Чарльз Шеффилд - Мыслями в Джорджии

• Название: Мыслями в Джорджии
• Автор: Чарльз Шеффилд
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996

Историк науки Билл Ригли находит на отдаленной ферме в Новой Зеландии чертежи и детали аналитической машины Беббеджа — первого механического компьютера…

Эта маленькая повесть была удостоена сразу двух высших американских премий в области фантастики: Хьюго (1994) и Небьюла (1993).

---

Чтобы вы смогли представить мое изумление, придется снова обратиться к истории ЭВМ. Причем забраться довольно глубоко, в 1840 год.

Именно тогда итальянский математик Луиджи Федерико Менабреа услышал в Турине от Беббеджа об аналитической машине. Позднее, получив от Беббеджа письмо, в котором излагались основные принципы работы устройства, Менабреа написал по-французски статью, опубликованную в 1842 году. В том же году Ада Лавлейс (дочь лорда Байрона, леди Августа Ада Байрон Лавлейс) перевела статью Менабреа и присовокупила к ней свои пространные примечания. Эти примечания были первой в мире инструкцией по программированию — Ада Лавлейс поясняла, как составить программу для аналитической машины, подробно описывая хитроумные техники рекурсии, цикличности и ветвления.

Иными словами, руководство по программированию появилось за двенадцать лет до 1854 года; вполне возможно, что в Новой Зеландии Билл обнаружил экземпляр именно этого руководства.

Возможно, да не совсем. Прежде всего, копия, присланная Биллом, значительно превосходила инструкцию Ады Лавлейс по объему. В ней затрагивались столь высокие материи, как непрямая адресация и перераспределение памяти под конкретные программы, а также предлагался новый язык программирования — нечто вроде примитивного ассемблера.

Конечно, у Ады Лавлейс могли возникнуть подобные, весьма экстравагантные для того времени идеи. Пускай все ее записные книжки утеряны, никто не станет отрицать, что она была чрезвычайно одаренной личностью. Однако Ада Лавлейс умерла в 1852 году, а в тех работах, что сохранились до наших дней, нет и намека на новые горизонты. Вдобавок, на копии, которую прислал Билл, имелись инициалы «Л. Д.», тогда как Ада Лавлейс обычно подписывалась «А. А. Л.».

Я проштудировал текст, уделив особое внимание заключительному разделу, который содержал в качестве примера программу вычисления объема твердого тела неправильной формы методом интегрирования, а еще — распечатку результатов.

Существовали три варианта. Первый — кто-то состряпал достаточно убедительную фальшивку. Второй — что сам Билл, по неведомым мне причинам, затеял эту аферу. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивало. Ригли был ученым-консерватором, осторожным и придирчивым. Таким образом, наиболее вероятным казался третий вариант — кто-то в Новой Зеландии построил аналитическую машину и добился с ее помощью того, о чем Беббедж и не мечтал.

Хорошенькая возможность, верно? Точнее, невозможность. Ничего удивительного, что Билл попросил сохранить все в тайне. Да если кто-нибудь узнает, он станет посмешищем для всего ученого мира!

И я с ним на пару. Что ж… Я совершил то, чего никогда раньше не делал — снял трубку телефона и набрал новозеландский номер Билла.

— Ну, что скажешь? — спросил он, едва мы обменялись приветствиями.

— Ты все проверил?

— Я отправил образцы бумаги в пять лабораторий. Одна в Японии, две в Европе и две в США. Они датируют бумагу и чернила промежутком с 1840 по 1875 год; среднее значение — 1850. Детали, которые я нашел, были завернуты в промасленную мешковину. Анализ показал приблизительно те же сроки — с 1830 по 1880 год. — Билл помолчал, затем прибавил: — Появилось кое-что еще.

— Что же?

— Это не телефонный разговор. — После продолжительной паузы он спросил: — Ты ведь прилетишь?

— Хорошо бы знать куда…

— В Крайстчерч. Это на Южном острове. Нам предстоит забраться за Данидин. Да, не забудь теплую одежду, у нас здесь зима.

Так все и началось.

* * *

Золотистые волосы стали седыми, к ним добавилась бородка с проседью, обрамлявшая обветренное лицо. Билл Ригли напоминал обликом Старого Морехода,[1] но в остальном остался все таким же, если не считать немного странного взгляда.

Он встретил меня в аэропорту Крайстчерча и сразу, даже не протянув руки, выпалил:

— Если бы это случилось не со мной, я бы ни за что не поверил.

И повел меня к машине.

Билл родился на Южном острове, поэтому дорога из Крайстчерча в Данидин была ему хорошо знакома. Я устроился на сиденье, которое считал водительским (в Новой Зеландии, как и в Англии, движение левостороннее) и, пребывая в странном, но приятном оцепенении после долгого перелета, разглядывал пейзажи за окном.

