Джудит Тарр - Аламут

• Название: Аламут
• Автор: Джудит Тарр
• Жанр: Фэнтези

Принц Айдан, сын короля Райаны от бессмертной колдуньи, приезжает в Святую Землю, чтобы навестить своего племянника Герейнта, и узнает, что тот убит по приказу Синана, владыки Аламута. Айдан клянется отомстить за смерть родича. Он не знает, что ассасин, совершивший убийство — не человек, а дух пустыни в облике женщины. Но и сам Айдан — не простой смертный. Роман Джудит Тарр "Аламут", не публиковавшийся на русском языке, рассказывает о противостоянии двух бессмертных — сарацинки и христианина, — и их охоте друг на друга.

---

Айдан боролся со слишком упругим воздухом, пытался повернуться, прикрыть Джоанну. Самый краешек холодного лезвия чиркнул его по боку.

Джоанна задохнулась, напряглась. Ее агония отдалась в его сознании. Она содрогалась в его руках.

Она была смертельно тяжелой. Он пытался вздохнуть и не мог, как будто на него навалился тяжелый камень.

Ее тело скатилось с него, но это не было ее собственным движением. Над ним склонилась Марджана. На ее лице была улыбка. Застывшая от страха за него. Она хотела протянуть руку, убедиться, что он жив.

Ассасинка. Убийца детей.

Ее горло в его ладонях было удивительно тонким, хрупким, как стебель цветка, и его едва ли труднее было сломать.

Она была спокойна и не сопротивлялась. Она позволила бы ему убить ее. Такова была ее вера. Убей ради Цели; умри ради нее. И он просто должен был стать ее палачом. Он, принадлежавший к ее собственному племени. Он, кого она любила.

Он отшвырнул ее с яростным отвращением. Она лежала там, где упала, глядя на него широко открытыми глазами, столь же лишенными всего человеческого, как глаза кошки. И так же, как кошка, она не ведала раскаяния в содеянном. Только сожаление — что не убила первым ударом, без боли.

Айдан повернулся к ней спиной и опустился на колени рядом с Джоанной. Ассасинка оттащила ее в сторону, словно сломанную куклу. Кинжал по рукоять вонзился в ее бок. Его острие задело сердце; и него текла кровь туда, где крови совсем не место. Айдан знал. Он видел. Он не мог остановить это.

Ее грудь тяжело вздымалась. Рукоять кинжала дрожала, быстрее, быстрее. Ее ладони сомкнулись на ней. Он отвел их. Они сопротивлялись. Джоанна не осознавала, что это он. Она не осознавала ничего, кроме боли и агонии.

Он повернул голову. Ассасинка не двигалась.

— Ты, — выговорил он, задыхаясь. — Ты умеешь исцелять.

Она не ответила. Он видел, как ее уязвила та нежность, с которой он заботился о Джоанне. И он был рад. Она уничтожила все, что он любил. Теперь он дал ей познать боль, которую испытывал сам. Пусть страдает, как страдает он.

Лицо ее исказилось. Он рассмеялся, холодно и горько. С криком, похожим на крик ястреба, она растаяла в ночи.

Не имеет значения. Он найдет ее. И ее господина. И заставит их заплатить.

Он был совершенно спокоен. Джоанна умирала. И то, что он сделает, должен сделать, может убить ее наверняка; или дать ее телу возможность исцелить себя, раз уж он не мог исцелить ее своей силой. Он взялся за рукоять. Если он и молился, то без слов. Только кинжал, и сердце, стучащее по-птичьи быстро, и кровь, которая теперь была для нее жизнью и смертью разом. С величайшей осторожностью он потянул кинжал из ее груди.

Хлынул поток. Сначала — струйка, бегущая по желобку лезвия, потом — неожиданный поток. Человеческий инстинкт кричал Айдану остановить это. Инстинкт, который не был человеческим, остановил его, лезвие было наполовину высвобождено, наполовину погружено в живую плоть; взглядом, невозможным для человеческого глаза, он видел, как опустошаются места, которые не должны наполняться. Большой кулак сердца разжался, снова получив возможность биться свободно.

Айдан не мог целить, но мог удержать: извлечь наконец лезвие, перевязать рану и вытереть кровь, и все это время сдерживать прилив, который вновь затопит ее, и сдерживать до тех пор, если — пока — целительные силы не станут сильнее разрушительных. Он закутал ее в собственное верхнее одеяние, чтобы предупредить шок от холода. Потом вспомнил о том, чтобы разыскать и натянуть свою одежду. Потом поднял Джоанну на руки.

Ворота гарема отворились перед ним, хотя никто не коснулся их. Ему пытались помешать. Он не обратил на это внимания. Ему не было ни малейшего дела до их законов или их приличий. Для него освободили комнату. Он уложил Джоанну там и сказал:

— Врача. Сходите кто-нибудь.

Люди мешкали в нерешительности. Ему не следовало быть здесь. Нельзя.

Он сел на колени и подождал, пока буря иссякнет из-за собственной тщетности.

Пришел врач. Это была женщина, и если не считать единственного быстрого взгляда, его присутствие ничуть ее не смутило. Она одним-единственным словом очистила комнату. Ее помощник, юный евнух с таким же византийским лицом, как у нее самой, поставил возле нее коробку с лекарствами и стал ждать ее приказаний.

