Виктор Кувшинов - Пасынки зинданов (Мир, которго нет)

• Название: Пасынки зинданов (Мир, которго нет)
• Автор: Виктор Кувшинов
• Жанр: Научная Фантастика

Как сохранить человечность, когда даже выжить невозможно? А как сохранить себя, если ты прожил сотни безрадостных жизней? Бессмертие оборачивается деградацией души, а реинкарнация потерей личности. В чем же тогда смысл существования? Наш главный герой на собственной шкуре испытывает, что это такое и пытается ответить вместе с новыми друзьями и врагами на эти вечные вопросы.

---

Сначала его мать успела связаться перед смертью со своей двоюродной теткой, и та взяла на себя труд позаботиться о судьбе внучатого племянника, устроив его по тогдашним временам чуть ли не в лучший приют Петербурга под патронатом самой мадам Сушон. В этот приют как раз и попадали дети, у которых от родителей оставались достаточные средства на приличное содержание и воспитание ребенка. Учреждение было известно своей честностью по отношению к финансовым сбережениям воспитанников и получало дотации от казначейства и частные пожертвования.

Таким образом, Саша сумел получить не только домашний уют, но и неплохое образование. Еще в школе у него заметили музыкальный дар. Мальчик обладал абсолютным слухом и был сам не свой до игры на скрипке, тогда как его сверстников было палкой не загнать на такие занятия. Антонина Федоровна Сушон, содержательница приюта полюбила мальчишку, как своего сына, хотя надо было признать ее ровное отношение ко всем воспитанникам. Она старалась определить своих питомцев согласно их наклонностям, кого в военное училище, кого обучаться чиновником, а Сашу она долго не отпускала, определив в гимназию с очень сильным музыкальным курсом.

Она даже договорилась, что Саша будет жить по-прежнему в приюте, пока не достигнет девятнадцати лет. Сейчас его скорее можно было назвать квартиросъемщиком, чем воспитанником приюта. Помимо привязанности у нее была и своя, немного эгоистическая причина удерживать воспитанника. Старая женщина, как и многие другие, любила слушать его сольные концерты, которые юноша иногда спонтанно устраивал прямо в приюте. Сейчас он учился уже в консерватории и через пару лет должен был начать самостоятельную карьеру. В том, что она будет прекрасной, у держательницы приюта не возникало ни каких сомнений. Одно только огорчало старое сердце – как она не оттягивала этот момент, не за горами было расставание с любимым воспитанником, к которому давно уже испытывала материнские чувства.

Несмотря на официальное сиротство, Саша считал себя счастливым человеком – он мог заниматься любимым делом, и за это его ответно любили и уважали. Он не был обделен лаской и уютом в детстве, не оказался брошенным и в отрочестве. Перед ним была ясная дорога в будущее. Чего еще можно было желать от жизни на его месте?

Однако все перевернулось в тот момент, когда в класс к нему случайно зашла синеокая красавица с необычно темными волосами и бледным лицом, которые в сочетании с яркими выразительными губами делали ее внешность неповторимой. И все же, не столько внешность незнакомки сразила его наповал, а искренняя реакция и восторг от его исполнения, которые он успел подглядеть в ее глазах, когда внезапно прервал игру на скрипке.

Весь вечер он пытался отвлечься от волнующих мыслей о его новой знакомой, но на следующий день сдался и пошел разыскивать ее в классах художественной школы. В связи с ремонтом он и в самом деле, почти беспрепятственно достиг указанной ею комнаты и нашел там девушку, в одиночестве склонившуюся над мольбертом. Ему показалось странным, что перед ней не было предмета рисования – ни натурщика, ни натюрморта. Объяснение нашлось позже, а первое, что он увидел, это была радость, вспыхнувшая синими искрами в ее широко раскрытых глазах. Искренняя радость от встречи с ним.

Саша ощутил, как его сердце затопила теплая волна. Смутившись этого чувства, он сумел выдавить из себя только скомканное приветствие. А дальше ее веселый беззаботный голос легко сломал все надуманные им барьеры, и беседа потекла, как само собой разумеющееся, между двумя давнишними приятелями.

Как же с ней было легко! Но оказалось, что самое главное все еще впереди. Когда он увидел ее картины, то сначала опешил, перебирая взглядом одну за другой. Только спустя несколько минут до него дошло, почему у Шурочки не было перед собой никакой композиции для отображения на холсте – такого в жизни не увидишь. Он понял свою ошибку: эти картины нельзя смотреть мельком, и начал всматриваться только в одну. Чем дольше он смотрел, тем глубже он в нее «проваливался». Чуть не судорожным усилием он заставил себя перейти к другой…

Из такого «утопания» в картинах его вытащил робкий оклик творца этих чудес. Он совсем забыл о ней! Неужели вот эта юная, хрупкая девушка могла создать такое? А он еще гордился своими успехами в музыке. Он что-то восторженно ей говорил, а она не менее восторженно ему отвечала. Он держал ее руки и утопал, но теперь уже не в ее картинах, а в ее глазах… какие мягкие и нежные у нее губы… «Прости Шура, я не хотел тебя обидеть! Разве можно обижать ангелов?» «Да, ты не ангел, ты лучше…»

А на следующий день к нему подрулил Вася, соратник по мучительству музыкальных инструментов, специализирующийся на фортепиано. Хлопнув Сашку по плечу, он восторженно воскликнул:

- Ну, ты даешь! Видел, как вы по коридорам с Шурочкой Черкасовой за ручку бежали. Ничего не скажешь, поздравляю!

