Евгений Витковский - Земля Святого Витта

• Название: Земля Святого Витта
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9796-0105-2

Нужно ли добавлять что-либо к письму М.Л.Гаспарова?..

«31.5.01.

Дорогой Евгений Владимирович,

сердечное спасибо Вам от вероятного прототипа. Во втором классе просвещенные сверстники дразнили меня доктором Гаспаром, а расшифровал я это только в четвертом: Олеша тогда был малодоступен. Приятно думать, что в очередном поколении тоже кого-нибудь будут так дразнить. Приятно и то, что я тоже заметил Читинскую Итаку: о ней есть в «Записях и выписках» (а если у них будет продолжение, то напишу: Аканье. Алигарх, город в Индии близ Агры). Получив книгу, я отложил все дела и провел над нею полный рабочий день — не запомню за собой такого. Уверяю Вас, что не из прототипского тщеславия, а из общечеловеческого удовольствия. Буду ждать финала.

Предан вам Г.Ш. (М.Л.Гаспаров)»

---

А сегодня он проснулся рано и слушал два ветра за окнами, долго слушал — однако не пробило еще и семи утра, как раздался в коридоре грохот копыт графского жеребца. Лошадей в замке было немало, но ездил на них почти один Павлик, сам граф — только в исключительных случаях, если торопился. Граф, ругаясь по-немецки, мчался к балкону, с которого прыгал не реже двух раз в общерусскую неделю в озеро. На такой случай действовало строгое правило: Павлик не имел права выходить из комнаты или подходить к окнам, а при малейшей тревоге — лечь на пол под окно, выходящее на Демонов Зороастра. Почему-то это окно граф считал более безопасным.

«Странно как все устроено! — думал Павлик, переворачиваясь в постели на спину, — Если ты будущий царь, так непременно спи на дереве и без подушки. Если ты граф Палинский, так непременно ради своего здоровья прыгай два раза в неделю без парашюта. Если ты денщик графа, так скрывай свое имя, хотя весь мир знает, что зовут тебя Прохор. Если…»

Додумать ему не дал характерный толчок: граф прямо с лошади ухнул в озеро. Что-то там внизу приключилось. И глядя на потолок собственной комнаты понял по разноцветным разводам, что вызван был граф с помощью гелиографа: густой лиловый цвет, излучаемый Тарахом Осьмым, заливал комнату. Этого цвета Павлик не видел с тех пор, как поднялся на Палинский Камень и попал в воспитание к графу. А значить это могло только одно: там, внизу — дедушка Федор Кузьмич. И с ним, скорей всего, академик Гаспар Шерош. Никто на свете, кроме законного, хоть и ушедшего на покой русского царя, не выманил бы владыку сектантов на крышу собственного дома, не заставил бы переливаться всеми цветами радуги в фокусе гелиографа, подавая графу лиловый сигнал: «Граф, пожалуйте к докладу».

Довольно долго свет на потолке угасал, выцветая и скрадываясь, пока не исчез вовсе. Павлик успел задремать под совместные пульсирующие вздохи двух ветров за окном: покуда граф не взбежит обратно в замок, не разотрется мохнатым полотенцем да не закричит петухом, утро в замке не наступит. За годы отрочества привыкший смотреть на мир с высоты птичьего полета, Павлик, никогда не летал во сне, напротив, сны его всегда были снами пешехода, он бродил по улицам неведомых городов, один из которых был очень похож на родной Киммерион, только не весь раскинулся на островах, застроен был куда плотней и куда разнородней, больших церквей и башней со шпилями в нем было гораздо больше, река была почти пустой, свободной от бобровых запруд, а улицы, наоборот, были забиты народом. В городе этом стоял дворец, возле дворца — площадь с колонной в честь дедушки Федора Кузьмича, а за колонной к дворцу было пристроено что-то вроде киоска, хилую крышу которого поддерживали четыре голых мужских фигуры, был этот киоск тут ни к селу, ни к городу, Павлик приказывал фигурам дружно шагать отсюда прочь и не портить прекрасного города; фигуры повиновались, Павлик оборачивался в сторону колонны — и сон на этом всегда кончался. Но сегодня ему приснился другой город, куда больше первого, совершенно не похожий на первый.

В этом городе не было реки, вместо нее извивался широкий ручей, через который, впрочем, во многих местах были переброшены несуразно огромные каменные мосты, а еще на холме возле ручья стояла большая крепость вроде монастыря Давида Рифейского, только сложены стены крепости не из точильного камня были, а из кирпича, зачем-то покрашенного в красный цвет; с одной стороны от крепости высился огромный собор с колоннами, с другой — еще одна церковь поменьше, с множеством витых куполов, и все купола были покрашены разными красками, словно главный кулич, который каждую Пасху присылала матушка Василиса. В крепости жил отец Павлика, но мальчик его не видел: за стены крепости никого не пускали. Город этот, в отличие от первого, не слушался никаких приказов и жил так, будто нигде на свете, кроме как в нем самом, ничего не происходит, и это было совершенно неправильно, и Павлик всегда принимал решение, что возле этого города надо поставить большие горы — чтобы город понял, какой он маленький и низкий в сравнении с ними, с горами, а еще тут нужно поселить змей, лошадей и белохвостых орланов, скитала Гармодия и дядю Веденея, который один может объяснить жителям, что русский язык, на котором они тут разговаривают, годится для чтения книжек, а для разговора по душам говорить надо по-киммерийски, тогда только и сможет выразить русский человек всю полноту чувств, не ругаясь бессильно и попусту, — Павлик приказывал жителям этого города говорить по-киммерийски, и они, странное дело, повиновались…

