Михаил Рапов - Зори над Русью

• Название: Зори над Русью
• Автор: Михаил Рапов
• Жанр: Исторические приключения

«Зори над Русью» — широкое историческое полотно, охватывающее период с 1359 по 1380 год, когда под гнетом татаро–монгольского ига русский народ начинает сплачиваться и собираться с силами и наносит сокрушительный удар Золотой Орде в битве на поле Куликовом. Хотя в романе речь идет о далеких от наших дней временах, но глубокая патриотичность повествования не может не взволновать современного читателя.

Книга снабжена примечаниями, в которых даются пояснения исторических событий, разъясняются древние слова.

---

— Ишь, дьяволы, идут походом, а сами в бесстражье, [178] — ворчал он, огибая близкие костры татар. Оттуда до него долетали обрывки песен, лошадиное ржание, звяк металла. Чем дальше, тем гуще шли орды, не было числа кибиткам, коновязям, кострам. Косясь на отблески огня на вершинах деревьев, Семен ехал, останавливался, прислушивался, ехал дальше. Наконец сквозь листву Мелик увидал на широкой поляне юрту из белого войлока, украшенную золотой парчой, а рядом — воткнутый в землю треххвостый бунчук.

Семен догадался: царев шатер. Почему в этот поздний час так шумно на поляне? Тысячи татарских воинов темной массой окружили ханскую юрту. Гул голосов приглушенный, тревожный.

Семен отвел коня в сторону от поляны, сам вернулся и полез на дерево. В доспехе сделать это было нелегко, но снимать с себя меч и кольчугу сотник опасался. С вершины сосны Семен взглянул вниз, на поляну и глазам своим не поверил. Перед белой юртой в ярком свете жарко горящих костров лежали два обезглавленных трупа. Рядом на коленях со связанными руками стояли еще семь человек. Семен сперва подумал: пленники, но, вглядевшись, понял — татары. Над ними стоял могучий детина с огромным, немного искривленным, расширяющимся к концу мечом. «Палач», — решил Семен и не ошибся.

От юрты донесся короткий окрик, Семен оглянулся, увидел татарина, одетого в роскошную золоченую броню, над шлемом, охваченным по низу полотнищем чалмы, сверкало длинное перо, унизанное самоцветами.

— Булак–Темир!

Палач взглянул на хана, обеими руками поднял меч и шагнул к крайнему из стоявших на коленях татар. Тот невольно вжал в плечи опущенную голову. Толпа замерла. Взмах широкого лезвия — и голова татарина покатилась по земле. Палач поднял ее, показал толпе. Черная струйка крови бежала по его обнаженной, жилистой руке. Бросив голову, он шагнул к следующему. Этот заметался, закричал, пытаясь на коленях отползти прочь. К нему подскочили два воина и, покалывая в спину копьями, подтолкнули к палачу. И снова до Семена донесся глухой удар меча. Так были зарублены все остальные. Лишь тут сотник заметил, что рядом с Булат–Темиром стоял хилый старик, что–то беспрерывно нашептывавший хану. Глубокие тени, таившиеся в уголках его подвижного рта, делали лицо старика суровым и властным.

Булат–Темир ушел в юрту. Толпа стала расходиться. Семен решил затаиться на дереве, пока татары не разойдутся, а то долго ли до греха? Когда поляна опустела и можно было выходить из засады, Семен вдруг заметил в тени ханской юрты двоих.

«Он! Давешний старый черт. С кем это он шепчется?» — думал Семен, отгибая колючую ветку и вглядываясь.

«Никак старик гонца посылает? Вон и грамотку ему передал». Семен дождался, когда гонец вскочил в седло, запомнил и одежду гонца и его пегую лошадь и лишь после этого спустился вниз и пошел к коню.

Два дня крался Семен по следу гонца. Наконец позади остались скрипучие арбы обозов, тысячные табуны лошадей, изнуренные толпы связанных, скованных пленников. Сколько раз, видя, как ордынский кнут со свистом хлещет русских людей, Семен хватался за оружие и потом в бессильной ярости опускал руки.

Нельзя!

Когда дорога наконец опустела, Семен выехал из леса и погнал коня. Перенять гонца он решил во что бы то ни стало. Была глубокая ночь, когда Семен выехал на озаренное луной пожарище. Конь вдруг забился, захрапел, и тут Мелик увидел копающегося на пепелище волка. Сжав рукоять кистеня, [179] Семен направил к нему упирающегося коня.

Волк поднял морду. Зеленым огнем сверкнули на Семена его глаза. Мгновение зверь стоял неподвижно, потом, лязгнув зубами, прыгнул в сторону и исчез в лесу.

Сотник, подъехав к тому месту, где рылся волк, соскочил с коня, огляделся, заметил среди углей какой–то темный шар. Семен нагнулся и вздрогнул. Черными дырами пустых глазниц глядел на него обгорелый череп.

— Сожгли! Человека сожгли, дьяволы. Ну погодите ужо!.. — гневно шептал Семен.

Утром, истомив коня, Мелик все же настиг гонца. Над речкой, подернутой дымкой тумана, курился небольшой костерок. Гонец сидел у огня, мурлыкая вполголоса какую–то старинную степную песню. Рядом паслась его пегая лошадь. Заслышав конский топот, воин замолк, поднял голову, вглядывался: «Кого несет в такой ранний час?» Он совсем не встревожился: «Человек скачет открыто, значит, свой. Враг, тот крался бы. Да и какой здесь враг, когда орда весь край опустошила».