- Да ладно тебе, мы только познакомились. Хорошая девушка, а как картины пишет!

- Да ты что? Опупел? Какие картины? Ты хоть знаешь, кого захомутал? Вот болван! Ну почему дуракам везет?

- Ты что это имеешь в виду? – у Саши все похолодело внутри. Он действительно болван. Ведь даже не поинтересовался фамилией девушки, не то, что спросить, кто ее родители.

- Да теперь тебе можно про музыку забыть! Попроси у папаши-барона отступные за свое разбитое сердце – он от тебя миллионом откупится. Но портить девочку я тебе не советую – живьем закопают, все-таки сановничья дочка.

- Все! Достал! Отвали, пока я об твою физиономию свои музыкальные пальцы не обломал, – огрызнулся Сашка.

Внутри все замерзло одной ледяной глыбой. Господи, как больно! Как же он так сглупил, подставив ее под удар? Все-таки они ненормальные – ведь она тоже даже не поинтересовалась его родителями. Теперь и ей будет так же непереносимо больно. Он не обольщался надеждой, что для нее это легкий роман. Он помнил ее глаза, он видел плещущееся в них счастье. Не прошло и трех дней, а их души, казалось, безвозвратно сроднились. «Нет, надо рвать сейчас! Рвать, пока еще возможно. Пусть ей будет горько, но она не лишится родительского благословения. Надо сказаться больным и не попадаться на глаза Шуре…»

***

Шурочка впервые в жизни нагло врала. Она с озабоченным видом заявилась в канцелярию консерватории и «по просьбе маменьки» узнала (узнавать «по просьбе папеньки» она благоразумно не решилась), что случилось с неким Александром Левашовым, студиозом-скрипачом, а заодно узнала, где его найти по месту жительства. Юноша простыл – что-то с горлом. А живет он в приюте… «Приюте? Как можно жить в приюте и учится в консерватории? Но это не важно, надо его найти и передать письмо…» - «Оставить у вас здесь? Нет, надо срочно и лично, тем более что здесь не очень далеко добираться…» - «Спасибо, до свидания!»

Она привычно поймала «Ваньку», и отправилась по указанному адресу. Кутаясь в шубку от ледяного ветра, пронизывающего всю повозку, девушка медленно осознавала всю ситуацию. Или Саша, в самом деле, болеет, или он скрывается, пытаясь забыть про нее. В искренности его чувств она почему-то не сомневалась. И в том, и в другом случае ей надо с ним увидеться. Нет, ей просто необходимо его видеть – она дольше не может быть с ним в разлуке. «И это всего после двух встреч? - поймала она себя на мысли и была вынуждена признать: Как это ни странно, но тебе придется согласиться с тем, что он вошел в твою жизнь раз и навсегда, даже если ты больше его никогда не увидишь».

Вот и здание приюта, выглядевшее на удивление весьма респектабельно. На входе сторож… без спросу нельзя, но Шура не отступала:

- Письмо передать, лично от жены действительного статского советника…

- Тогда другое дело, извольте подождать немножко. Здесь тепло – не то, что на улице…

Спустя какое-то время сторож вернулся и строго сказал:

- К нему нельзя. Он болен и никаких барышень не принимает, - старик был явно смущен. Видимо ему не приходилось еще так нагло отказывать сановничьим дочкам.

- Я никуда не уйду! Это очень важное дело. Я сяду здесь и буду ждать, пока меня не пропустят, – Шурочка села на стоящую сбоку маленькую скамейку.

Сторож вздохнул и пробурчал:

- Ну что ж, сидите – сидеть у нас не запрещается. А лучше, давайте письмо – я передам из рук в руки.

- Нет, не могу! – Шурочка горделиво отвернулась к окошку. Она и в самом деле не могла передать письма, просто потому, что его не существовало в природе.

Она еще так просидела минут двадцать, играя со сторожем в молчанку. Она не знала сама, чего дожидалась, но твердо решила не уходить, пока не увидит Сашу. Вдруг из коридора донесся тихий голос:

- Шура, проходите, пожалуйста, - во внутренних дверях стоял Саша, виновато смотря на нее…

Она не заметила, как они пропетляли по коридорам и очутились в небольшой комнате на втором этаже. Шура с жадным до бесстыдства любопытством осматривала все вокруг, но не потому, что оказалась впервые в жилище чужого молодого человека. Ей была важна каждая мелочь, так как она продолжала открывать для себя мир любимого. Она больше не притворялась ни перед собой, ни перед ним. Ей было интересно все: и опрятная обстановка, говорящая о внутренней потребности к чистоте, и небогатое убранство, демонстрирующее невысокий уровень доходов хозяина, и фотография мамы с папой, показывающая не только сыновние чувства, но и былой высокий уровень жизни родителей (позволивших себе в те времена фотографию), как и говорящий о том же их интеллигентный вид.