Самуил Алёшин - Воспоминания "Встречи на грешной земле"

• Название: Воспоминания "Встречи на грешной земле"
• Автор: Самуил Алёшин
• Издательство: ЗАХАРОВ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-8159-0146-6

Есть люди, с которыми ты не только знаком, но даже дружишь, вас связывают взаимные симпатии и интересы... Но вот эти люди умерли, и ты понимаешь, что лишился навсегда едва ли не самого ценного в жизни — духовного общения с близким человеком. Понимать-то ты это понимаешь, однако чувства так и не могут с этим примириться...

Этот сборник, естественно, не мог вместить всех моих «встреч на грешной земле» — да я и сейчас продолжаю встречаться и писать. Увидит ли написанное свет — зависит не от меня. И даже не от издателя — он обещал еще в этом году выпустить второй том, — а только от вас, моих читателей...

---

У него был приятель — истопник, который приехал в Москву из той же деревни, что и Шитиков. Евдокия обычно не снисходила до разговора с истопником, а потому два мужика вполне могли наговориться досыта.

У истопника была дочь, но она ушла из деревни давно и, попав в город, сбилась с пути, стала проституткой. Она жила где придется и иногда приходила ночевать к отцу.

Однажды ночью она пришла к Шитиковым. Те не пустили ее в комнату. Однако побоялись выгнать вон, так как она была пьяна и буйно настроена. И дочь истопника расположилась спать в прихожей, на лавке.

Утром ее увидали жильцы. Она валялась, раскинувшись на лавке. Ночью ее рвало, и на полу была большая лужа.

Из комнаты выскочила Евдокия и, увидев лужу, что-то зашептала и стала будить женщину.

— Даша, — говорила она. — Вставай, Даша... Наконец та приподнялась, села и, медленно покачивая ногами, стала глядеть на окружающих.

Идите, идите, — говорили ей.

Но ее еще качало, она была полупьяна и, поводя мутными глазами, бормотала:

— А чего?.. Ведь я разве чего?..

Идите, идите, — повторяли ей. — Идите к себе домой.

— Да разве я чего? — повторяла она. — Веду себя как порядочная, чурка мать... Ведь, как порядочная... Чурка мать...

Но тут она опустила голову и увидела на полу лужу.

И-ишь ты, — пропела она удивленно и шаркнула ногой по луже, словно хотела ее стереть. Затем, заметив, что все на нее смотрят, машинально провела пальцами по кофте на груди — все ли пуговицы застегнуты — и пошла к выходу, невесело усмехаясь.

На всех так подействовало ее отчаянное беззащитное бесстыдство, что никто не сказал ни слова упрека, а Евдокия, также ничего не говоря, стала вытирать пол.

Был у Шитиковых еще один сын — Миша. Второй, после Сергея. Он считался всеобщим любимцем, и его в семье баловали. Миша вырос хоть и добрым парнем, но пустым и капризным. Евдокия Борисовна, такая строгая к остальным детям, все прощала Мише. Однажды он украл у нее деньги. Она долго плакала, и лишь случайно об этом узнали в семье. В другой раз его принесли домой вдребезги пьяным, но мать сказала, что Миша болен, и ходила за ним, пока он не пришел в себя.

Во дворе стоял сарай для дров. Летом этот сарай пустовал и Миша с группой дворовых ребят устроил там небольшой клуб. Они запирались в сарае по вечерам, пели блатные песни и пьянствовали. Бывали в их компании и какие-то девицы.

Однажды милиция устроила облаву. Поздно ночью во дворе раздались стуки. Это милиционеры ломали дверь сарая. Внезапно дверь распахнулась, и из сарая выскочила растрепанная и голая по пояс женщина. В руках она держала комок белья. Воспользовавшись замешательством, она скрылась в темноте двора. Вслед за ней выскочило и несколько парней. Двое удрали, но остальных задержали. Миша был среди тех, кто удрал.

После этой истории он притих, и скоро его взяли в армию.

Евдокия Борисовна сильно тосковала по сыну. Каждую неделю она старалась послать ему какой-нибудь гостинец, то сладости, то папиросы, то деньги. Потом она вдруг уехала, — сказала, что к родным. А когда через неделю вернулась, ее едва можно было узнать, так она постарела, сгорбилась и осунулась.

Оказалось, Миша в армии проворовался и его отдали под суд.

После этого старик Шитиков совсем запил. Возвращаясь с работы, ложился в постель и там каждый день напивался до бесчувствия. Его лицо совсем измялось, выцвело, и руки все время тряслись, а волосы побелели.

Через некоторое время он напился на работе. Ему засчитали это за прогул и сослали. Тогда Евдокия Борисовна также стала немного выпивать.

Один звонок

Бекманов двое — мать и сын. Они живут уединенно, и к ним никто не ходит за исключением жены сына. У нее особый знак: она звонит и несколько раз стучит в дверь. Ее впускает обычно муж — Илья Бекман, так как по вечерам он почти всегда дома.

