Владимир Рублев - Семья

• Название: Семья
• Автор: Владимир Рублев
• Издательство: Челябинское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

---

— Ну вот еще, — серьезно ответил Генка. — Я стою за хорошую семью... Но такую семью, где любовь — не обывательская, а безо всяких там ревностей и других приложений и помогает полнее жить в обществе.

— Общие фразы все это, Генка, — вздохнул Аркадий. — Любить — это значит ревновать, а ревность — понятие не общественное, — он усмехнулся. — Почему, думаешь, ревнивый человек крепче любит?

— Э, ты не туда полез... Ревновать... Ревновать — значит подозревать человека, не доверять ему... А какая же, к черту, любовь будет без доверия? Верить в чистоту человека — главное в любви... Вот ты — можешь довериться Тамаре?

— Не знаю... Но люблю ее сильно...

— Ерунда это, а не любовь... Такой любви вам не хватит и на месяц. А что же вы будете делать остальные триста или пятьсот месяцев в жизни?

Скрипнула калитка. Вошел Валентин. Он подошел, сел рядом и, закуривая, сказал:

— Вы что же сидите здесь? В клубе, наверное, танцы.

— Не хочется... Решили пофилософствовать, — рассмеялся Геннадий. — Мы с Аркадием о любви все говорим.

— О любви? Что же, говорить о ней можно... А в действительности любовь гораздо сложнее.

— Да-а... — вздохнул Аркадий.

Гена рассмеялся:

— Ты все о Тамаре вздыхаешь.

Валентин встал.

— Ну что ж, мне пора отдыхать.

— Подожди-ка, Валентин... — вдруг вспомнил Аркадий. — Ты знаешь Тамару Клубенцову? Она на шахте в бухгалтерии работает.

— Тамару? Знаю... Она моей жене двоюродная сестра.

— Ну-у! Вот это здорово! Что же ты об этом не сказал? — обрадовался Аркадий и тоже поднялся со скамьи.

— Не спрашивали, вот и не рассказывал, — улыбнулся Валентин. — А вообще-то я ее сегодня видел. С Тачинским, это здешний главный инженер. Мне кажется, что они дружат и серьезно.

— Что?! Неужели Тамара?.. — Аркадий не договорил, какое-то мгновенье постоял в оцепенении, затем молча пошел от товарищей по темной улице. Гена вскочил:

— Извини, Валентин... Ты сказал ему такое, что... — и быстро зашагал за Аркадием. Догнав его, он медленно молча пошел рядом, потом положил руку на плечо друга.

— Знаю, что не надо говорить в такие моменты ничего, — тихо сказал он. — Но ты должен понять, что это — не главное в жизни, это ерунда, на которую надо проще смотреть...

Аркадий остановился.

— Прости, Генка... — почти прошептал он. — Но я хочу побыть сейчас один.

И вот уже его невысокая фигура растаяла, растворилась в смутной темноте. Он пошел в ту сторону, где глухо вздыхала сонная река.

* * *

...Ивана Павловича Клубенцова вызвал управляющий трестом «Шахтинскуголь» Батурин. Ничего в этом необычного не было, начальники и главные инженеры шахт часто бывали у Батурина. Но сегодняшний вызов насторожил Клубенцова. Началось с того, что Батурин повел разговор, казалось бы, совсем о посторонних вещах, не имеющих никакого отношения к делам на шахте: о семье Ивана Павловича, о перспективах развития дальних шахт, о боевитости в работе, все еще присущей старым кадрам, но пожалел, что кое-кто не выдерживает нагрузки, старается уйти в сторону от новых требований жизни и, конечно, приходится с горечью отмечать, что перспектив личного роста у такого человека уже нет. А без перспектив все равно что идти вслепую: обязательно забредешь в сторону от главной дороги. Вот, к примеру, Худорев.

«Все ясно, — подумал Иван Павлович. — Придется ехать на ельнинскую шахту».

Когда Батурин сделал паузу, Иван Павлович встал. Поймав на себе удивленный взгляд управляющего трестом, Клубенцов развел руками:

— Как говорится, Илья Фомич, все ясно... Насколько я понял вас, мне нужно ехать в Ельное?

Батурин рассмеялся:

— Ну и чутье у тебя, Иван Павлович... Значит, согласен?

— Конечно... Если бы на другую шахту — еще подумал бы, а Ельное... Я там работу начинал, все там знакомо.

Батурин встал и протянул руку:

— Ну, с повышением!

— Как с повышением?! Разве...

— Ага, не все, выходит, угадал? Поедешь туда начальником шахты. С комбинатом вопрос уже согласован. Худорев отстал, пусть поучится здесь, в Шахтинске, на низовой работе... Зайди, кстати, в горком партии, там тебе кое-что расскажут о результатах проверки деятельности, вернее, бездеятельности Худорева. Урок можно извлечь полезный...

Несколько дней Иван Павлович сдавал дела, готовясь к отъезду, был занят, что называется, по горло, и не удивительно, что он попросту забыл о своем обещании Валентину — поговорить с Галиной и Ниной Павловной... Не знал Клубенцов, что Валентина уже нет в Шахтинске...

