Ольга Тартынская - Хотеть не вредно!

• Название: Хотеть не вредно!
• Автор: Ольга Тартынская
• Жанр: Современные любовные романы

Она — преподаватель московского университета, он — железнодорожник из далекого забайкальского поселка. Что может быть у них общего? Память, юность, первая любовь. Когда, казалось бы, все уже позади и в жизни нет места чувствам, судьба дает им шанс. Любовь преодолевает расстояние, побеждает трусость, малодушие и трезвый расчет. Выходит, хотеть не вредно!

---

Девчонки предложили играть в прятки. Мы носились по снегу, визжали, вопили. Мальчишки курили в открытую, и им никто уже не делал замечаний.

Возможно, они пригубили портвешок. Витька Черепанов подкрался сзади и закинул мне за шиворот снег. Я с индейским воплем понеслась за ним. Дурной пример заразителен. Разыгралась целая битва между двумя силами: мальчишек и девчонок. Снежки летели, как снаряды. От наших воплей с деревьев слетали вороны и снежная пыль. Хорошо быть детьми! А мы веселились совсем по-детски, даже наш важный и занудный Шурик Ильченко, Буратино, проявил редкую живость.

Танька Лоншакова, Любка Соколова и Антипова взяли в кольцо Борю с Маратом. Те отстреливались, как герои Брестской крепости, а потом пошли на прорыв. В этот момент я оторвалась, наконец, от Витьки, спрятавшись за дерево в овражке. Борис и Марат дали понять девчонкам, что хотят перекурить, только тогда те отстали. Друзья стояли рядом, но не замечали меня. Я, чувствуя себя индейцем-следопытом, выскочила неожиданно и засыпала снегом Борькину сигарету. Он посмотрел на меня лукаво и не предвещающим ничего хорошего тоном произнес:

— За это следует страшное наказание.

— Да, — подтвердил Марат, — ужасная пытка.

Мальчишки побросали сигареты и стали медленно надвигаться на меня. Я пронзительно взвизгнула и пустилась наутек, не разбирая дороги. Я испугалась, как пугаются дети, если за ними погнаться с криком: "Сейчас я тебя съем!" Вроде бы понарошку, но в какой-то момент начинаешь верить в предлагаемую условность. Несмотря на мою прыть, возмездие меня настигло. Я полетела в снег, снег попал за шиворот, мне натерли физиономию. Я плевалась, отбивалась, но их было двое. Употребив все силы, я выкарабкалась из кучи-малы, стала дубасить своих обидчиков кулаками и кидать им снег за ворот.

Я даже не поняла, в какой момент мы с Борисом остались воевать один на один. Марата, видимо, кто-то оттащил. Я так была увлечена возней и желанием победить, что не стала просить пардону, а с новой силой набросилась на обидчика. Борис смеялся, хватал меня, как щенка, за шкирку и окунал в сугроб. Ждал, когда я выкарабкаюсь, пыхтя и отплевываясь, тогда снова брал меня за ворот и — в снег. Я выдыхалась, смех ослаблял меня. В какой-то момент я оказалась на воздухе и очень удивилась. Я вовсе не отношусь к породе дюймовочек, но Борис поднял меня, как пушинку. Я лупила его по спине и требовала поставить на место.

В пылу борьбы я не сразу заметила, что снова повержена, а Борис сидит верхом на мне. Сил не осталось, и я даже притихла на миг. Тогда я почувствовала в воздухе что-то неладное. Слегка повернув голову в бок, откуда, как мне показалось, шла опасность, я увидела неожиданную картину. Все давно собрались уходить, мальчишки уже ушли с поляны. Девчонки же стояли в сторонке с поджатыми губами и крайне неодобрительно разглядывали нас с Борисом.

В этот миг включилась осязательная память, и я почувствовала на груди руки Бориса. Они не были ни наглыми, ни грубыми. Это были очень бережные и нежные руки. Я поняла, что помню их на шее, на лице, на груди. Помню даже мимолетные, вскользь, нежные поцелуи… И мне было хорошо, так хорошо в его крепких руках! Мне все это нравилось! Боже мой, как низко я пала!

Борис сразу все понял. Ни слова не говоря, он отпустил меня. Мы поднялись с земли, не глядя друг на друга. Девчонки перешептывались как-то многозначительно и косились на меня. Даже Любка Соколова смотрела осуждающе. Я отряхнулась, застегнула куртку и поплелась за ними. Я чувствовала, что случилось что-то непоправимое, но понять до конца не могла: весенний хмель еще не выветрился из головы.

Девчонки ушли вперед, со мной осталась только Любка, видимо, из одного чувства сострадания. Она молчала-молчала и выдала:

— Ты что, с ума сошла? На глазах у всех так наглеть! Он же делал с тобой, что хотел. Он же тебя всю облапал! От тебя уж этого никто не ожидал. Даже Антипова на такое не способна. Ну, ты даешь!

