Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

• Название: Две недели в другом городе
• Автор: Ирвин Шоу
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-17-002791-5

Ирвин Шоу — один из самых популярных писателей нашего времени, автор всемирно известных книг «Богач, бедняк», «Нищий, вор», «Вечер в Византии» и многих, многих других. Его романы не только неизменно становились бестселлерами, многократно переиздавались и экранизировались, но и вошли в золотой фонд литературы XX века.

Ирвин Шоу — автор, обладающий поистине уникальной способностью соединять в своих произведениях глубину, увлекательность напряженной интриги и поразительное знание человеческой психологии.

Две недели в чужом городе. Время переосмыслить свою жизнь? Время пережить заново прошлое — или начать сначала? Начать с нуля? Попытаться отыграть назад прошлые неудачи и ошибки? Превратить старую муку и ненависть в новую нежность и любовь?

Две недели в чужом городе. Время перемен…

---

— С удовольствием, — ответил Джек.

Теперь, уже направляясь к себе в отель, Джек почувствовал, что не спешит оказаться в пустых (или не пустых) комнатах один на один с бессонницей.

Холт взял пальто и шляпу, аккуратно надел ее на свою лысеющую голову; они шагнули в ночь. У подъезда, кутаясь в пальто, что-то оживленно обсуждали таксисты; полная женщина с корзиной фиалок поджидала в темноте влюбленных. На противоположной стороне улицы стоял фиакр с зажженным керосиновым фонарем; лошадь, накрытая попоной, дремала стоя.

Джек и Холт свернули за угол и зашагали по набережной. Сейчас спавший Рим принадлежал им.

— Берта предпочитает возвращаться домой лишь после того, как уйдут музыканты, — Холт улыбнулся, демонстрируя свою терпимость. — Вы бы удивились, если бы узнали, сколько раз в году я встречаю рассвет.

Он посмотрел на Тибр.

— Вода почти не движется, верно? Бурлящий Тибр меж берегов несется, — внезапно продекламировал Холт. — Думаю, я мог бы переплыть эту реку даже в доспехах. Наверно, Шекспир никогда не видел ее воочию.

Он застенчиво улыбнулся, испугавшись своего смелого экскурса в область литературы.

— Странные люди эти итальянцы, — продолжал Холт. — Живут в Риме так, словно он ничем не отличается от прочих городов. Словно здесь никогда ничего не происходило.

Джек шел молча, разглядывая большое темное здание Дворца правосудия, думая о своей спальне, ожидая, когда Холт начнет разговор, ради которого он вышел с Джеком на улицу.

Холт смущенно прочистил горло.

— В клубе, — махнул он рукой в сторону оставшегося за их спинами здания, — мы говорили о том, что вы работаете в государственном аппарате.

Джек не счел нужным снова поправлять его.

— Вероятно, у вас есть знакомые в здешнем посольстве?

— Кое-кого знаю.

— В течение последнего месяца я был там дюжину раз. Меня прекрасно встречали. Со мной говорили предельно вежливо и любезно, но… Всегда лучше действовать через знакомых, правда?

— Наверно, — уклончиво ответил Джек, гадая, что за неприятности могут быть у Холта по линии госдепартамента.

— Понимаете, мы с Мамой хотим взять ребенка на воспитание. — Голос Холта прозвучал робко, виновато, словно он признавался в том, что они с Мамой замышляют нечто криминальное. — Вы не представляете себе, с какими трудностями мы столкнулись.

— Взять ребенка на воспитание? — удивился Джек. — Здесь?

— Я уже говорил вам в клубе, — скованно произнес Холт, — мне чужды националистические предрассудки. Я родился и вырос в Оклахоме, но…

Он замолчал.

— Я хочу сказать, — теперь в его голосе появился вызов, — итальянские дети ничем не хуже американских.

— Разумеется, — охотно согласился Джек. — Но разве не проще взять ребенка дома, в Штатах?

Холт смущенно покашлял; взявшись обеими руками за поля шляпы, передвинул ее на четверть дюйма, чтобы она сидела на голове более ровно.

— Дома свои сложности. Джек, я чувствую, что могу говорить с вами откровенно. Я ощутил это, еще сидя за столом. Вы способны меня понять. Мистер Делани сказал мне, что у вас двое детей…

— Трое, — машинально поправил его Джек.

— Трое, — повторил Холт. — Извините. Вы знаете, что это такое. Женщина испытывает потребность иметь детей. В ее жизни образуется некая пустота, если у нее их нет… Да вам наверняка это известно. Она пытается заполнить вакуум чем-то иным…

Его монолог оборвался, и перед глазами Джека возникла бутылка, стоящая возле рояля.

— По каким-то причинам это счастье обошло нас стороной, — продолжал Холт. — Доктора говорят, что мы оба — совершенно нормальные, здоровые люди. Просто почему-то нам не везет. Подобная ситуация не столь редка, как можно думать. Посмотрите вокруг — в мире полно бедных, голодных, заброшенных детей.

В голосе Холта звучала горечь и боль, американца возмущала безответственная плодовитость бедноты.

