Ларс Кеплер - Гипнотизер

• Название: Гипнотизер
• Автор: Ларс Кеплер
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-30298-5, 978-5-271-31248-9

В пригороде Стокгольма в раздевалке спортивного клуба найден зверски убитый мужчина. Позже в его доме обнаруживают зарубленных с чудовищной жестокостью жену и маленькую дочь. Похоже, убийца задался целью вырезать всю семью, однако тяжело раненный сын выжил. Комиссар уголовной полиции Йона Линна узнает, что в живых остался еще один член семьи — старшая сестра мальчика. Он понимает: необходимо найти девушку до того, как это сделает убийца. Чтобы поскорее допросить единственного свидетеля, Йона Линна связывается с врачом Эриком Марией Барком и убеждает его загипнотизировать мальчика. Только так можно получить описание преступника. Эрик нарушает свое давнее обещание отказаться от занятий гипнозом. И цепочка невероятных событий начинает неумолимо разматываться…

---

— Да.

Они уже собирались прощаться, когда комиссар спросил:

— Разве я не говорил, что прав?

— Что?

— Разве я не прав?

В трубке стало тихо. Потом Йенс медленно, с учительскими интонациями в голосе ответил:

— Да, Йона, ты был прав.

Они закончили разговор. С лица комиссара исчезла улыбка. Он прошел по застекленному коридору, оказался во дворе и снова взглянул на часы. Через полчаса он будет на Юргордене,[9] в Музее Северных стран.

Йона поднялся по ступенькам музея и пошел по длинным безлюдным коридорам. Не глядя, прошел мимо сотен освещенных витрин. Комиссар не видел домашней утвари, украшений и предметов искусства, не замечал экспозиций, национальных костюмов и огромных фотографий.

Охранник отодвинул стул от слабо освещенной витрины. Не говоря ни слова, Йона уселся, как обычно, и стал рассматривать саамский венец невесты. Нежный и хрупкий, венец образовывал идеальную окружность. Кружева напоминали венчик цветка или две руки, которые переплелись пальцами. Йона осторожно водил головой, чтобы медленно менялось освещение. Венец был сплетен из корешков вручную. Их выкопали из земли, и они светились, как кожа, как золото.

На этот раз Йона просидел перед витриной всего час. Поднялся, кивнул охраннику и медленно вышел из музея. Грязная снежная каша под ногами, от лодки возле моста Юргордсбрун пахла дизелем. Комиссар медленно шел к Страндвеген, когда зазвонил телефон. Это был Нолен, судмедэксперт.

— Хорошо, что я тебя поймал, — коротко констатировал он, когда Йона ответил.

— Со вскрытием закончили?

— Почти, почти.

Йона увидел на тротуаре молодого папашу: тот катил коляску на двух колесах, чтобы развеселить малыша. Какая-то женщина стояла у окна и глазела на улицу. Встретившись взглядом с Йоной, она тут же отступила в глубину квартиры.

— Нашел что-нибудь неожиданное? — спросил Йона.

— Даже не знаю…

— И все-таки?

— Это связано с разрезом на животе. Естественно.

— И?

Комиссар услышал, как Нолен переводит дыхание и как рядом с ним что-то упало.

— Ручку уронил, — прошептал Нолен.

В трубке что-то зашуршало.

— На тела было направлено страшно много агрессии, — серьезно сказал он, снова появляясь в трубке. — В первую очередь против маленькой девочки.

— Это я понял.

— Многие раны были совершенно лишними. Их нанесли, откровенно говоря, только ради удовольствия. Мое мнение — это чудовищно.

— Да. — Йона вспомнил, как выглядело место преступления, когда он туда приехал.

Потрясенные полицейские, хаос. Тела. Комиссар вспомнил белое как мел лицо Лиллемур Блум, как она стояла и курила, ее трясущиеся руки. Вспомнил потеки крови на окнах, как кровь течет по стеклу балконной двери и стекает на пол.

— Что-нибудь прояснилось с этим разрезом на животе?

Нолен вздохнул.

— Вроде да. Женщину разрезали примерно через два часа после смерти. Кто-то перевернул тело и острым ножом распорол старый шрам от кесарева сечения.

Нолен порылся в бумагах.

— Однако наш преступник не так много знает о sectio caesarea. У Катьи Эк шрам тянулся вертикально от пупка и вниз.

— И что?

Нолен тяжело вздохнул.

— Сейчас матку рассекают поперек, даже если разрез на животе вертикальный.

— Но Юсеф этого не знал?

— Нет. Он просто распорол живот, не понимая, что кесарево сечение состоит из двух разрезов: один — брюшной полости, второй — матки.

— Мне еще что-нибудь надо знать из первых рук?

— Может быть, то, что Эк необычайно долго занимался телами. Так и не закончил, хотя устать не мог, ярость не ослабевала.

Оба замолчали. Комиссар шел по Страндвеген. Он снова вспомнил последний допрос Эвелин.

— Я хотел только подтвердить насчет этого разреза, — помолчав, заключил Нолен. — Что его сделали примерно через два часа после наступления смерти.

— Спасибо, Нолен.

— Полный протокол о вскрытии получишь завтра утром.

