Анатолий Рыбин - Трудная позиция

• Название: Трудная позиция
• Автор: Анатолий Рыбин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1985

В романе оренбургского автора рассказывается о жизни и деятельности курсантов и офицеров зенитно-артиллерийского училища, о тех преобразованиях, которые произошли в нашей армии в недавнем прошлом и происходят сегодня.

Издается к 40-летию со дня победы советского народа в Великой Отечественной войне.

---

— Ну что ж, надо так надо, — вздохнул, поднимаясь, Крупенин.

Пробегавшая мимо молоденькая официантка с подносом, заметив, что клиент ее намерен одеваться, спросила с удивлением:

— Куда же вы, товарищ старший лейтенант? А чай? А блины?

— Да вот, дела, — виновато развел руками Крупенин. — Придется потом уж. Извините.

...Отец Красикова, занявший отдельный номер на втором этаже городской гостиницы, не ожидал, по-видимому, что сын придет в сопровождении офицера, встретил обоих сдержанно, с подозрением.

— Это что же, извиняюсь, всех у вас под охраной выводят?

Но, узнав, что Крупенин — тот самый командир, который написал ему письмо о сыне, сразу изменил тон, деловито отрекомендовался:

— Красиков Прохор Андреевич. Истый волжанин. Мастер по лодочной и баркасной части.

Рослый, с выпуклой, хорошо развитой грудью, с сильными грубыми руками, он действительно был похож на тех коренных волжан, которых Крупенин видел еще в детстве на рыболовецких баркасах и на плотах, проносившихся по речной быстрине наподобие ковров-самолетов. Сын в сравнении с Красиковым-старшим, несмотря на курсантские погоны, выглядел совершенно подростком и был мало похож на отца.

— Вот, стал быть, и свиделись, — уже по-свойски заговорил Прохор Андреевич. Он подал Крупенину стул, пригласил садиться. — Сюда вот пожалуйте, к столу. Тут мы враз все обговорим, обоснуем как есть. И ты тоже проходи, — сказал он сыну, задержавшемуся у вешалки. — Да прямей на отца смотри. По твоей нужде ведь путешествие совершил. Дела бросил.

Он распахнул чемодан, вынул бутылку водки, хлеб, кусок сала пахучей домашней засолки, большого копченого леща и все это, порезав, аккуратно расположил на столе. По-хозяйски ополоснул стоявшие у графина стаканы, в каждый налил по ровной порции.

— А этого, может, и не нужно, — сказал Крупенин, почувствовав еще большую неловкость. — Посидим, потолкуем без водки.

— Чего так? — настороженно спросил гость. — Запрет, может, как в Индии. Там, сказывают, за выпивку в море кидают. У вас не кидают, случаем?

— Да ведь у нас кругом степь, — засмеялся Крупенин.

— Ну, стал быть, и выпьем без боязни, а потом уж и толковать начнем. — Он первым поднял свой стакан и предложил чокнуться за знакомство и понимание. Последнее слово он произнес с особенным нажимом.

Красиков-младший тоже чокнулся, но пить не торопился, выжидающе поглядывая то на стакан, то на Крупенина.

— Ох ты скромник, — покачал головой отец. — А на всякие штучки-дрючки горазд. Давай уж задержки не чини. Чего заслужил, об том и скажем.

Сын отпил несколько глотков и отодвинул стакан, сильно поморщившись. Прохор Андреевич недобро вздохнул, но неволить парня не стал, кивнул на закуску:

— Ладно, ешь. А мы еще по одной для приличия, — Многовато, пожалуй, — возразил Крупенин.

— Да чего там. Рецептура обыкновенная. У нас, баркасников, такой порядок: раньше двух перерыва не делаем. Лишку тоже ни-ни. Одним словом — рядись да оглядись. Дело наперед всего...

Крупенину Красиков-старший показался довольно разбитным и артельным, не таким вовсе, каким представлял он его до встречи. Раньше он думал, что это мужик-зверь, если жена слегла от него в больницу. А теперь, присматриваясь к нему, все больше недоумевал, почему же Красиков-младший не решился идти на свидание с отцом один, а утянул с собой его, Крупенина. Да и сейчас в его отношении к отцу ощущалась какая-то непонятная Крупенину сдержанность, хотя, тот не сказал сыну пока ни одного обидного слова. Правда, разговор свой о сыне Прохор Андреевич начал весьма странно. Он достал из кармана письмо Крупенина, тщательно разгладил его ладонью и, отыскав нужную строчку, сказал неторопливо:

— Вот вы написали тут: «Не хотим вас огорчить, но вынуждены...» А я прямо сообщу — спасибо за огорчение. Виноватый я... как есть. И никакой снисходительности принимать не желаю. Он, мой Колька, ведь как рос? Один. Я на стороне, а он дома. Ну мать там. А что мать? Она его и сбила с толку...

— Неправда, никто меня не сбивал, — подал голос Красиков-младший. — Сам я все продумал.

— А я тебя не спрашиваю, — обрезал его отец. — Сиди и слухай. Ну, так вот и проморгал я, стал быть, сына. Не дал ему надлежащих умозрений. А посему приношу и вам, и государству свои глубочайшие извинения.