— И вы наверняка не представляете себе, сколько домов мертвы и обречены оставаться мертвыми всегда. Вся наука с ее вакцинами, пенициллином, водородными бомбами и ракетами бессильна что-либо изменить. Что только мы не пробовали…

Холт посмотрел на темную воду, зажатую бетонными берегами и пахнущую деревней, перегноем, прелой травой.

— В конце концов, вы взрослый человек, — глухо сказал он, — у вас есть дети; я вас не шокирую. Мы прибегали к химиотерапии, следили за биоритмами, измеряли температуру в шесть часов утра…

Он смолк; у него, похоже, перехватило дыхание. Затем продолжил своим спокойным, ровным оклахомским баритоном:

— Мы пытались произвести искусственное осеменение в кабинете врача. Безрезультатно. Несчастная Берта.

Его голос выдавал двадцатилетнюю любовь и жалость.

— Вы видели ее только час или два и вряд ли заметили, но… — Отбросив сомнения, он решительно продолжил: — Если бы она не была женщиной, ее следовало бы назвать алкоголиком. Даже закоренелым алкоголиком.

— Да, я этого не заметил, — согласился Джек.

— Конечно, Берта — настоящая леди, она может пить с утра до вечера, и все же из ее уст не вырвется слово, которое нельзя произносить в приличных домах, но — я буду с вами откровенен, Джек, — она с каждым годом опускается все ниже и ниже. Если бы у нее был ребенок — хотя бы один..

— И все же я не понимаю, — удивленным тоном произнес Джек, — почему нельзя взять ребенка на воспитание в Штатах.

Холт громко вздохнул. Шагов десять прошел молча.

— Берта — католичка, — сказал он наконец. — Я, кажется, уже говорил вам об этом.

— Да.

— А я родился и вырос в семье баптистов. И сейчас я, наверно, все еще баптист. В Америке администрация детских домов придает подобным вещам большое значение. Принцип такой — детей католиков отдают католикам, протестантов — протестантам, даже евреи. — Холт замолчал, испугавшись, не сказал ли он что-то не то. — Не подумайте, будто я что-то имею против евреев. Я ничего против них не имею, — устало вымолвил он. — Наверно, эта политика правильна для большинства случаев. Вероятно, если бы я принял католическую веру… Берта никогда не просила меня об этом, — поспешно добавил он. — Мы даже не обсуждали такую возможность, никто из нас не намекал на нее. Но, должен признаться, я не раз испытывал соблазн подойти к Берте и сказать: «Мама, отведи меня к ближайшему католическому священнику».

Они миновали собор с запертыми на ночь старыми бронзовыми дверьми; похоже, служители храма не были готовы ответить сейчас на их вопросы, отпустить грехи или принять новообращенных в лоно католицизма. Холт задумчиво посмотрел на глухие, массивные двери и скульптуру святого, стоящую в нише возле портала.

— Влияние церкви огромно, — прошептал Холт. Он тряхнул головой, как бы пытаясь навсегда освободиться от религиозности. — Не такой уж я истовый баптист. Годами не бываю в церкви, разве что на похоронах или свадьбах. Но я не католик. Я никому не могу сказать, что я католик или стану им. Человек не должен идти на такой подлог, верно, Джек? Ни при каких обстоятельствах.

Рим — неподходящее место для такой постановки вопроса, подумал Джек, вспоминая всех низвергнутых здесь, снова восстановленных в правах, уничтоженных, вознесенных богов и ставки в этой игре.

— Да, верно. — Джек знал — Холт ждет от него именно такого ответа. — И все же время от времени я слышал о парах, где муж и жена исповедовали разную веру и брали детей на воспитание…

— Это случается, — согласился Холт. — Иногда. Но мой случай — особый.

— Почему?

— Разве Делани вам не говорил? — недоверчиво спросил Холт.

— Нет.

— Я думаю, это не слишком интересная тема. — Холт рассмеялся вполголоса. — Разве что для меня одного. Для меня это чертовски интересная тема.

Холт застегнул пальто, словно ему стало холодно.

— У меня судимость, Джек, — тихо сказал он. — Я отсидел срок в Джолиете, штат Иллинойс, за ограбление.

— О Боже, — непроизвольно вырвалось у Джека.

— Вот именно, «о Боже».

— Извините, — произнес Джек.

— Вам не за что просить прощения. Когда мне было двадцать лет, я ограбил владельца скобяной лавки, забрал из кассы сто восемьдесят долларов и в дверях натолкнулся на полицейского. Он хотел в свободное от службы время купить молоток и фунт гвоздей, но вместо этого схватил меня. Я и раньше проворачивал такие дела, — тихо признался Холт. — В моем послужном списке уже значилась пара зарегистрированных проступков; полиции было известно далеко не все. Так вот, — ожившим голосом продолжил он, — сейчас я пытаюсь усыновить маленького мальчика в Легхорне. Дома все говорили мне, что сделать это несложно. — Он горестно усмехнулся. — Вы, наверно, тоже так полагаете, да? Перенаселенность, дома, разрушенные в годы войны, разговоры о лишних пяти миллионах, о вынужденной эмиграции.