И мать, и сын работают. Матери, Софье Самойловне, более шестидесяти лет. Она научный сотрудник в Академии наук, а ранее преподавала философию. Он — инженер в научном Автотракторном институте. Утром они уходят, а часам к шести возвращаются. Сын идет за покупками, а мать принимается за готовку. Их достаток мог бы позволить содержать домработницу, но при такой соседке, как Евдокия — это немыслимо.

После обеда мать ложится отдохнуть, а потом садится чинить что-либо себе или сыну. Сын же берется за работу.

Илья женат уже два года, но он с женой Таней все еще живет порознь — обе матери противницы этого брака и не хотят селиться вместе с зятем или невесткой. Но если у Софьи Самойловны с Таней просто не возникло никакой взаимной симпатии, то мать Тани, человек религиозный, не могла простить дочери замужества с евреем.

— Все равно не будет вам житья, — твердила она постоянно Тане. — Разные вы с ним люди.

Все братья Тани отнеслись враждебно к ее браку. Еще до женитьбы, когда Илья только ходил в гости, соседка Тани сказала одному из братьев:

Вот у Тани какой интересный молодой человек появился. Такой складный. Скромный, умница и собой хорош.

— Да, — ответил брат, — но ведь еврей.

Отношения становились все более недружелюбными, и мать Тани убеждала ее:

Брось ты его. Вот увидишь — ты не бросишь, он тебя бросит. Не женится он на тебе. Это только так он с тобой, потому что ты видная, красивая. Даже если ты живешь с ним, все равно брось его!

Женитьба только подлила масла в огонь и превратила недружелюбные отношения во враждебные.

Ты молодая, красивая, ты инженер, самостоятельная, — все время убеждала Таню мать. — Тебе надо разойтись с ним, у тебя еще будет счастье. Все равно, если появится у вас ребенок, я его задушу.

Наконец разразился скандал.

Как-то, провожая Таню из театра домой, Илья обнаружил, что входная дверь ее квартиры заперта изнутри на засов. Им пришлось долго стучать, пока наконец дверь не открыла мать Тани.

Зачем же заперли дверь? Вы же знали, что Таня в театре? — заметил Илья.

— Это, наверное, братья нечаянно, — сказала Таня. — Мама, что же ты не проверила?

Нет, это не братья, а я! И нарочно. А в следующий раз вообще домой не пущу!

Мама, что ты говоришь?

— Я знаю, что и говорю. Ходишь до ночи, черт знает с кем!

Как ты можешь так говорить?

— Вы не смеете так разговаривать со своей дочерью! Я вам запрещаю это! — вмешался Илья.

— Да вы-то кто такой?

А вы будто меня не знаете. Это плохо, что вы не знаете мужа своей дочери.

М-у-уж! — злобно протянула старуха. — Это вы-то муж? Муж объелся груш.

— Таня тут живет, и вы не имеете права ее не пускать. Если еще раз это повторится, я обращусь в суд.

Но и рождение ребенка не изменило отношение старухи к Илье. Внука она, конечно, не задушила, но брак этот вскоре распался.

...Служба отнимала у Ильи первую половину дня. Инженерные дела начинались и кончались у ворот научного института. И хотя через некоторое время Илья стал руководителем лаборатории и защитил диссертацию, весь свой досуг он посвящал литературной работе. Уже садясь в автобус по дороге домой, Илья думал о ней.

Он писал давно и упорно. Сначала его рассказы были длинными, потом он научился писать короче. В течение пяти лет обивал пороги редакции, пока, наконец, рас-

сказы не стали печатать. Под псевдонимом, разумеется, чтобы никто на работе не знал, иначе это неминуемо вызвало бы осложнения. (Как же так — мы рассказы не пишем, а он пишет. Значит, — плохой инженер.)

Поэтому Илье каждый свободный час был важен. Не только по дороге домой, но и стоя в очередях за покупками (а очереди были всегда), он обдумывал свои сюжеты. И после ужина, примерно в девять вечера садился за письменный стол. Писал регулярно до двух часов ночи. В два ложился, в семь вставал. Завтракал, ехал на работу, — и так каждый день в течение 17-ти лет, пока совмещал технику с литературой.

Одно время он попытался изменить распорядок дня. Придя домой со службы и пообедав, Илья ложился и спал до двенадцати ночи. Затем вставал и писал до пяти утра. А с пяти до семи спал. Но такой вариант провалился. На службе сильно клонило ко сну. Не было сил держать глаза открытыми, а голову прямо бросало вниз. Стал пропадать аппетит, чего раньше никогда не было, и ухудшилась память. Бывали случаи, когда он мучительно старался вспомнить содержание разговора, который происходил лишь день назад, и не мог.

Илья сделал перерыв в две недели, отдохнул и затем снова принялся работать по старому режиму: до двух часов ночи.

...Итак, вот уже кончился московский вечер и наступила ночь.

Давно спят дети Шитиковых и Лобзиковых. Рано легли, часов в одиннадцать, и Сергей с Клавой.

Кончила штопать носки Софья Самойловна и готовится ко сну.

Пришла с работы Пенкина, а еще через полчаса, в начале первого — ее дочь Валя. Произошла между ними очередная ссора, которая началась свистящим шепотом у входной двери, прошелестела по коридору и захлопнулась дверью их комнаты. А через несколько минут свет у них погас.