Михаил Ишков - Заповедник архонтов

• Название: Заповедник архонтов
• Автор: Михаил Ишков
• Издательство: БПП
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009

После гибели в сражении при Сатурне Серый волк возрождается на другом краю галактики. Здесь он обретает статус космического хранителя, для чего ему приходится выполнить задание, которое выполнить нельзя, разве что применить необычный способ поверить в то, что цель может быть достигнута. Это трудно, но еще труднее убедить в этом окружающие его странные существа, для которых выживание стало символом веры.

---

В этот момент глаза у провокатора округлились, он с испугу выпалил.

— Вот злыдень прозрачный! Как же охотник его разглядел?

— Вот так и разглядел. Леший, — разъяснил я, — это был. Он не из прозрачных. Он по лесам пасется, дебри охраняет. Нечистая сила, одним словом.

— Ну-ну! — скептически заметил один из Роовертов. — Это что за нечистая сила? И не из прозрачных. Может, сам Черный гарцук?

— Тише вы, преступники! — взъярился вконец раздосадованный страж. — Дайте послушать! Что там дальше было, старик?

— Охотник, — продолжил я, — не будь дурак, нацелился оружьем — бац! И угодил ему в самое брюхо!

Все радостно загалдели, запрыгали с ноги на ногу. Главный инженер от радости вскинул руки и пошел по камере вприсядку. Наконец все утихомирились, придвинулись ко мне поближе.

— Леший застонал, повалился через пальмовую колоду, да тотчас привстал и потащился в чащу. Следом за ним полетела собака, а за ней охотник поспешил. Шел-шел и добрел до высокой горы, в той горе расщелина, в расщелине домишко стоит. Переступил через порог, смотрит — леший на лавке валяется, совсем издох, а возле него сидит молоденькая мамка и горько плачет: «Кто теперь меня кормить-поить будет?» Поздоровался с ней охотник, спрашивает, чья она будет, откудова? «Ах, добрый поселянин! Я и сама не ведаю, позабыла, кто я и где мои отец с матерью»…

— Они такие… — подтвердил один из излеченных мной губошлепов. — Стоит на волю выпустить, сразу забывают, чьи родом и в каком инкубаторе воспитывались.

— Тише ты!.. — перебил его парнишка. — Ну и как он, охотник, с мамкой совокупился?

— Нет, — ответил я, — сначала домой к родителям отвел, спросил разрешенье, потом только. Но самое удивительное, знаете, в чем?

— Ну? — вытаращил глаза парнишка.

Страж подался вперед, даже оба Роональда рты пораскрывали.

— Рассказала та мамка, что у лешего в жилище всякого добра — ртути, двуокиси титана, золота самородного — видимо-невидимо. Бросились поселяне искать его, долго плутали по лесу, только не нашли.

— И-эх! — крякнул с досады страж и стукнул тупым концом копья о пол.

Роональды скривились, глянули презрительно, а главный инженер, отдохнув после присядки, задумчиво потер переносицу — мне ошарашено померещилось, что он сейчас пенсне снимет — спросил.

— Как понять «горько плачет»? Под мышками чешется? Есть сомнения и насчет «нечистой силы». Такой не существует… Разве что и впрямь агент Черного гарцука?

— Что-то вроде этого, — кивнул я, потом повернулся на бок, глянул на плешивого. Тот лежал, повернув голову в мою сторону, положив руки под щеку. Глаза были открыты, он пристально всматривался в мое лицо, словно пытался что-то вспомнить. Наконец прошептал.

— Это ты правильно сказал, старик, пропитанье называют «хлеб наш насущный».

Я тихонько забормотал.

— Даждь нам днесь… и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим! И не введи нас во искушение, но избави нас от прозрачного, ибо твое царство есть, и сила, и слава. Аминь.

Глаза у Суллы расширились. Он некоторое время неотрывно смотрел на меня, потом потянулся и трепетно схватил за руку.

— Ты?!

— Я.

Он блаженно улыбнулся и с облегчением вздохнул.

— Наконец-то! Будь славен, святой ковчег!

Раздался далекий удар колокола, люди в камере встрепенулись, начали раскатывать тюфяки, взбивать кулаками подушки. В последний момент я успел заглянуть в душу провокатору — у того струйкой скользнула в сознание опаска, как бы не проспать злой умысел. Храни меня, ковчег, только бы не сплоховать, успеть схватить злоумышленника за руку, вовремя донести о намечающихся кознях. Вот было бы здорово, тогда бы ему послабление могло выйти. Ему так хотелось на волю, к мамке, однажды встреченной на случке и оказавшейся такой милой, душевной собеседницей. Я едва успел навеять ему надежду — придет срок, и они встретятся, наговорятся досыта. Никакой бригадир или звеньевой не осмелятся подойти к ним в самую интимную минуту. Никто не повысит голос, не ткнет тупым концом копья в ребра. Они убегут далеко-далеко, в степь, что распахнула простор на той стороне реки. Найдут уютную рощицу, там совьют гнездо. Мамка отложит четыре яичка, они по очереди будут высиживать их… Провокатор как-то мучительно потянулся и в следующую секунду отключился.

