Ярослава Кузнецова - День цветения

• Название: День цветения
• Автор: Ярослава Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

---

На помост вскочил один из "хватов", должно быть, их командир, достал из-за пазухи бумагу и принялся зачитывать — до меня не долетало ни слова. "Хват", который примерял петлю, тем временем успел исчезнуть и появиться, теперь уже с огромными вилами, которыми грузят навоз. Стоя поодаль, потолкал ими табурет. Я вдруг понял: "хват" боится оставаться под перекладиной, когда Большой Человек повиснет в петле.

Командир "хватов" окончил чтение и свернул бумажку. Большой Человек поднялся на помост. Повинуясь знаку, покорно опустил тяжелую белокурую голову — как послушная лошадь, честное слово — и командир "хватов" завязал платок у него на глазах.

Большого Человека почти не было слышно. Я ожидал страха, смятения, обиды — а поймал лишь отзвук истаивающей в общем хоре ноты, едва ощутимый вздох (Все правильно. Так и надо. Все верно.). Его, невиновного, собирались казнить, а он не находил в этом никакой несправедливости. Мало того, он ничуть не был испуган.

Командира "хватов" на помосте сменил старик-жрец. Он положил руку на плечо Большого Человека — тот медленно опустился на колени — раскрыл толстый том, поискал там и принялся что-то неслышно читать. Отвлекаться на эманации жреца я уже не решился. Наклонившись над парапетом, пару раз расправил и сложил крылья.

Время пошло.

С юго-восточного края леса, пересекая белое снежное пространство, двинулись на Треверргар две черные черточки — вертикальная и горизонтальная. Я не стал следить за ними и перевел взгляд ниже, во двор… и встретился глазами с "хватом" на помосте. Мне словно колени подрубили — я грохнулся на пол за парапетом и целое мгновение панически пытался отшелушить от какофонии внизу именно тот голос, что был мне нужен.

Нет, он не заметил меня, тревога оказалась ложной. Он просто смотрел на небо, на шпиль — скучал.

Я осторожно выглянул — "хват", опершись на вилы, жевал соломинку и разглядывал серые, грозящие снегом облака. Пропасть! Старик-жрец все еще продолжал бубнить, Большой Человек странно дергал плечами — я, краем, вполслуха, уловил: один немного сердится, другой недоумевает. Хорошо, что у Большого Человека половина лица замотана тряпкой, а то бы вытаращенные глаза выдали обоих… Я еще раз проверил свое вооружение. Да отведет этот "хват" когда-нибудь глаза? Отвлечь бы его, ведь увидит…

Что? Перемена эмоций. От надвратной башни валом катится шум. Перекрывая грохотом взвившиеся крики, в сквозной арке ворот падает решетка.

Где-то в животе у меня взрывается огненный шар. Кровь превращается в лаву, тело теряет вес. Пошел!

Ветер тонко-тонко, на грани слуха, визжит в когтях-лезвиях летящих подо мной на прочных веревках стальных лап.

Под ногами, покачиваясь и всплывая, проворачиваются — двор, заснеженные крыши, внутренний двор, внутренняя стена, опять крыши, и снова, уже гораздо ближе — внутренний двор… Налетает — редкая копошащаяся толпа на трибунах, мечущиеся люди, сбоку — какое-то месиво, лязг, драка, откуда-то — струя горького горелого запаха, ниже — головы, лица, разинутые рты, фьють, фьють — у уха, где-то под мышкой, еще ниже — доски помоста, на них — бегущий вслепую, со связанными за спиной руками, Большой Человек… Четыре шага — нога его зависает над краем, воздушная волна взметывает подол рубахи, а я уже прошел нижнюю точку и скорость тащит меня вверх. Едва слышный чавкающий звук — я жду его — едва ощутимый рывок: сталь вошла бегущему под ребра и застряла намертво — земля послушно проваливается под нами, в последней попытке выставив поперек гребень внешней стены.

Гребень чиркает Большого Человека по ногам — и мы вываливаемся из крика и грохота как из прохудившегося мешка в серый и белый зимний день.

Имори

Не достоин ты исповеди. Не принимает исповедь твою отец Дилментир. Нет тебе прощения, ни на земле, ни в адской геенне. Не искупить вину, ни смертью, ни покаянием…

— Как скажу, беги, так тебя и растак, ради сына своего, понял?! — шипит отец святой, будто змей аспид.

Ради сына…

Господи, Боже милостивый, сохрани и убереги мальца моего, чист он и невинен, а что отец у него — предатель и клятвопреступник, так ведь он-то тут ни при чем, Господи…

— Именем Господа Милосердного, во имя любви Его всеблагой… Пошел! — шепчет отец Дилментир и толкает влево.

И поворачиваюсь я, и бегу вслепую, куда толкнули, гореть мне вечно в вечном адском огне, не принял исповеди святой отец…

И шум, и грохот, и лязг со всех сторон, и крики…

И сверху, с небес — будто тяжесть обрушивается — воздуха поток…

И впиваются в ребра когти демона сатанинского, и свистят крылья его, и возносит он грешника в выси заоблачные, и падаю я в пропасть проклятую, в огнь пылающий, разве бывает эдак-то, вроде ж сперва помереть надобно…

Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек

Он в сознании, но висит смирно, не трепыхается.

Я был готов к боли, к ужасу, к чему угодно — но этого нет. Человек, подвешенный за ребра на стальных крюках, абсолютно спокоен (Все правильно. Так и надо. Все верно.).