Мы пересекали равнину Кентербери. Шоссе вело по прямой через темно-коричневые поля. Урожай, судя по торчавшим из земли редким стебелькам, собрали без малого три месяца назад; больше смотреть было не на что, пока мы не добрались до Тимару и не свернули на дорогу, которая бежала по побережью: слева отливало свинцом море, а справа темнела все та же равнина. Я уже бывал на Южном острове, однако надолго не задерживался, поэтому лишь теперь начал понимать, почему Окленд кажется Биллу «набитым под завязку». Навстречу нам попадались автомобили, мы видели людей у дороги, но случалось и то, и другое крайне редко. Чем дальше мы забирались на юг, тем становилось холоднее; пошел дождь, море скрылось за пеленой тумана.

Едва расположившись в машине, мы принялись болтать обо всем на свете, словно намеренно избегая серьезного разговора. В конце концов Билл, выдержав паузу (тишину нарушали только рокот двигателя да шарканье «дворников» по стеклу), произнес:

— Я рад, что ты прилетел. Знаешь, за последние несколько недель мне порой начинало казаться, что я схожу с ума. Сделаем вот что. Завтра утром я покажу тебе все. А потом ты поделишься своими мыслями. Идет?

Я кивнул и спросил:

— Сколько здесь живет народу? В Новой Зеландии?

Билл искоса поглядел на меня.

— Около четырех миллионов.

— А сколько было в прошлом веке?

— Хороший вопрос. Честно говоря, не знаю, сможет ли кто-нибудь на него ответить. По-моему, несколько сотен тысяч. Большинство составляли аборигены, маори. Я догадываюсь, к чему ты клонишь, и полностью с тобой согласен — в середине прошлого века построить в Новой Зеландии аналитическую машину никто не смог бы — хотя бы по той причине, что здесь не было собственной промышленности. Собрать машину из готовых деталей — да, но для этого их нужно было доставить из Европы.

— От Беббеджа?

— Ни в коем случае. Если бы он узнал, что где-то построили аналитическую машину, то непременно растрезвонил бы об этом на всю Европу.

— Но если не от Беббеджа…

— Тогда от кого? Не знаю. Потерпи, осталось чуть-чуть. Вот отдохнешь, увидишь все собственными глазами, а там уже будем гадать, что да как.

Он был прав. Перелет через несколько часовых зон явно подействовал на мои умственные способности — мозг требовал отдыха. Я поднял воротник и откинулся на спинку сиденья. За последние дни на меня свалилось столько информации о Беббедже и аналитической машине, что голова потихоньку начинала пухнуть. Ладно, посмотрим, что за сюрприз приготовил Билл, а потом решим, можно ли отыскать какое-либо более или менее правдоподобное объяснение происходящему.

Неожиданно я сообразил, что до сих пор не замечал главного. Я продолжал твердить себе, что Билл ошибается, поскольку не желал анализировать возможные последствия обратного. Но если он не ошибается… Тогда главное — не появление в Новой Зеландии аналитической машины с инструкцией по программированию, а исчезновение подобных устройств с лица Земли.

Куда, черт возьми, они могли подеваться?

* * *

Дорога привела нас на ферму милях в пятнадцати к югу от Данидина. Приехали мы вечером, по-прежнему лил дождь, у меня слипались от усталости глаза, поэтому я ничего толком не разглядел. Помню лишь, что рухнул как подкошенный на кровать в маленькой комнатке с мыслью, что завтра, погожим, чудесным утром, Билл мне все покажет, и всякие вопросы отпадут сами собой.

На деле все вышло иначе. Во-первых, спал я слишком долго, поэтому, проснувшись, почувствовал себя совершенно разбитым. Последние пять лет я почти никуда не выбирался, а потому утратил сноровку и забыл, какое влияние на организм оказывает долгая дорога. Во-вторых, за ночь дождь превратился в снег; с востока, со стороны моря, задул холодный порывистый ветер. Мы с Биллом уселись за видавший виды деревянный кухонный стол, и миссис Тревельян принялась впихивать в меня бекон с яичницей, домашнюю колбасу, хлеб и душистый горячий чай. Она не отступала до тех пор, пока я не начал подавать признаков жизни. Если наша хозяйка, живая, румяная дама лет шестидесяти, и удивилась тому, что Билл пригласил кого-то осмотреть Малый Дом, то виду не подала.

— Что ж, — проговорила она, когда я насытился, — раз вы полезете в гору, вам нужен плащ. Джим свой, правда, забрал, но, думаю, мы вам что-нибудь подберем.

Джим Тревельян покинул дом еще на рассвете — отправился, по всей видимости, к животным.

Заметив выражение моего лица, Билл злорадно ухмыльнулся.

— Неужели тебя пугает перспектива прогулки под легким дождичком?