Лишь вблизи разглядев светлую бороду и русский облик лица, гонец вскочил, хотел закрыться щитом.

Поздно!

Железный многорогий шар кистеня, звякнув цепью, пробил кожаный щит, ударил гонца в голову.

Мелик наклонился над ордынцем, шевельнул его.

— Готов! Череп я ему проломил. Так те и надо, зверюга. По волку не пришлось, так по тебе кистенем прошелся! Вы людей жечь… — бормотал он, обшаривая убитого. За пазухой у гонца Семен нащупал свиток. Вытащил трубочку бересты. Развернул. По неровной берестяной полоске шли завитки и закорючки арабских букв. С одного конца береста намокла в крови, буквы расплылись. Семен покачал головой. «И как это я недоглядел. Бил в голову, а кровь за пазуху к нему протекала, вон струйка по шее, за ворот, ну и дальше, а грамотку испортил».

Семен сел на пегую лошадь гонца, своего усталого коня повел в поводу и, не оглянувшись на убитого, поехал прочь.

17. БЕРЕСТЯНОЙ СВИТОК

Черный ферзь с каждым ходом упорно продвигался вперед. Князь Дмитрий Костянтинович загородился пешкой и взглянул на брата. Князь Борис протянул руку, взял все того же ферзя. Дмитрий Костянтинович глядел на тонкую, точеную фигуру, которую крутили пальцы Бориса Костянтиновича.

С обеих сторон ферзя два коня, сзади — неприступный клин пешек. Что тут будешь делать?

Дмитрий Костянтинович подпер голову кулаком и уставился на доску. Борис посматривал на него, торжествуя.

Пола шатра откинулась. Вошел сын Дмитрия Костянтиновича, княжич Василий Кирдяпа, стал за спиной отца, сказал негромко:

— Булак–Темир перешел реку Пьяну. Орда идет в силе тяжкой. На обоих крыльях у Булак–Темира многосотенные легковооруженные конные рати.

Дмитрий Костянтинович не поднял головы, смотрел на доску. Борис тоже молчал. Следом за Василием в шатер вошли боярин Боброк и Семен Мелик. Боярин сел рядом с князем Борисом, посмотрел на доску, сказал шутливо:

— Побили Дмитрия Костянтиновича. Крепко побили. Не жди, княже, нового шаха — сдавайся.

Дмитрий оттолкнул доску. Несколько фигур упало.

— Послушай лучше, воевода московский, какие вести сын принес, — кивнул на Кирдяпу. Василий повторил:

— Булак–Темир перешел реку Пьяну, идет в силе тяжкой. Легкоконные сотни у него на обоих крыльях рати. Булак–Темир явно хочет нас окружить.

— Дела–то точь–в–точь, как на доске, — покосился Дмитрий на шахматы, которые Борис заботливо подобрал и ставил на старые места, — братин Городец уже под шахом, а теперь хан Волгу перешел и мой Нижний Новгород ныне под удар попадет. А от Москвы какая помочь? Велику ли ты рать привел, воевода?! Издевка, не рать! А Булак–Темир, сказано, идет в силе тяжкой…

Боброк прервал выкрики Дмитрия.

— Постой, княже, что ты заладил: «в силе тяжкой да в силе тяжкой», я это слово уже дважды слышал, но от того царь сильней не будет. На шахматы кивать нечего, аль ты гадать по ним вздумал? Воину–то стыдно. Не на доске, но на ратном поле нам стоять, а это не одно и то же. Ты, чем на игрушки смотреть, моего человека поспрошай.

Князь неприязненно уставился на Мелика, скромно стоявшего у входа. По всему видно, князь старой обиды не забыл, и на Семена у него зуб вострый.

— Что его спрашивать. Больше нашего он знает?

— Больше, — баском откликнулся Боброк, — он орду насквозь прошел и многое видел.

Дмитрий все еще враждебно глядел на сотника, но тут вмешался князь Борис:

— Не гневайся, брат. Выслушать его надо. Рассказывай, кмете, [180] что видел.

Семен шагнул вперед.

— То правда, что орды у Булак–Темира много, но порядка в ней нет, — махнул рукой, — такая бестолочь в орде, не приведи бог! Разбредаются они в разные стороны. Только и норовят пограбить. Булак–Темир начал их уже смертью казнить, а толку ни на грош.

Дмитрий Костянтинович вскочил.

— Завирается парень на глазах! Все послухи доносят согласно о грозной силе татарской. Брешет Семка, а ты, воевода, ему веришь!

Семен стоял молча, только побледнел, а Боброк по–прежнему спокойно возразил:

— Почто, княже, обижаешь верного человека? Не брешет он. Сотник грамотку перехватил, — боярин вытащил берестяной свиток, — а вот и перевод с нее. Погляди–ка хартейку. [181]

Дмитрий схватил протянутый кусок пергамента.

«Мудрого Хизра бесстрашному баатуру Темир–мурзе поклон и слово. Да хранит Аллах тебя от бед и напастей. Победоносные орды хана моего Булат–Темира текут, как пески Кара–Кумов, подхваченные ветром. С того самого часа, как опоясался я перед ним поясом службы, идем мы вперед. Настали времена Чингисовы. Настали времена Бату–хана. Велика честь идти у стремени грозного Булат–Темира.