бронзы, но по форме и размеру точь-в-точь как босые ступни живой молодой женщины. Я чувствую любопытство увидеть статую целиком и стаскиваю с нее ткань.

Передо мной оказывается бронзовое изваяние нагой, очень гибкой женщины. Ее наготу несколько прикрывает целый поток тонких косичек длиной по самые лодыжки, схваченный на лбу тонким обручем. Низ лица статуи напоминает кошачью мордочку с плоским носом, а верх — человеческий, но в громадных раскосых очах под крылатым взмахом тонких бровей все же есть что-то звериное. И эти очи с узкой щелью зрачка не бронзовые, а живые, зрячие, золотисто-зеленые — и дева-зверь глядит на меня.

Я помню, как оцепенела под этим взглядом, не злобным, а каким-то сосредоточенно-любопытным, как у кошки. И тут статуя протянула ко мне свою узкую бронзовую руку, а на ее ладони лежали игральные кости.

Я видела почти такие же у матросов. Два кубика, испещренные точками — их бросают и смотрят, сколько выпадет очков. У кого больше — тот и выиграл…

На костях выпало две шестерки — и я как-то поняла, что это мой выигрыш, две шестерки. Я испугалась и обрадовалась разом, подняла глаза — а статуя улыбнулась, показав неожиданно длинные острые клыки. В этот миг я вдруг подумала, что это демон.

Я проснулась в диком страхе. Корабль болтало, как щепку, и было слышно, как пронзительно, будто рог самого Короля Ада, завывает ветер. Волны с ревом обрушивались на борта, везде плескало и скрипело — я решила, что корабль идет ко дну, и то же самое думала моя свита. Никто уже не спал; мы в ужасе прижались друг к другу, шепча молитвы, а пол под нами ходил ходуном и вода проливалась под запертую дверь.

Страшный шквал, невесть откуда налетевший, довольно, как я потом узнала, редкий в наших широтах, сломав мачту и сорвав паруса с двух уцелевших, гнал наш корабль неведомо куда.

Море бушевало нестерпимо долго.

Мне и моим дамам повезло: корабельный капеллан успел исповедать нас и отпустить нам грехи перед тем, как был смыт за борт и утонул. Несколько матросов и забавный офицер, который свистел жаворонком, тоже погибли в волнах, и никто не смог прийти им на помощь. Тяжелые валы налетали и с грохотом разбивались о палубу — всякий из работающих на ней людей рисковал быть смытым в море, а значит — неминуемо утонувшим. Помощник капитана и молодой матрос были ранены обломками, когда рухнула мачта, и теперь очень страдали — но на корабле уже не было ни врача, ни священника, чтобы хоть отчасти облегчить им участь. Я перебралась в кубрик, приказала открыть бочку вина, которое везли в подарок моему жениху, согрела его на маленькой жаровне и поила этих несчастных, чтобы немного их развеселить и чтобы в довершение беды к ним не привязалась лихорадка. Офицер с разодранной щекой помог мне наложить лубки на их переломанные кости. От моих дам не было пользы и помощи, но вреда тоже не было — они не говорили, что я веду себя неприлично положению, им было не до меня.

Никто не мог ничего есть; пресную воду смешивали с вином и давали дамам и раненым, остальные готовы были подставить рты под струи дождя, хлеставшего всю неделю, как из ведра. Воду с небес собирали, насколько было возможно, но выходило не так уж и много.

На третий день бури лопнули канаты, которыми держались сундуки с моим приданым. Мои шелковые попоны, златокованая сбруя и посуда с гербами королевского дома исчезли в море раньше, чем кто-либо успел спохватиться. Дамы выразили мне соболезнования.

Смешно, но меня это ничуть не огорчило. Глупо было думать о побрякушках и тряпках, стоя на самом краю бездны и глядя в вечность. Я была совершенно уверена, что корабль в конце концов утонет — отчасти из-за странных предчувствий, отчасти из-за непонятного сна. Мысль о бренности жизни, как ни странно, придавала мне сил. Мне хотелось помогать матросам, чем только возможно; я надеялась только, что впервые в жизни сумею сделать что-нибудь полезное перед тем, как пойду на дно.

Все это время я спала очень скверно; белье вымокло насквозь, я, казалось, покрылась коркой соли, как фазан, которого собрались запекать на Благовещенье, у меня ныло все тело — но если мне удавалось задремать, как перед моими глазами являлась усмехающаяся статуя и протягивала мне игральные кости с двумя шестерками.

Я чувствовала, что это знамение — но знамение явно посылал не Господь…

К тому времени, как дождь унялся и ветер утих, матросы называли меня "отчаянная госпожа".

Я научилась перевязывать раны и вязать узлы, которые не могут развязаться по случайности — из тех, какими моряки крепят паруса. Никто из команды не думал ничем оскорбить меня; я спала в кубрике, в гамаке, который повесили в дальний угол и отгородили занавеской из одеяла. В кубрике стоял душный тяжелый запах пота, затхлой парусины и несвежей рыбы; проснувшись ночью, я всегда рисковала увидеть крысу, высовывающую из щели умную нервную мордочку или промышляющую кусочек сухаря — но все это меня уже не отвращало. Великолепно понимая, что мое поведение непристойно, я, тем не менее, не могла поступить иначе: все уцелевшие на корабле здоровые мужчины были заняты чрезвычайно тяжелой, утомительной и опасной работой, некому было подать раненым воды. А между тем один из них, юный матрос, которому обломки раздавили грудь так, что кровь текла изо рта, очевидно, умирал — невозможно было оставить его не только без напутствия церкви, но и без простого человеческого участия. Я выучилась болтать забавные пустяки, отвлекающие от боли и страха, рассказывать легенды и напевать детские песенки.

За эту неделю я увидала более страданий и мук, чем за всю прежнюю жизнь.

Удивительно, но я, кажется, не ждала, что этот соленый ревущий ад когда-нибудь отступит. Я так привыкла, что на палубу можно выйти, только изо всех сил вцепившись в протянутую вдоль надстроек веревку, что поразилась, проснувшись в относительной тишине.

Откуда-то сверху сквозь щели проникали узкие солнечные лучи. Я горячо возблагодарила Господа за чудо, побыстрей поднялась с постели и вышла.

Вокруг нашего корабля, изуродованного, искалеченного так, что больно было взглянуть, простирались безбрежные воды — и эти воды отличались от того, что я видела раньше. Море так и не стало синим — но теперь оно напоминало сияющее зеленое стекло, в котором играли золотые солнечные блики. Невдалеке от корабля резвились, прыгая и кружась в воде, потешные создания, вроде громадных рыб, чьи смешные вытянутые рыльца и бойкие глазки казались на удивление осмысленными. Рыбы эти щебетали и чирикали, подобно птицам — я невольно загляделась на это диво.