Все для спасения жизни Джоанны делалось быстро, и все же казалось медленным, словно танец. Ни одного движения лишнего, ни одного неточного из-за спешки. Айдан обнаружил в своей руке кинжал. Он не помнил, как взял его и принес сюда. Он узнал ковку клинка — Фарук, и отделку рукояти — Маймун. Там не было ничего от присутствия Марджаны. Куда больше — от крови Джоанны.

Кто-то говорил, прослеживая путь лезвия через тела, перечисляя, что он сделал, чтобы извлечь его, и как, и почему. Это был мужской голос. Его собственный. Недоверие знахарки язвило, как соль на свежей ране. Но у нее были глаза, и пальцы, почти столь же зрячие, и она видела то, что было ясно видно: что там, где должна была быть смерть, с силой билась жизнь. Знахарка не стала медлить и задавать вопросы. Она занялась тем, что он оставил ей.

Айдан поднял глаза и увидел незнакомое лицо, но глаза он узнал, темные, ясные и молодые среди морщин старости. Госпожа Хадижа откинула свою вуаль; она опиралась на тросточку, но легко, без дрожи в руке или в теле.

Она поманила его, и Айдан не решился ослушаться. Он не хотел покидать комнату, и она остановилась у внутренней двери, откуда тянуло прохладой воды и долетали брызги фонтана из внутреннего дворика.

Она села у порога на матрац, с которого, Айдан смутно помнил, он согнал его обитательницу. Резким жестом Хадижа усадила его рядом с собой.

— Расскажи мне все, — приказала она.

Она знала — или подозревала — почти все. И она была непреклонна. Он сказал ей правду:

— Моя госпожа была со мной. Ассасин нашел ее там и нанес удар.

— Я вижу, — отозвалась Хадижа. Она смотрела не на Джоанну, а на Айдана.

Он посмотрел на себя. Он почти не испачкался, кроме руки, сжимавшей кинжал. К некоторому удивлению, он вспомнил обжигающий поцелуй клинка. Длинный разрез, тонкий, как волосок, пересекал его бок. Кровь почти не текла. Порез слегка саднил; Айдан осознал это, и сразу же забыл о нем опять,

— Знаешь ли ты, госпожа моя, что раб Масиафа — женщина?

Хадижа медленно кивнула.

— А, — промолвила она, — ифрита. Я боялась этого; я молилась, чтобы это было не так.

— Ты знала? — воскликнул он. — Ты знала, и не сказала мне?

— Я не была уверена, — ответила она. — Но да, я знала о ней. Она стара, сильна, и никогда не знала промаха в убийстве.

— До нынешней ночи.

— Молю Аллаха, — промолвила Хадижа. — Такова сила желания Синана, что он обнажил самое смертоносное свое оружие.

— Если бы я только знал, — сказал Айдан. Из глубины его существа поднимался крик; он загнал его обратно. — Я видел ее. Она преследовала нас. Она говорила со мной. Она назвала меня тем, кем я был — Халид, "Чужеземец". Я принял ее за одну из моего племени. Мне и не снилось, что это может быть она… кто…

— Ты не первый мужчина, чьей роковой слабостью оказалась женщина. Или две.

Его лицо вспыхнуло.

— Если в этом есть бесчестье, то оно только мое.

— А дитя — он тоже твое?

Кровь отхлынула от его лица.

— Откуда ты знаешь?

— Женщины всегда знают, — ответила она и вздохнула. — Я была достаточно глупа, чтобы надеяться… Неважно. Я не мужчина этого Дома, чтобы защищать его честь сталью. Но мои попытки защитить тоже не привели к успеху. Не пытайся лгать мне. Я знаю, что каждый из вас искал другого.

— Еще час, и я устремился бы искать ее.

— Несомненно. Еще час, и ты нашел бы ее. Мертвой.

Это было не одобрение. Но это было в некотором роде прощение. Он склонился перед нею.

— Значит, ее не накажут?

— Разве она не достаточно наказана?

Руки Айдана болели. Он сжимал кулаки, и ногти глубоко впились в ладони.

— Это меня следует наказывать, и это я потребую плату за ее кровь.

— Ты много на себя берешь.

Он улыбнулся почти нежно.

— Но ты видишь, никто другой этого не может. Теперь я по крайней мере знаю убийцу в лицо. И могу вести охоту всерьез.

Это не должно было испугать ее, но она кивнула:

— Ты скоро выезжаешь.

— Сейчас.

— Ничего еще не готово, — возразила Хадижа.

— Есть лошади, — сказал Айдан, — разве не так? Есть еда, вода и вьючные животные, чтобы везти это все.

— Твои проводники… твой караван…

— Я сам могу проводить себя. Караван будет только задерживать меня. — Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание. — Госпожа. Я медлил не из благоразумия и не ради сделки, а только ради моей госпожи. Да, слабость, и роковая. Если я снова потерплю неудачу, как терпел неудачу во всем с тех пор, как пересек море, то, быть может, Бог будет милосерден и убьет меня за мою глупость.