4

Весь вечер в комнате было необычно тихо, и эта настороженная тишина каждую минуту напоминала о том, что произошло. Пока составлялись последние отчеты, заполнялись различные формы, можно было на какие-то короткие мгновенья забыть об отсутствии человека, ставшего очень родным и близким.

Но вот заполнен последний лист, работа окончена, и взгляды матери и дочери на мгновенье встретились. Только на одно мгновенье, но Нина Павловна уловила в глазах Галины что-то до жалости растерянное и виноватое.

— Ну, доченька, руки-то опускать не надо... — едва сдерживая горечь, что вдруг подступила к горлу, заговорила она, садясь рядом с дочерью. После гибели Александра и смерти мужа Нина Павловна с почти болезненной привязанностью относилась к дочери и дорого бы отдала за то, чтобы ее жизнь всегда была спокойной.

— Мама... Ну, разве можно так? — всхлипнула Галина, прижавшись к матери.

— Крепись, дочка... Может, одумается еще он.

Но и дочь, и мать знали, что это не те слова, они просто растерялись после отъезда Валентина, ведь в их тихой жизни это было большим и тяжелым событием. Однако Нина Павловна знала, что она обязана поддержать, успокоить дочь, дать ей силы, чтобы этот удар не явился для нее роковым. Уж она-то, мать, знала, как тонко, чрезвычайно тонко у дочери восприятие.

— Ложись-ка лучше спать, — только и нашлась сказать Нина Павловна. А сама сомкнула глаза лишь перед утром, все думая, как помочь дочери.

В это утро Галина была на дежурстве в школе. Она сидела в учительской, листая журналы и ожидая, когда начнут подходить будущие первоклассники.

— Здравствуйте, Галина Васильевна! — неожиданно, заставив ее вздрогнуть, послышалось от дверей. Это был Бурнаков. Как всегда свежий, чисто выбритый, он мягким шагом прошел к столу, с призывной улыбкой глядя на нее. Галина в смущении отвернулась, кивнув головой.

— Вы очень бледная сегодня, Галина Васильевна, — подошел к ней Бурнаков. — Впрочем, я все знаю... Он уехал, да?

Случайно встретив Валентина с чемоданом в день отъезда на автостанции, Бурнаков по хмурому, сосредоточенному выражению лица Астанина понял, что тому предстоит не очень приятная поездка. Вот он садится на машину. Ага, в Ельное... Увидев сейчас бледное, осунувшееся лицо Галины, Борис Владимирович понял: это ссора.

Галина почти испуганно вскинула взгляд на Бурнакова: откуда ему известно это?

А Борис Владимирович уже заговорил то грустно и печально, то горячо, с жаром о том, что Валентин не достоин ее, что он просто груб, для него какая-то девчонка, вроде той, фотографию которой он отдал, ближе, дороже Галины и о нем грустить не надо, это жизнь, а в жизни найдется хороший человек и для нее, он будет до малейших желаний понимать ее, а она его...

Галина растерянно слушала Бурнакова, не перебивая, не делая попытку протестовать, она просто не могла понять, зачем он все это говорит.

Но когда на ее плечо осторожно, словно невзначай, легла рука Бурнакова, она, вздрогнув, вскочила. Теперь их глаза встретились: ее — рассерженные, его — умоляющие, грустные...

— Что все это значит? — нахмурилась она.

— Я... люблю вас, Галина... — потупился Борис Владимирович и неожиданно горячо зашептал, схватив ее за плечи и жарко глядя в глаза: — Люблю уже давно, а вы... вы увлеклись этим... мужланом, вы не видите, как тяжело мне.

Галина рванулась от него и встала, тяжело дыша, возле этажерки с книгами.

— Все? — дрожащим голосом спросила она, смело выдерживая взгляд увлажненных глаз Бурнакова. Лишь сейчас она поняла, к чему клонит он разговор, и в ней вспыхнуло чувство, почти граничащее с отвращением.

— Садитесь! — она указала ему на стул. Бурнаков удивленно пожал плечами, но покорно сел. Ее презрительный взгляд словно приковал его к месту, — Эх, вы, успокоитель... Я ведь не девчонка, я кое-что в жизни понимаю... Что вам надо от меня?

Бурнаков вспыхнул и вскочил:

— Галина Васильевна, я же от всей души.

— Подождите... — в ее больших глазах проблеснула насмешка. — Нельзя считать другого человека глупее себя... Ведь... Но... Ой!.. — Галина вдруг побледнела и ухватилась рукой за стену. Бурнаков подбежал к ней.

— Что с вами?

Она нахмурилась, тихо отвела его руки, прошла к дивану и села, ничего не говоря. И вдруг неожиданно для Бурнакова она улыбнулась, улыбнулась виновато, но не Бурнакову, а кому-то третьему, которого еще не было в этой комнате, но в то же время он был здесь. Галина ясно слышала его первые удары под сердцем... Он уже живет! Ее ребенок... Галина словно забылась. Она вся ушла в себя.