Евгений Козловский - Грех

• Название: Грех
• Автор: Евгений Козловский
• Издательство: ABF
• Жанр: Драматургия
• Год: 1993
• ISBN: 5-87484-002-8

Киносценарий.

«НИКОЛА-ФИЛЬМ», «ЛЕНФИЛЬМ».

Санкт-Петербург, 1993 год.

Режиссер — Виктор Сергеев.

Композитор — Эдуард Артемьев.

В главных ролях:

НИНКА — Ольга Понизова

СЕРГЕЙ — Александр Абдулов

МАТЬ СЕРГЕЯ — Ольга Антонова

ОТТО — Борис Клюев

АРИФМЕТИК — Сергей Снежкин

СТАРОСТА — Нина Русланова

ЧЕЛОВЕК В ИЕРУСАЛИМЕ — Валентин Никулин

Вечная, как мир, но оттого не менее трагичная, история поединка между чистотой, скрывающейся под маской греха, и грязным пороком, прикрытом маской добродетели. Это убийство в духе Достоевского потрясло всю Германию. Проститутка из России, вынужденная продавать себя на скандально известной Рипербан в Гамбурге, пятью выстрелами в упор расстреляла своего любовника — бывшего русского иеромонаха. Новоявленная Сонечка Мармеладова отомстила за свою поруганную любовь. Любовь, которая начиналась когда-то так искренне и безоглядно и должна была, очистив их обоих от греха, возродить для новой, светлой и прекрасной жизни.

---

Рядом с юбиляром седо-лысый еврей-тамада, водрузив перед собою перевернутую кастрюлю, вооружась молотком для отбивания мяса, вел шутливый аукцион.

— Левая запонка именинника! — выкрикнул, получив и продемонстрировав оную. — Стартовая цена… двадцать пять долларов!

— Ставьте сразу обе! — возразил самый молодой и самый крутой из гостей. — Если я сторгую эту, придется торговать и следующую, что в условиях монополизма может привести…

— Не согласен! — возразил с другого конца человек с внешностью дорогого адвоката. — Предметы, продаваемые с юбиляра, являются музейными ценностями и прагматическому использованию не подлежат!..

У кого-то из присутствующих образовалось третье мнение на сей счет, у кого-то — четвертое, — Нинка тем временем, угадав его со спины, подошла к Отто, который, хоть и глянул с заметным неудовольствием, дал знак принести стул и прибор.

— Тридцать долларов слева, — продолжал меж тем продавать запонку тамада-аукционист.

— Тридцать пять!

— Сорок!

— Мне удалось добиться, — сказала Нинка, — чтобы меня включили в паломническую группу в Иерусалим. Наврала с три короба про чудесное исцеление, что дала, мол, обет…

— Пятьдесят пять долларов раз! Пятьдесят пять — два! Пятьдесят пять долларов — три! — ударил аукционист молотком в днище кастрюли. — Продано, — и усилился шум, зазвякали о рюмки горлышки бутылок, запонка поплыла из рук в руки к новому обладателю.

— Но им, кажется, это все равно. Они сказали — была б валюта.

— Сколько? — спросил Отто.

— Правая запонка именинника!

— Девять тысяч четыреста двадцать пять, — назвала Нинка сумму, глаза боясь на Отто поднять.

— Марок? — спросил тот.

— Долларов, — прошептала Нинка.

— Пятьдесят пять долларов — раз! Пятьдесят пять — два! Пятьдесят пять долларов — пауза — три! — и удар в кастрюлю. — Правая запонка покупателя не нашла. Переходим к рубахе. Что? — склонился аукционист к юбиляру. — Владелец предлагает снизить на запонку стартовую цену.

— Против правил! — подал реплику адвокат.

— Ладно! Имениннику можно, — нетрезво-снисходительно возразил с прибалтийским акцентом прибалтийской же внешности человек.

— Никому нельзя! — припечатал крутой-молодой.

— Нет, — взвесив, коротко, спокойно ответил Нинке Отто.

— Нет? — переспросила она с тревогой, с мольбою, с надеждою.

— Нет, — подтвердил Отто. — Они хотят наварить тшерестшур. Триста, тшетыреста процентов. Это против моих правил.

— Значит, нет, — утвердила Нинка, однако, с последним отзвуком вопроса, который Отто просто проигнорировал.

— Юбилейная рубаха юбиляра, — продолжал аукционист, разбирая надпись на лейбле. — Шелк-сырец. Кажется, китайская. Цена в рублях — девятьсот пятьдесят.

Отто налил Нинке выпивки. Она решала мгновенье: остаться ли, — и решила остаться.

— Тысяча!

— Тысяча слева. Тысяча — раз! Тысяча — два!

— Тысятша сто, — сказал Отто просто так, неизвестно зачем: рубаха именинника не нужна ему была точно, демонстрировать финансовое свое благополучие он тоже, очевидно, не собирался.

— Господин Зауэр — тысяча сто. Тысяча сто — раз!

— Тысяча двести!

Юбиляр с голым, шерстью поросшим торсом, благодушно улыбаясь, следил за торгами с почетного своего места.

Отто поглядел на соседку с холодным любопытством:

— Хотите, я фс фыстафлю на аукцион? Авось соберете. Стартовую цену назнатшим три тысятши.

— Долларов? — поинтересовалась Нинка.

— О, да! — отозвался Отто. — Не сертитесь, но сами толшны понимать, тшто это несколькою тороковато. На Риппер-бан фам тали бы максимум… марок твести. Но сдесь собрались люти корячие, асартные. И не снают пока настоящей цены теньгам.

— Левый башмак юбиляра! — продолжал тамада аукцион.

— И что я должна делать с тем, кто меня купит?

