Свен Хассель - Легион обреченных

• Название: Легион обреченных
• Автор: Свен Хассель
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3098-5

Ужасная изнанка Второй мировой войны и трагические судьбы воевавших на ней солдат многократно описывались в мировой и отечественной литературе. Но не так много произведений описывало тяжкий путь бойцов, сражавшихся в штрафных подразделениях. Были такие части и в германской армии. И, как обычно, им доставалась самая грязная и трудная работа — наступать первыми, а отступать последними. Лишь немногим удалось выжить в аду Восточного фронта…

Этот роман — первый из серии книг датского писателя С. Хасселя, воевавшего в рядах штрафного танкового полка германского вермахта. Автобиографический по форме, он обличает преступность этой войны и тех, кто ее развязал.

---

За этим «острым ощущением» сразу же последовало другое. Нам требовалось распластываться на земле и лежать, пока танки проезжали над нами. Мы ощущали, как днища танков легко касаются наших спин, тем временем массивные гусеницы лязгали справа и слева.

Нас приучали не бояться танков.

Но мы все-таки боялись, и это нормальное явление. Немецкий солдат воспитан на страхе, приучен реагировать механически только из боязни, а не смело сражаться, воодушевленный великим идеалом, во имя которого можно пожертвовать собой, если возникнет такая необходимость. Пожалуй, это можно назвать духовной неполноценностью, характерной чертой прусского склада ума, хронической болезнью всех немцев.

На другой день после этого учения мы принесли клятву верности. Для этого роту выстроили по трем сторонам площади, в середину ее въехал танк, и со всех сторон установили пулеметы. Как только эта изящная сцена была устроена, появился комендант лагеря в сопровождении адъютанта и капеллана, одетого во все свои облачения для придания большей торжественности событию.

Комендант произнес речь:

— Солдаты прусской армии! Ваше обучение завершилось. Вскоре вас направят в различные действующие части: гренадерские, противотанковые, стрелковые, разведывательные или даже ландштурма. Но куда бы вас ни направили, вы обязаны выполнять свой долг. Вы — отверженные, но если проявите смелость и мужество, возможно, настанет день, когда великий фюрер вернет вам свою благосклонность. Теперь вы должны принести древнюю клятву верности, клятву, которую вы уже однажды нарушили; но я уверен, что отныне и до конца ваших жизней она будет укреплять вас в преданности своей стране. Надеюсь, никто из вас никогда не забудет о своей клятве и своем долге перед нашей древней землей и нашим великим народом, о долге перед фюрером и нашим Богом.

Вскоре после нее мы все опустились на колени, сняли каски и сложили руки на дулах винтовок. Должно быть, выглядело это очень трогательно и могло послужить превосходным материалом для кинохроники. Капеллан произнес краткую молитву великому, всемогущему и, разумеется, немецкому Богу, который ниспошлет нацистам победу. Слова «нацисты» этот идиот не употреблял, но что еще он мог иметь в виду, когда говорил:

— Всемогущий Боже, Господь наш, яви нам Свое величие и милость, ниспошли немецкому оружию победу над нашими врагами-варварами.

Их враги-варвары, заметьте, были народами, которые подарили миру таких мужчин, как Ибсен и Нансен, Ганс Христиан Андерсен, Рембрандт и Спиноза, Вольтер и Рене Клер, Чайковский и Горький, Шекспир и Диккенс, Авраам Линкольн и Теодор Драйзер, Шопен и Коперник; таких женщин, как Флоренс Найтингейл и Эммелина Панкхерст, Мари и Ирен Кюри, Екатерина Вторая, Жанна д'Арк, Исак Динисен[7], сестры Бронте, Анна Павлова.

Затем он благословил оружие, которым нам предстояло уничтожать варваров, но, думаю, его благословение не помогло. Крестное знамение, который маленький, жалкий священник осенял громадный танк, вряд ли могло быть очень действенной магией, даже если верить в магию, на что я не способен. В крайнем случае такое существо можно представить заколдовывающим стрелковое оружие. И, как бы там ни было, они проиграли войну.

Потом мы принесли клятву. Капеллан произносил наизусть несколько слов, рота хором повторяла их, тем временем один из нас стоял перед ротой и касался тремя пальцами острия обнаженной шпаги коменданта. Это было частью сцены.

Над тихой площадью раздавался гул голосов:

— Я клянусь Богом — нашим Отцом Небесным — священной клятвой — что во всех боях — буду сражаться верно, с сознанием долга — и отдам жизнь — если потребуется — за фюрера, народ и отечество — приносящий эту клятву — должен знать — что она запечатлена в его сердце — и если он нарушит эту священную клятву — пусть Всемогущий Господь смилуется над его душой — ибо тогда он утратит — право жить — и будет мучиться — целую вечность — в адском пламени — аминь.

После этого мы пропели Deutschland, Deuschland uber alles![8]

Так мы прошли нашу конфирмацию, но подарков по этому случаю не получили.