Нас болтает, я ясно ощущаю как расползается дыра в правом крыле от прошедшей навылет стрелы.

Мы переваливаем стену, внизу мелькает дорога, за нею — деревья рощицы. От леса рощицу отделяет широкая поляна, и в дальнем конце ее я вижу оседланную лошадь.

Маленький Человек позаботился.

Спускаемся неловко. Большой Человек ухает в сугроб, а я, связанный постромками, — ему на голову. И некоторое время ворочаюсь, освобождаясь от упряжи.

Он лежит лицом в снег и не шевелится. Как мертвый. Он в самом деле думает, что мертвый. А мертвые не чувствуют боли и ничего не боятся.

— Эй! Большой Человек! Это я, Мотылек!

Там, где металл вошел в тело, по белой рубахе ползут алые пятна, потихоньку окрашивая снег. Колдун… то есть Рел ни в коем случае не велел вытаскивать крюки. Мало того, он посоветовал примотать покрепче к бокам весь этот ужас, чтоб лишний раз не бередить раны. Специально для этой цели мне был выдан полотняный бинт.

Беру Большого Человека за волосы, сдираю повязку, поворачиваю лицом к себе.

— Эй, погляди на меня. Все в порядке, слышишь? С тобой все в порядке. Мы тебя вытащили, — э, пропасть, он же не понимает найлерта! — Глаза! Открывать! Смотреть! Видеть Мотылька! Вставать! Идти! Скорей!

Он жмурится, моргает. Что-то бормочет. Не узнает, да и не пытается узнать.

— Там Золотко. Ждать… ждет. И мальчик. Твой сын. Сын твой, понимаешь?

— Мой… сын?

Перерезаю веревки — и на запястьях у него, и те, что крепились к крюкам. Достаю из-за пазухи бинт.

— Мы иметь… необходимость уходить. Скоро. Сейчас. Эй, эй, руки! Нельзя! Убрать руки, убрать, не трогать, плохо, кровь выльется…

— М-мотылек…

Узнавание — словно солнце взошло. Согнало прочь тяжкий слепой туман апатии, отразилось вспышкой в светлых, как лед, глазах. Зрачки — две черные проталины — стремительно проплавили лед, и будто росток к свету рванулась боль, развернула жгучие листья, и распустилась — ярким жадным цветком надежды.

Бинты намокали. Надо торопиться. Там где-то лошадь… я ведь тоже скорее всего лететь не смогу, крыло надорвано.

Чужая боль цвела — люто, махрово. Под веками зашевелились багровые заросли. Но чужая мука больше не обессиливала. Хлестала плетью, вынуждала двигаться.

Я двигаюсь, потому что больно не мне.

Мне больно — значит, я существую.

— Вставай, — я протягиваю руку, — Вставай, Большой Человек.

И Большой Человек встал.

Рейгред Треверр

Палач притащил откуда-то вилы. Здоровенные навозные вилы.

У меня упало сердце. "Хват" с оружием. Это конец. Скольких бы колдун не отвлек на себя, этот останется здесь, на эшафоте, да еще при оружии.

Этого я не предусмотрел. И ты, хитроумный господин Эдаваргон тоже. Два дурака.

Два идиотских дурака!

Эпилог Мельхиор Треверр

Что, думаешь, игра — за тобой? Нет, милейший. Игра еще не сделана. Ты идешь в Каорен. Там ты — свой, там тебя никто не сможет взять. Ты идешь — в Каорен. Ингмар — промежуточный ход. Ты думаешь отсидеться в Ингмаре, пока у меня заберут "хватов". В конце концов, у них есть их прямые обязанности, не вечно же Тайной Страже потакать прихотям сошедшего с ума полутрупа.

Да, ты правильно рассчитал. Не учел только одного. Твоими стараниями у семьи Треверров завелось много свободных денег. Я найму нгамертов, дорогой мой. Они сменят "хватов" на перевалах. Ты не пройдешь по перевалам. Ты не пройдешь и в Ронгтан. На границах у нгамертов есть свои люди. Это даже надежнее, чем просто пограничные посты.

Ты не попадешь в свой Каорен.

Не попадешь. Никогда.

Спокойно, старина. Спокойно. Выпей микстурки.

Вот так. Так уже лучше. Значительно лучше, старина.

У Рейгреда полетели рамки. Для достижения своей сомнительной цели идет против любимого дедушки, отказывается от мести за обожаемого Амандена… Надеюсь, это все-таки — желание отыграться, доказать на деле, что эмоции не мешают, что их можно использовать… Интересно, кто задурил ему голову этими каоренскими выкрутасами? Арамел? Или — ты, милейший? Насколько активно вы общались? Рейгред у меня умница, ему достаточно пары-тройки уроков… Он слишком эмоционален, и вытравить это я уже не успею. А передать мальчика — некому. Я рассчитывал на Амандена с Улендиром в паре, со временем малыш подмял бы их обоих, и Агавру вместе с ними… Одна Агавра не потянет, Арамел стажировался в Таолоре и слегка помешан на Каорене и его Сети. По крайней мере, "командирский комплекс" ему там поставили крепко. Пусть резвится пока, его время еще придет. Эрвела можно было бы сломать — как их обожаемого Амандена, как в свое время — Алавира, но доломать все равно не успею… Ладно. Пусть живет.