Фредерик Стендаль - Сан-Франческо-а-Рипа

• Название: Сан-Франческо-а-Рипа
• Автор: Фредерик Стендаль
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1978

---

В 1726 году Париж был уже законодателем изысканных манер и нарядов. Сенесé постоянно выписывал оттуда через курьеров все, что могло усилить привлекательность одного из самых красивых французов, каким он мог считаться. Несмотря на самоуверенность, столь естественную у человека такого общественного положения, одержавшего свои первые любовные победы над красавицами двора регента под руководством своего дяди, знаменитого Канильяка, одного из участников интимных забав этого сеньора, на лице Сенесé вскоре появились признаки замешательства. Прекрасные белокурые волосы княгини были слегка растрепаны, взгляд ее больших синих глаз устремлен на Сенесé, выражение их было загадочное. Задумывала ли она жестокую месть? Или то была лишь глубокая сосредоточенность страстной любви?

— Итак, вы меня разлюбили? — произнесла она наконец сдавленным голосом.

За этим объявлением войны последовало долгое молчание.

Княгине нелегко было отказаться от пленительного изящества Сенесé, который, если бы она не устроила ему сцены, был уже готов наговорить ей множество прелестных вещей; но она была слишком горда, чтобы откладывать объяснение. Кокетка ревнует из самолюбия; куртизанка — по привычке; женщина, любящая искренно и страстно, ревнует потому, что сознает свои права. Этот особенный взгляд, характерный для римской страсти, очень забавлял Сенесé; он чувствовал в нем глубину и неуверенность, в нем как бы выступала обнаженная душа. Орсини не обладала этой особой прелестью.

Однако на этот раз молчание продолжалось уж слишком долго, и молодой француз, не умевший постигать скрытые чувства итальянского сердца, снова принял спокойный и рассудительный вид, вернувший ему непринужденность. К тому же в эту минуту он был огорчен: когда он проходил по подвалам и подземным ходам, которые приводили его из дома, смежного с палаццо Кампобассо, в эту залу, паутина пристала к шитью очаровательного платья, доставленного ему накануне из Парижа. Эта паутина вызывала в шевалье неприятное чувство, и к тому же пауки внушали ему отвращение.

Сенесé показалось, что взгляд княгини стал спокойнее, и он хотел избежать сцены, отклонить упрек, вместо того чтобы на него возражать; но он чувствовал досаду, и это настраивало его на серьезный лад.

«Не представляется ли сейчас удобный случай приоткрыть ей истину? — подумал он. — Она сама задала сейчас вопрос; вот я уже наполовину избавлен от этой неприятности. Должно быть, я и впрямь не создан для любви. Я никогда не видел ничего прекраснее этой женщины с ее странными глазами. Она плохо обращается со мною, заставляет меня лазить по отвратительным подземельям; но она племянница государя, ко двору которого я послан королем. Сверх того, она блондинка; в стране, где все женщины брюнетки, это большое преимущество. Я ежедневно слышу, как ее красоту превозносят до небес люди, мнение которых заслуживает доверия и которые очень далеки от мысли, что они разговаривают со счастливым обладателем стольких прелестей. Что же касается власти, которую мужчина должен иметь над своей любовницей, то я на этот счет нимало не беспокоюсь. Стоит мне только сказать одно слово, и я разлучу княгиню с ее дворцом, с ее золоченой мебелью, с дядей-монархом, и все это для того, чтобы увезти ее во Францию, в глушь провинции, где она будет влачить тоскливую жизнь в одном из моих поместий... Право, картина этого самопожертвования внушает мне только твердую решимость никогда не требовать его от княгини. Орсини далеко не так красива; если она и любит меня, то лишь чуть-чуть побольше, чем кастрата Бутофако, которого она вчера прогнала ради меня; но она светская женщина, у нее открытый дом, к ней можно приезжать в карете. И я вполне убедился, что она никогда не устроит сцены; для этого она меня недостаточно любит».

Во время долгого молчания княгиня не сводила пристального взгляда с красивого лица молодого француза. «Я не увижу его больше», — подумала она.

Вдруг она бросилась в объятия Сенесé и покрыла поцелуями его лицо и глаза, уже не сиявшие от счастья при встрече с нею. Шевалье перестал бы уважать себя, если бы он тотчас не забыл все свои намерения порвать эту связь; но его возлюбленная была слишком взволнована, чтобы забыть свою ревность. Мгновение спустя Сенесé с удивлением смотрел на нее: слезы ярости катились по ее щекам.

— Как! — твердила она вполголоса. — Я пала так низко, что говорю ему о происшедшей в нем перемене, я упрекаю его в ней, я, поклявшаяся себе никогда не замечать ее! И мало этого унижения, надо еще, чтобы я уступила страсти, которую внушает мне это очаровательное лицо! Ах, жалкая, жалкая княгиня!.. Надо с этим покончить.