На другой день нас разбили на группы от пяти до пятнадцати человек и снабдили новым походным снаряжением. Мне и еще нескольким людям выдали черный мундир и берет танковых войск, а на следующее утро мы отправились под командованием фельдфебеля в билефельдтские казармы. Там нас тут же сунули в готовящуюся к отправке на фронт роту и погрузили в воинский эшелон.

НАША ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

— Неужели эта рота должна все время обременяться преступниками, черт бы вас побрал? Отвратительно! Смотри, если допустишь хоть малейшее нарушение дисциплины, потребую, чтобы тебя отправили обратно в тюрьму, где тебе давно бы следовало умереть, и будь я проклят, если не сделаю этого. Тюрьма — самое место для типов вроде тебя.

Таким приветствием встретил меня командир пятой роты, располневший гауптман Майер, мучитель новичков. Но к подобному обращению я привык.

Меня направили во второй взвод, которым командовал лейтенант фон Барринг, и тут начали происходить непривычные для меня вещи.

Барринг протянул руку и стиснул мою в крепком, дружелюбном пожатии. Подобных вещей офицер в прусской армии просто не может делать, однако он сделал; и, сделав, сказал:

— Добро пожаловать, парень, добро пожаловать в пятую роту. Ты попал в отвратительный полк, но нам нужно держаться заодно и облегчать себе жизнь. Иди к двадцать четвертому товарному вагону, доложи о своем прибытии унтер-офицеру Байеру, он командир первого отделения.

И улыбнулся — улыбка была широкой, искренней, веселой, улыбкой славного, дружелюбного молодого человека.

Я был совершенно ошеломлен.

Я быстро отыскал двадцать четвертый вагон, и мне показали унтер-офицера Байера. Он сидел у большой бочки за игрой в карты с тремя партнерами — невысокий, крепко сложенный, лет тридцати пяти. Я остановился, как полагалось, в трех шагах от него, щелкнул каблуками и громким, отчетливым голосом начал доклад:

— Герр унтер-офицер, осмелюсь…

Дальше у меня дело не пошло. Двое из четверых подскочили с ведер, на которых сидели, и вытянулись в струнку. Унтер-офицер и четвертый повалились навзничь, выпустив из рук карты, разлетевшиеся, будто сухие листья на осеннем ветру. Несколько секунд все четверо таращились на меня. Потом рослый, рыжеволосый обер-ефрейтор заговорил:

— Черт возьми, приятель! Ты перепугал нас до смерти. В тебя, небось, Гитлер вселился. Что дернуло такого плоскостопого навозного жука, как ты, явиться и помешать миролюбивым бюргерам за их невинным занятием? Скажи, кто ты и что ты.

— Докладываю, герр обер-ефрейтор, что я пришел от лейтенанта фон Барринга доложить о своем прибытии командиру первого отделения унтер-офицеру Байеру, — ответил я.

Байер и четвертый, все еще лежавшие на спине, поднялись; все четверо уставились на меня в ужасе, словно готовые разбежаться с криками в разные стороны, если я приближусь к ним хотя бы на шаг. Потом все разом громко захохотали.

— Слышали его? Герр обер-ефрейтор. Ха-ха-ха! Герр унтер-офицер Байер, ха-ха-ха! — воскликнул рыжеволосый обер-ефрейтор, потом повернулся к унтер-офицеру и с низким поклоном заговорил: — Ваше достопочтенное превосходительство! Ваша обожаемая светлость, ваше пленяющее великолепие, герр унтер-офицер Байер, осмелюсь доложить…

Я в замешательстве переводил взгляд с одного на другого, будучи не в силах понять, что здесь такого забавного. Когда приступ смеха прекратился, унтер-офицер спросил, откуда я прибыл. Я ответил, и все сочувственно посмотрели на меня.

— Кончай ты тянуться, — сказал рыжий. — Штрафной полк в Ганновере. Теперь понятно, почему так ведешь себя. Мы решили, что ты хочешь разыграть нас, когда щелкнул каблуками; но, видимо, тебе очень повезло, что еще можешь ими щелкать. Ну, что ж, добро пожаловать!

С этими словами я был принят в первое отделение, и час спустя мы катили к Фрайбургу, где нас должны были превратить в боевую единицу и отправить для специального обучения в то или иное место обезумевшей Европы. По пути мои четверо спутников представились, и с этими четверыми я был потом неразлучен.

Вилли Байер был на десять лет старше нас, поэтому носил прозвище «Старик». Он был женат, имел двух детей. По профессии был столяром, семья его жила в Берлине. Из-за политических взглядов провел полтора года в концлагере, потом его «помиловали» и отправили в штрафной полк. Старик спокойно улыбнулся своим мыслям:

— И наверняка пробуду здесь, пока в один прекрасный день не нарвусь на пулю.

Старик был надежным товарищем, неизменно хладнокровным, выдержанным. За те четыре жутких года, что мы провели вместе, я ни разу не замечал у него нервозности или страха. Он был одним из тех удивительных людей, что излучают спокойствие, в котором мы очень нуждались, находясь в опасном положении. Он был для нас чуть ли не отцом, хотя разница в возрасте составляла всего десять лет, и я не раз радовался тому, как повезло мне оказаться в одном танковом экипаже со Стариком.