Долго я ворочался на ложе — сон не брал меня. Даже после отбоя! Рядом дрых Сулла, с другой стороны успокоился главный инженер. Был он как каменный. Вообще, засыпали хордяне мгновенно, также просыпались. Как утюги! Включишь — загорится лампочка, побежит тепло, можно гладить; выключишь — перед тобой остывающий кусок металла. Меня же подобная мертвящая оторопь никогда не брала — видно, попечитель перестарался. Я лежал и с прежней бездумной улыбкой смотрел в потолок. Там густо, семьями, ползали разноцветные букашки. Сквозь высоко расположенные, зарешеченные проемы в камеру вливался легкий изумрудный свет. Видно, Таврис, сменив большого брата, побежал по небосводу. Я повернулся к Сулле и ткнул его кулаком в бок. Тот мгновенно проснулся, рывком сел на нарах.

— Давно здесь кантуешься? — спросил я его.

Тот огляделся, сладко зевнул и ответил.

— Почти половину сезона…

Я прикинул — по земному счету это что-то около двух лет.

— Чем все это время занимался?

— Думал. Прикидывал что да как.

— Что надумал?

— Прав ты, учитель, оказался. Исполнение желания или отказ от него — это не просто. Для этого высшая мудрость нужна. Вот тут, — он постучал себя по правой стороне груди, — истина хранится. С сердцем следует соизмерять желания. Сердце — божий дар, оно не обманет.

— Как же ты в тюрьме оказался?

— После ядерного удара разбрелись мы по материкам…

Я оторопело глянул на него.

— После какого ядерного удара?..

Сулла посмотрел на меня с укоризной.

— Что ж ты, учитель, воплотился, а не ведаешь, что после твоей смерти, мы долго сидели, обмозговывали насчет ковчега. Сначала всем поселком, потом всеми поселениями, что возле шахт расположены. Потом собрались скопом и попросили руководство показать нам ковчег. Вот тогда славные и накрыли нас ядерным зарядом. Мы-то сначала сомневались: может, прозрачные постарались, потом людей послушали, сами покумекали. Решили — нет, без славных здесь не обошлось. С тех пор родилось в нас сомнение. Выжили немногие. Андрей, Петр и я, мы в ту пору были в шахте. Глубоко…

— Кто-нибудь еще спасся?

— Не знаю. Говорят, где-то видали Левия Матвея, его, ослепшего, водят Савл и Якуб. Мы, учитель, храним твое слово, несем по поселениям, заводам и шахтам. Повстречаем ходока, разговоримся. Если тот спросит, почему жизнь хреновая — объясним популярно, что к чему. Если ему долг опостылел, расскажем о тебе — был, мол, такой хордянин, который о всех нас заботился, видел вглубь и вширь, врал складно. Вот ты, поселянин, и пораскинь умишком, долг ли учитель исполнял или иначе жить не мог? Ты маешься не от того, что жизнь докучна, а потому, что не тем занялся. Когда же прозреешь, уцепишься покрепче за истину, вздохнешь свободно. А желания?.. Что такое желания… Суета. Исполняй, если позарез хочется. Но не забудь спросить себя, те ли желания исполняешь? Может, тебе иного хочется. Может, ты всю жизни мечтал на ковчег взглянуть, и потому скорбишь.

Он примолк, а я испуганно решил, что это время для Иуды не прошли даром, он много чего надумал за это время. Все было ценно, мучительно верно и влекло к себе, как свет редко видимых, внушающих ужас звезд. За что же их, страждущих духом, ударной волной, радиацией?

В горле комом застряла боль, было жалко.

— Зачем же они вас ядерным зарядом?

— Испугались, наверное. Ударили не подумавши, а теперь сами маются — дальше что? Вон уже и Тоот, и его юный друг Этта, — он кивком указал в сторону технаря и сварщика, — вышли на улицу просить о предъявлении ковчега.

— Кто мается? — спросил я.

— Славные. Опора народа, защитники простых поселян. Мы им не враги, мы вразумить их желали — давайте сообща строить ковчег! Если что не так, вместе прикинем, поищем, где промашка. Что вы, славные, все таитесь? От кого хоронитесь?.. Мы же никогда не пойдем на поводу у Черного гарцука. Не те мы люди, чтобы от божьего ковчега отступиться.

— Черный гарцук кто будет?

Сулла, казалось, не услышал вопроса. Он почесался и участливо спросил.

— Что, учитель, трудно далось возвращение на Хорд?

— Да, нелегко… — признался я. — Многое забыл, подрастерял…

— Благую весть принес?

Я не ответил. Долго лежал, считал букашек на сводчатом потолке. Должно быть, занятная у них жизнь, не скучная: копошатся, ползают, ищут чего-то…

— Послушай, Сулла, — наконец вымолвил я. — Все уже сказано, теперь ваш черед размышлять, отыскивать истину. Теперь у меня другая печаль — мне о вашем спасении подумать надо. Понять хочу, почему на Хорде так устроено, что кто-то распоряжается, а кто-то исполняет. Откуда сила у славных? Где ваши предки, где их родина? Почему все хордяне на одном языке разговаривают?.. Почему от муторных мыслей в тюряге прячутся?