Последнее, что успел нынешним утром увидеть в этом городе Павлик, была нелепая карета, без единой лошади медленно ехавшая с севера на юг по большой улице; в карете стояла мама в странной шляпе, на полях которой лежали бананы, вишни и, кажется, ананас, а рядом с мамой он сам, Павлик, в лазурном мундирчике и со шпагой на боку, в машину со всех сторон бросали цветы, но ни один не долетал, а на правом радиаторе кареты сидела птица, которую он раньше видел только на картинках — ярко-синий попугай с желтыми пятнышками возле клюва, — попугай одной лапой цеплялся за радиатор а другой деловито держал яблоко, которое совсем по-человечески надкусывал и глотал, ни на что вокруг не обращая внимания. Глаза у попугая были красивые и умные, как у дяди Гаспара. Проснулся мальчик — впрочем, уже не мальчик, а юноша — от того, что дядя Гаспар прикоснулся к его плечу. И в следующий миг до слуха Павлика долетел голос графа, на первом этаже замка заоравшего сиплым петухом. Значит, покуда граф растирался полотенцем, дядя Гаспар прошел прямо к нему — он-то в озере не плавал и согреваться после купания было ему ни к чему.

— Вставайте, Павел Павлович, одевайтесь. Новости важные и нам надо поговорить. Я подожду в зале.

Павлик сперва почувствовал себя дурак дураком: с чего это дядя Гаспар заговорил с ним на «вы»? Потом вспомнил, что он — царевич, будущий царь, а дядя Гаспар всего только президент, и стал быстро влезать в одежку, потом не без труда натянул новые сапоги. Подумал — и шпоры пристегивать не стал. Едва ли в такую рань пришел еще кто-нибудь. Федор Кузьмич поднимался в замок на его памяти очень редко, три, кажется, раза, и занимало это полдня. А за окном сейчас было все еще утро.

В коридоре Павлику попался камердинер Прохор. Глаза его были полны слез. Увидев Павлика, он отвернулся и со всех ног бросился прочь по коридору.

Академик стоял в игорной зале у окна с видом на европейский уступ; за окном все не рассветало — выходило оно как-никак на запад. Последнее время Гаспар Шерош стал глуховат и Павлика услышал лишь тогда, когда тот подошел и встал рядом, отдав честь по-военному, как приказывал себя вести в таких случаях граф. На Гаспаре были необычайно высокие сапоги с отворотами, из-за правого отворота торчал ярко-красный мобильный телефон.

— Доброе утро, Павел Павлович, — мягко сказал академик, — у нас с вами дела. Прежде всего прочтите вот это. — академик протянул ему сложенную корочку документа с русским двуглавым орлом на лицевой стороне и надписью «Свидетельство о рождении».

— Тут ошибка, господин Шерош, — Павлик решил, что надо себя тоже вести по-взрослому, — он прочел свое свидетельство о рождении и ошибку увидел сразу, — Я не девятого июня родился, я девятого сентября.

Академик только усмехнулся и протянул еще несколько бумажек — это были ксерокопии выписок из церковной книги — за подписью нынешнего епископа, отца Аполлоса. По ним получалось, что он и вправду родился в том же году, в каком думал, в семьсот девяностом по-киммерийски, но в сентябре же! И по знаку зодиака Павлик всегда считал, что он — Дева. А теперь выходило, что Близнецы. Вообще-то было даже приятно, что он, оказывается, на три месяца старше, чем думал. Ну, а как же с днем рождения быть?

— У вас, Павел Павлович, теперь два дня рождения. Русский в июне, киммерийский в сентябре. Пусть в России думают, что мама, Федор Кузьмич и Авдотья Артемьевна в Киммерион в июне пришли. В известном смысле так оно и было, для новых людей время в Лисьей Норе искажается на три месяца… Из-за этого через нее ни один киммериец не может выйти: время назад идти не может. И офени поэтому стареют раньше других, — хотя им при выходе обратно ничего не делается, но и время вспять не течет. Лисья Нора только Змею подчиняется, да и то, кажется, не всегда. А киммериец может выйти из Киммерии только если Змей разомкнется. Так, кстати, сегодня ночью и ушел Варфоломей Хладимирович.

— Как это ушел? Кто разрешил?.. — очень удивился Павлик.

— Не разрешил, Павел Павлович. — слабо усмехнулся академик. — По приказу архонта. Кирия Александра Грек приняла решение и отправила гипофета во Внешнюю Русь. Обязанности его пока что будет исполнять младший брат. Варфоломей Хладимирович уже неделю как свободный человек и вполне может работать гипофетом. Тесть его, Махнудов, первым на прорицание записался Сивилла покряхтела ему и вдруг говорит: «Все дороги ведут в Тверь». Варфоломей теперь над этим голову ломает. А Веденей Хладимирович пошел пешком, его Астерий Миноевич отвез вчера вечером вон туда, — академик указал в окно, — а рано утром нас с Федором Кузьмичом сюда привез. Федор Кузьмич… отдал графу приказ: осенью вы с мамой уезжаете в Москву.