— Да теперь чего виниться, Прохор Андреевич, — сказал Крупенин. — Тут ведь и ваша вина и наша. И дело, конечно, не в этом.

— Почему же не в этом? В этом самом, — настойчиво перебил его Красиков-старший. — Как истый волжанин, люблю правду. Раз сам виноватый, на других складывать не стану. Как это Тарас Бульба сказал про своего Андрея, помните? «Я тебя породил, я тебя и...» Конечно, дальнейшее к нашему времени не подходно. Но тут — кто как поймет. А я, к примеру, скажу: правильный человек был Тарас Бульба.

При этом он налил еще водки в стаканы и предложил выпить за родительскую справедливость. И хотя Крупенин пить больше не хотел, стакан свой все же поднял и чокнулся для приличия. А Прохор Андреевич после небольшой паузы опять о своих родительских обязанностях речь повел:

— Ну вот. Обдумывал я данную историю с надлежащей серьезностью. И такую рецептуру вынес: чтобы не терпеть вам больше мороки, а мне слов на извинения не тратить, из училища моего Кольку уволить нужно незамедлительно. Пускай свою казенную норму отслужит и снова на Волгу вертается. А я уж там родительскую линию довершу с полной ответственностью. Может, до пароходного дела пристрою, а может, к себе возьму.

— А ты меня спросил, хочу я к тебе иди нет? — тихо, но решительно сказал Красиков-младший.

— Ну, в футболисты подавайся али в боксеры, там таких принимают.

— Нет, Прохор Андреевич, не подходит, простите, ваша рецептура, — сказал Крупенин, удивленный неожиданным оборотом разговора. — Жестоко рассуждаете вы о своем сыне. Вникнуть в существо дела не желаете.

— Так я об том хлопочу, чтобы государство не обременять зряшно и вас от лишних забот избавить, — старательно объяснил Прохор Андреевич. — Ну чего ради вы свою чистую биографию об него марать станете? Не сгодился в командиры, пусть, как я, лодки да баркасы идет строить. И обиды тут не должно быть. А у вас на то распоряжение имеется, чтобы не держать кого не следует. Я знаю.

— Верно, приказ есть, — сказал Крупенин. — Только неправильно вам его объяснили, Прохор Андреевич. И о моей биографии зря печетесь. Верю я в вашего сына, верю.

— Зачем же тогда писали мне?

— Да ведь думали, как лучше сделать, вот и написали.

— А про то, что в расход меня введете, не думали?

Он расстегнул ворот широкой клетчатой рубахи, налил себе водки, быстро выпил и, не закусывая, отошел к окну. Крупенин и Красиков-младший тоже встали. В комнате воцарилось молчание. Слышались чьи-то шаги в коридоре, да с улицы доносился то нарастающий, то затихающий гул автомобилей.

Первым нарушил тишину Прохор Андреевич. Он вновь подсел к столу и, как ни в чем не бывало, достал из чемодана второго леща, аппетитно ударил по нему ладонью, разрезал.

— Чего же вы разошлись? Давайте угощайтесь.

— Благодарю, — сказал Крупенин. — Уже сыт.

— Так договорить же надо?

— Ну, это можно без закуски.

— А вы не серчайте. Сами понимаете: возраст, нервы. Эх, молодо-зелено! И никак-то с вами не совладаешь. Ну, давайте за мир по единой поднимем, и шабаш. — Прохор Андреевич потянул Крупенина к столу, посадил. Потом так же услужливо посадил сына. Придвинул к ним стаканы.

— Нет, увольте, — сказал Крупенин. — Нельзя больше. Служба, дисциплина, сами понимаете.

— Понимаю, все понимаю, — сочувственно покачал головой Прохор Андреевич. — Незавидное у вас положение.

— Почему незавидное? Живем, как все, служим, стараемся.

— Да я не об этом. За старательность вон орденок вам прицепили. Вижу. Я про личную выгоду толкую. Ну что, скажем, имеете вы в собственном распоряжении? Шинель, сапоги, шапку? Ни кола, ни двора, стал быть. Я так понимаю. А теперича про себя доложу. Я кто? Простой баркасник-дикарь. А у меня какой ни есть домишко в пять комнат, дача каменная с террасой, антоновки да пепена шафранного шестьдесят корней содержу. И на машину очередишка подходит. Вот и прикидывайте.

— А что это значит — «дикарь»? — спросил Крупенин.

Прохор Андреевич зажал проступившую на губах улыбку, не спеша объяснил:

— Бригаду нашу этак величают — «дикая». Самовольная, стал быть. Сами подряжаемся, сами цены определяем. Чудно. А рыбаки пока что без нас не обходятся.

— Интересно, — задумчиво протянул Крупенин, как бы заново приглядываясь к своему собеседнику. — А почему же промышленность баркасы для рыбаков не делает?

— Как — не делает? Делает. Да куда они? На глубь только. А чуть где мель, ни с места — задир получается. А наши — везде ходоки, потому как форма другая. И днище не глубоко сидит. Полнейшая монополия, стал быть. Смекаете?