— Если купят! — значительно выделил Отто первое слово и пожал плечами: — Могу только пообещать, тшто я фас приопретать не стану. И тшто все вырученные теньги перейдут фам. Пез куртажа. Сокласны?

Нинкавыпилаи кивнула.

— Две с половиной справа!

Отто встал, подошел к юбиляру, нашептал что-то тому на ухо, взглядом указывая на Нинку, юбиляр поманил склониться тамаду.

— На аукцион выставляется, — провозгласил последний, когда выпрямился, — любовница юбиляра, — и, повернувшись к Нинке, сделал жест шпрехшталмейстера. — Прошу!

Нинка вздернула голову и, принцесса-принцессою, зашагала к перекладине буквы П.

— Блюдо! — крикнул крутой-молодой и утолил недоумение возникшего метрдотеля: — Блюдо под даму!

Очистили место, появилось большое фарфоровое блюдо, Нинка, подсаженная, взлетела, стала в его центр. Кто-то подскочил, принялся обкладывать обвод зеленью, редиской. Какая откуда, высунулись мордочки любопытных подавальщиц.

— Стартовая цена, — провозгласил аукционер, — три тысячи долларов.

Возникла пауза.

— Раздеть бы, посмотреть товар… — хихикнув, высказал пожелание толстенький-лысенький.

Господи! Как Нинка была надменна!

Крутой-молодой встал, подошел к толстому-лысому, глянул, словно загрудки взял:

— Обойдемся без хамства.

— Да я чего? — испугался тот. — Я так, пошутил.

Инцидент слегка отрезвил компанию, и вот-вот, казалось, сомнительная затея рухнет. В сущности, именно молодой мог ее прекратить, но он спокойно вернулся на место и не менее спокойно произнес:

— Пять…

Снова повисла тишина. Девочки-подавальщицы зашлись в немом восторге, словно смотрели «Рабыню Изауру», даже аукционер не долбил свое: пять — раз, пять — два…

Отто холодно, оценивающе глянул на молодого и, подняв два пальца, набил цену:

— Семь!

— Десять, — мгновенно, как в пинг-понге, парировал тот.

— Пятнадцать! — выкрикнул толстенький-лысенький: идея осмотреть товар, кажется, им овладела.

— Двадцать! — молодой тем более не сдавался.

— Двадцать — раз, — пришел в себя аукционер. — Двадцать — два! Двадцатью — и занес молоток над кастрюлею.

— Тватцать пять, — вступил Отто, еще раз рассчитав, что цену его, пожалуй, платежеспособно перебьют — и точно:

— Тридцать!

Одна из подавальщиц глотнула воздух от изумления. Молоток ударил в кастрюльное дно.

— Продано…

Нинка собралась было спрыгнуть, но Отто остановил жестом, вставанием:

— Теньги!

Крутой-молодой извлек из внутреннего кармана пачку, отсчитал два десятка бумажек, которые спрятал назад, а остальные, подойдя, положил на блюдо к нинкиным ногам: поверх салата, поверх редиски. Вернулся на место.

— Ну-ка живо! — шуганул метрдотель подавальщиц. — Чтоб я вас тут…

Нинка скосилась вниз, на зеленоватую пачку, перетянутую аптечной резинкою.

Отто взял нинкину сумочку, оставшуюся на стуле, передал в ее сторону.

— Перите, — сказал и пояснил собравшимся: — Косподин Карпов, — кивок в сторону юбиляра, — шертвует эту сумму на благотворительность. А распоряшаться ею бутет бывшая его люповница.

Полуголый господин Карпов кивнул туповато-грустно: ему вдруг жаль показалось расстаться с такою своей любовницей.

Нинка присела, спрятала деньги в сумочку, спрыгнула, подхваченная мужскими руками, медленным шагом направилась к молодому и неожиданно для всех опустилась пред ним на колени, склонила голову.

Молодой посмотрел на Нинку, посмотрел на собравшихся, явно ожидающих красивого жеста и, кажется, именно поэтому жеста не сделал: не поцеловал даме руку, не предложил подняться или что-нибудь в этом роде.

— Неужто ж я столько стою? — спросила Нинка.

— Столько стою я! — отрезал молодой, и светлый, прозрачный глаз его, подобный кусочку горного хрусталя, на мгновенье сверкнул безумием.

— И что вы намерены со мной делать?

— Жить, — ответил тот.

— А если не подойду?

— Перепродам.

— Много потеряете, — бросил реплику адвокат.

— Тогда убью, — и снова — безумный блеск.

Нинка коротко глянула на хозяина, пытаясь понять: про убийство — шутка это или правда? — и решила, что, пожалуй, скорее правда…

Не слишком ли все это было эффектно? Не чересчур? Передышка во всяком случае необходима:

…птички, поющие на рассвете над кое-где запущенным до неприличия, кое-где — до неприличия же зареставрированным Донским монастырем: именно отсюда, от Отдела Сношений или как он у них там? очень ранним рейсом отбывает в Иерусалим группа паломников; кто уже забрался внутрь, кто топчется пока возле — автобуса; все сонные, зевающие: двое-трое цивильных функционеров старого склада, двое-трое — нового; упругий, энергичный, явно с большим будущим тридцатилетний монах; несколько солидных иерархов; злобная, тощая церковная староста из глубинки; непонятно как оказавшаяся здесь интеллигентного вида пара с очень болезненным ребенком лет тринадцати; вполне понятно как оказавшаяся здесь пара сотрудников службы безопасности, принадлежность к которой невозможно как описать, так и скрыть и, наконец, разумеется, Нинка: снова в черном, как тогда, в лавре, только в другом черном, в изысканном, в дорогом, — крестик лишь дешевенький, алюминиевый, которым играла, тоскуя, читая Евангелие, тогда: в недавнем — незапамятном — прошлом…