Простившись с Ноленом, Йона подумал, как, наверное, страшно было расти рядом с Юсефом Эком. Какой беззащитной должна была чувствовать себя Эвелин, не говоря уж о ее младшей сестре.

Комиссар попытался вспомнить, что рассказывала Эвелин о кесаревом сечении матери.

Вспомнил, как она сидела, скорчившись, на полу у стены в комнате для допросов и рассказывала о почти патологической ревности Юсефа к младшей сестре.

— У него что-то с головой, — прошептала она. — Он всегда такой был. Я помню, когда он родился, мама очень болела. Не знаю, что это было, но врачам пришлось делать кесарево сечение.

Эвелин покачала головой и закусила губу, потом спросила Йону:

— Вы знаете, что такое кесарево сечение?

— Да, примерно.

— Иногда… иногда, когда ребенка рожают таким образом, возникают осложнения.

Эвелин застенчиво взглянула на него.

— Вы имеете в виду недостаток кислорода или вроде того? — спросил комиссар.

Она покачала головой и вытерла слезы со щек.

— Я имею в виду психические проблемы у матери. Если у женщины трудные роды и ей перед операцией дают наркоз, у нее могут возникнуть проблемы с принятием ребенка.

— У вашей матери была послеродовая депрессия?

— Не совсем так, — ответила Эвелин сдавленным голосом. — У мамы был психоз, когда она родила Юсефа. В родильном отделении этого не заметили и выписали ее домой. А я сразу увидела, что все не так. И о Юсефе заботилась я. Мне была всего восемь. Но мама не обращала на него внимания, не прикасалась к нему — только лежала в постели и все плакала, плакала, плакала.

Эвелин посмотрела на Йону и прошептала:

— Мама говорила, что он не ее ребенок, что ее настоящий ребенок умер, а ей подложили этого.

Она усмехнулась:

— Мама вернулась к нам примерно через год. Притворилась, что теперь все нормально, но на самом деле продолжала отвергать Юсефа.

— И вы решили, что мама так и не выздоровела? — осторожно спросил Йона.

— Выздоровела, потому что когда она родила Лису, все было совсем по-другому. Мама была счастлива, все делала для нее.

— А вы заботились о Юсефе.

— Он стал говорить, что мама должна была родить его по-настоящему. Он так объяснял себе эту несправедливость — что Лису родили «через влагалище», а его нет. Что мама должна была родить его «через писю», а не…

Эвелин замолкла и отвернулась. Йона смотрел на ее напряженно поднятые плечи, не решаясь прикоснуться к ней.

Глава 20

Вечер пятницы, одиннадцатое декабря

Когда комиссар приехал в больницу, в отделении интенсивной терапии, против обыкновения, не стояла тишина. На все отделение пахло едой, возле общей комнаты стояла тележка с судками из нержавейки, тарелками, стаканами и столовыми приборами. Кто-то в комнате включил телевизор, послышался звон посуды.

Комиссар подумал, что Юсеф, разрезав на животе матери старый шрам от кесарева сечения, вскрыл свой собственный путь к жизни — путь, обрекший его на детство без мамы, которая так и не признала его своим ребенком.

Юсеф рано понял, что он не такой, как другие дети — он одинок. Одна только Эвелин давала ему любовь и заботу. Он не смирился с тем, что она отдалилась от него. Малейший признак отчуждения приводил его в отчаяние, в бешенство, и ярость чаще всего изливалась на любимую матерью младшую сестренку.

Йона кивнул Сунессону, дежурившему возле палаты Юсефа, и взглянул на лицо мальчика через окошко в двери. Мочесборник наполовину полный; возле кровати — капельница, обеспечивающая жидкость и кровяную плазму. Из-под голубого одеяла торчат ноги мальчика — ступни грязные, к хирургическому пластырю поверх стежка прилипли волосы и мусор. Телевизор включен, но мальчик, кажется, не смотрит на экран.

В палате находилась Лисбет Карлен, социальный работник. Она еще не видела комиссара — стоя у окна, она закалывала волосы.

У Юсефа опять кровоточила одна из ран. Кровь стекала по руке и капала на пол. Пожилая медсестра склонилась над ним, сняла компресс и заново стянула края раны медицинским скотчем. Вытерла кровь и вышла из палаты.

— Простите, — позвал ее Йона, выходя следом за ней в коридор.

— Да?

— Как он? В смысле, Юсеф Эк?

— Поговорите с лечащим врачом, — ответила женщина и пошла дальше.

— Обязательно, — улыбнулся комиссар, не отставая от нее. — Но… я хотел бы показать ему кое-что… я могу отвезти его туда, я хочу сказать — в кресле…

Медсестра покачала головой и остановилась.

— Пациента нельзя перемещать, — твердо сказала она. — Что за глупости. У него страшные боли, он не может пошевелиться. Если он сядет, у него может открыться кровотечение.

Йона вернулся к палате Юсефа. Не постучавшись, он вошел, взял пульт, выключил телевизор, включил магнитофон и уселся на стул для посетителей. Юсеф открыл отекшие глаза и без интереса посмотрел на комиссара. Дренаж Бюлау, поддерживавший давление в его проколотом легком, издавал довольно приятное тихое бульканье.