Она вытерла слезы и, казалось, снова немного успокоилась.

— Надо с этим покончить, шевалье, — сказала она довольно спокойно. — Вы часто бываете у графини... — Тут она отчаянно побледнела. — Если ты ее любишь, пусть будет так, езди к ней каждый день, но больше сюда не являйся...

Княгиня как бы невольно остановилась. Она ждала, что шевалье скажет хоть слово; но он не сказал ничего. Сделав судорожное движение и словно стиснув зубы, она продолжала:

— Это будет смертным приговором для меня и для вас.

Ее угроза положила конец колебаниям шевалье, до тех пор только удивлявшегося этой внезапной вспышке гнева после такой самозабвенной нежности. Он рассмеялся. Внезапная краска залила щеки княгини, и они стали пунцовыми. «Она задохнется от гнева, — подумал шевалье, — с ней будет удар». Он подошел, намереваясь расшнуровать ей платье; она оттолкнула его таким решительным движением и с такой силой, к каким он не привык. Сенесé припомнил впоследствии, что, когда он пытался заключить ее в свои объятия, он услышал, как она говорила сама с собою. Он немного отошел, — ненужная скромность, ибо княгиня, казалось, не замечала его больше. Низким и приглушенным голосом, точно беседуя со своим духовником, она говорила:

— Он оскорбляет меня, он ведет себя вызывающе. По своей молодости и по свойственной его стране нескромности он, конечно, расскажет Орсини про все мои унижения... Я не уверена в себе; я даже не могу поручиться, что устою перед очарованием его лица.

Тут снова водворилось молчание, показавшееся шевалье несносным. Княгиня встала наконец, повторив еще более мрачным голосом:

— Надо с этим покончить.

Сенесé, которого примирение заставило забыть, что он намерен был серьезно объясниться, заговорил в шутливом тоне об одном любовном похождении, вызвавшем много разговоров в Риме.

— Оставьте меня, шевалье, — сказала княгиня, перебивая его, — мне нездоровится.

«Эта женщина скучает, — подумал Сенесé, спеша повиноваться, — а ничто так не заразительно, как скука».

Княгиня проводила его взглядом до конца залы.

«А я собиралась легкомысленно решить мою судьбу! — сказала она себе с горькой усмешкой. — К счастью, его неуместные шутки отрезвили меня. Как он глуп! Как могу я любить человека, который так плохо меня понимает? Он хочет позабавить меня шуткой, когда дело идет о его и моей судьбе!.. А! Это та самая угрюмость, которая составляет мое несчастье! — Она в исступлении встала с кресла. — Как хороши были его глаза, когда он говорил мне это!.. И, сказать правду, у бедного шевалье было любезное намерение. Он знает злополучное свойство моего нрава; он хотел отвлечь мой ум от волновавшего меня горя, вместо того чтобы расспрашивать о его причине. Любезный француз! И в самом деле, разве я знала счастье, пока не полюбила его?»

Она стала размышлять, и размышлять с наслаждением, о совершенствах своего возлюбленного. Мало-помалу она перешла к мысленному созерцанию прелестей графини Орсини. Душе ее все начало представляться в мрачном свете. Муки жесточайшей ревности овладели ее сердцем. В самом деле, роковое предчувствие волновало ее вот уже два месяца; единственными приятными для нее мгновениями были те, которые она проводила в обществе шевалье; однако, когда она не покоилась в его объятиях, в ее разговоре с ним почти всегда звучала горечь.

Вечер прошел для нее ужасно. Измученная и словно немного успокоенная скорбью, она подумала, что ей следует поговорить с шевалье. «Ведь он видел меня разгневанной, но не знает причины моих укоров. Быть может, он не любит графиню. Быть может, он бывает у нее только потому, что путешественник должен знать светский круг той страны, где он находится, и особенно должен посещать членов семьи ее государя. Быть может, если я велю представить меня Сенесé, если он сможет открыто навещать меня, он будет проводить здесь целые часы, как у Орсини...»

«Нет! — воскликнула она с яростью. — Я унижу себя тем, что буду говорить с ним; он станет презирать меня, и это все, чего я добьюсь. Ветреный нрав Орсини, который я так часто презирала, — как я была безрассудна! — действительно приятнее моего, особенно на взгляд француза. Я же создана для того, чтобы скучать с испанцем. Что может быть нелепее, чем вечно быть серьезной, точно житейские события сами по себе недостаточно серьезны!.. Что станется со мною, когда у меня не будет больше моего шевалье, чтобы оживлять меня, чтобы зажигать в моем сердце тот огонь, которого мне недостает?»