И это говорила Любка, которая сама имела подмоченную репутацию! Тут я взглянула на все происходящее их глазами. Мне стало так плохо, что ноги подкосились. Все ушли далеко вперед, и Борис с ними. Я остановилась, не имея сил двигаться дальше, и зарыдала. Я так плакала, что Любка испугалась. Однако она ни слова утешения или ободрения не произнесла, а только взяла меня под руку и повела к поселку. Я плакала до тех пор, пока мы не вошли в микрорайон, где стали попадаться люди. Любка попрощалась со мной очень сухо. Я давилась слезами, топая уже одна до своего Бездымного.

Меня мучила мысль: что думает теперь обо мне сам Боря. Неужели то же, что и девчонки? И теперь я в его глазах непристойная особа? Господи, что я натворила! Я потеряла его навсегда! Господи, как стыдно, как больно! Я пришла домой, переоделась, умылась и завалилась в постель. И там продолжала плакать.

На следующий день я не пошла в школу. Это было явное ЧП, так как пропуски у нас были почти невозможны. Просила сестру передать Зиночке, что простудилась в походе. Простудифилис. Мне страшно было предстать пред очами Бори и всех остальных. Весь день маялась, страдала и решила написать Борису письмо. Рыдая и размазывая слезы по лицу, я писала и писала. Что-то путаное, бессвязное. Просила прощение, умоляла не думать обо мне плохо: я не такая. Приступ самобичевания сменился неумеренной гордыней. Я просила его навсегда оставить меня в покое, больше не приходить, не провожать, даже не смотреть в мою сторону. Забыть, что я существую! И ни в коем случае не показывать никому мое письмо, заклинала я, даже Сашке.

Только к вечеру я немного успокоилась и взяла себя в руки. Письмо сыграло роль громоотвода. Выплеснув эмоции, я чувствовала себя совсем опустошенной. И та пузырящаяся радость, которая окрыляла меня весь последний месяц, угасла. В душе было сумрачно и безнадежно. За один день я пережила крах всех надежд и, мне кажется, даже как-то повзрослела. Я поняла, что мечте не сбыться: Борис потерян для меня навсегда. Слушая по радио песню Мартынова "Лебединая верность", плакала отчаянными, безнадежными слезами.

Когда я явилась в класс, мне уже было все равно, как меня там встретят и что обо мне подумают. Главное, не смотреть в его сторону. Сашка Колобков, расстроенный тем, что мимо него прошли какие-то важные события, пытался расспрашивать меня, как мы погуляли. До него явно что-то дошло, но отголоски. Для Колобоши это было нестерпимое состояние. Любка, надо отдать ей должное, встретила меня сочувственным вопросом:

— Как ты?

— Забудем, — коротко ответила я, не дав ей повода обмусолить подробности позорного эпизода.

Я чувствовала на себе взгляд Бориса. Однажды нечаянно забылась и взглянула в его сторону. Он смотрел вопросительно, настойчиво. Я отвела глаза в сторону, никак не ответив.

На перемене он подошел ко мне под прицелом многих глаз. Это был поступок. Я встала из-за парты и вышла из класса. Борис догнал меня в коридоре и остановил за руку.

— Что произошло? — спросил он, снова пытаясь заглянуть мне в глаза.

Я молча сунула ему письмо и убежала. На переменах избегала всякого контакта с Борисом, а после уроков не пошла на репетицию. Вечером ко мне явился Колобоша. Вид у него был виноватым, что на него совсем не похоже. Мы вышли в подъезд, Сашка трепался о пустяках, но видно было, что его мучает какая-то мысль. Я не выдержала:

— Ну, говори уж, зачем пришел?

— А что, я не могу к тебе так просто прийти?

— Можешь! Но ведь не за конспектом же по физике зашел?

— О! Хорошо, что напомнила.

Я начинала сердиться. Вообще с некоторого момента я стала легко впадать в негативные эмоции.

— Сашка, кончай болтать. Мне еще уроки делать.

Колобоша стал серьезен и тих. Он сдвинул на лоб ушанку, помялся.

— Я об ансамбле хотел говорить. Понимаешь, вечер уже через неделю, а у нас с тобой как-то… ну, не получается у тебя петь в ансамбле. Ты только не обижайся, Ань. Я поговорил с Людкой Выходцевой из девятого "а", она закончила музыкальную школу. Сегодня мы попробовали спеться.

Я слушала его довольно хладнокровно. Ну, что ж. Изгнание из рая по полной программе. Не бывает, чтобы мир рушился частично. Не поднимая глаз, Сашка продолжал:

— Ты представляешь, получилось с первого раза! Правда, Борька что-то дурил, злой был, раздраженный. Ничего ему не скажи…

Чтобы не разреветься, я сократила объяснения:

— Я все поняла, не обижаюсь. Давно пора было меня гнать. У вас все получится теперь, и никто не будет отвлекаться от дела. Пока, до завтра.

Я хлопнула дверью перед Сашкиным носом. Однако он тут же постучал. Я рывком открыла дверь. Сашка смотрел серьезно:

— Обиделась, да?

— Да нет же, нет! Все!

— Правда не обиделась? Ань? Тогда улыбнись.

Я поняла, что мне не отвязаться от него.

— Сашка, ты справедлив, как сорок тысяч Соломонов! Я тебе верю. Все, пока.