Игорь Никулин - Добро Пожаловать В Ад

• Название: Добро Пожаловать В Ад
• Автор: Игорь Никулин
• Жанр: О войне

Военная драма о новогоднем штурме Грозного.  Основано на реальных событиях.

---

— Всё! — выдохнул он, оглядываясь на бойцов. — Вышли, братцы!

Шестеро прорвавшихся вместе с ним солдат стояли особняком.

— Меньшов жив?

— Здесь, — ответил Дедовский. — Позвать?

— Не надо. Я сам.

Засунув обветренные ладони в карманы бушлата, лейтенант зашагал к офицерской палатке. Он шел мимо полевой кухни, где возились у парящихся котлов повара, покрикивая на нерасторопный наряд; где сидели вокруг бачка дневальные, стругая ножами картошку, где стучал топор. Краем зрачка отметил застывшего с деревянной толкушкой Мавлатова.

Сдвинув провисшую на колечках плотную штору, вошел в палатку. Капитан, сгорбив плечи, сидел возле печи. Он обернулся на шаги, порывисто встал.

— Антон?!

Черемушкин смотрел на командира исподлобья. Во взгляде его было нечто такое, что капитан смешался, точно за ним имелась какая-то вина. На обтянувшей висок пергаментной коже запульсировала жилка.

— Живой…

Взводный поднес ладонь к вязаной шапочке и медленно, чеканя каждое слово, доложил по всей форме:

— Товарищ капитан. Вверенный мне взвод в количестве шестерых человек в расположение батальона прибыл. Раненых нет. Погибших двое. Один пропал без вести.

Не дав закончить, Меньшов шагнул к нему и протянул руку.

— Ну, здравствуй, Антон.

— Здравствуй, командир.

И снова между ними возникла секундная неловкость.

— Где личный состав? — изменившимся голосом спросил Меньшов.

— На батарее. Люди устали. Голодны…

— Все организуем. Идем.

Сыпал пушистый новогодний снег. Шагая за лейтенантом, Меньшов думал, в каком свете предстанет перед бойцами, и что скажет им в оправданье. Но когда офицеры вышли на батарею, и сидевшие на земляном бурте срочники поднялись перед ним, спешно туша бычки, спазм свел ему горло, и вертевшаяся на языке заготовленная фраза забылась.

— Благодарю за службу, — только и сказал, пожимая холодную, как ледышка, руку стоявшего с края солдата. И пошел вдоль короткого строя, отдавая каждому дань признания.

Не было речей. Не было громких слов.

— Отдыхайте. Я распоряжусь насчет бани.

* * *

Раздевшись догола, Турбин прихватил обмылок, казенную вехотку и, ступая по решетчатому настилу, вошел в «помывочную». Жарко пылала буржуйка, накалившись до красна и стреляясь по металлу искорками. За палаткой шумела санитарная машина, подавая шлангами нагретую в котле воду.

Было довольно зябко. Налив ковшиком горячей воды, Турбин не стал разбавлять ее. Грязная пена хлопьями полетела с намыленных волос, серые ручейки сбегали по телу. Мыться пришлось в трех водах, шоркая покрывшееся мурашками тело колючей мочалкой. Окатившись из тазика начисто, стуча зубами, он выскочил в предбанник. На скамейке, вместо старого исподнего лежала стопка свежего нательного белья. Турбин насухо вытерся и с удовольствием влез в чистое, чувствуя себя в этих спартанских условиях заново рожденным.

В палатку возвращались все вместе.

Плясал огонь в печи, предусмотрительно затопленной дневальным. С непривычки слепила лампочка, подсоединенная в их отсутствие к дизельному генератору. На прежних местах лежали личные вещи, матрасы и спальные мешки; в том нетронутом порядке, что и двое суток назад, перед ночным рейдом в Грозный, когда все еще были живы и полны оптимизма…

— Надо бы убрать спальники ребят, — проговорил Сумин.

Быков молча подсел к печи, доставая пачку папирос.

В полной тишине, в которой было слышно пощелкивание углей в прогорающей буржуйке, ненужные теперь матрасы скатали.

Развязав вещмешок Клыкова, Кошкин достал лежавшие сверху перетянутые резинкой письма.

— Кто его последним видел?

— Наверное, я. — Отозвался Турбин. — В столовке, когда комбат умер. Потом «чехи» поперли…

— Убили его наверняка! — высказал свое мнение Сумин. — А в бумаге напишут, без вести пропал. Будет теперь маманя его всю жизнь искать.

— Может и живой. Затаился где-нибудь… Или в плен попал.

— В плен?.. Тогда ему точно кранты. Хорошо, если пристрелят сразу. Не мучая… А если кастрируют, как других пацанов? И жить потом не захочешь…

Вскрыв конверт, Кошкин развернул исписанное ровным девичьим почерком письмо к свету.

— «Здравствуй, любимый… — прочитал он вслух. — Что-то долго ты не писал. Почта плохо работает, или забыл обо мне?»… Н-нет, не могу.

Из конверта выпала фотография. Взяв ее за уголок, Кошкин смотрел на улыбающуюся со снимка немного полноватую девушку с переброшенной на грудь косой. На обороте прочел:

«На долгую память Валерию от Кати. Люблю, целую, жду.

Сентябрь 1994 г.»

— А ничего была у Евсея подружка. Надо бы отписать ей как было…

— Чего ты напишешь, когда сам ни хрена не знаешь?! — напустился Сумин. — Чего ты вообще в чужих вещах роешься?

— Ладно, не нервничай. Надо собрать все ценное и отдать командиру. Пусть домой отошлют. Все ж, какая-никакая память будет.

Кошкин выгреб из вещмешка теплые носки, две чистые тетрадки, авторучки, шерстяные перчатки, пошарил на дне.

— А это что? — он нащупал что-то круглое и вытащил.

На ладони лежали наручные часы «Сейко» в позолоченном корпусе с кожаным ремешком.

— Я на нем таких не видел.

Быков привстал с табуретки и потянулся за часами.

— Дай-ка сюда.

Взяв за ремешок, глянул на поблескивающий стеклышком циферблат.

— Это ж Борькины! Помните, которые в поезде пропали?..

Подержав на ладони, бросил их назад. И не добавил ни слова.

— И куда их?.. — недоуменно спросил Кошкин.

— Все равно. Борьке они больше не понадобятся…

* * *

Нависнув над столом, Меньшов ножом вскрывал банку тушенки. Отогнув жестяную крышку, молча взял фляжку и разлил по кружкам спирт.

— Помянем ребят!

Черемушкин поднялся, выпил. Спиртовая жидкость, от одного запаха которой прежде его воротило, показалась безвкусной. Градусами не крепче воды.

Он не стал закусывать, откинулся на спинку стула.

— Баранова ранило первым, — жуя кусок тушеной говядины, сказал Меньшов. — Скоро после вашего ухода. Откуда только они навалились, сволочи?..

Лейтенант, подперев выскобленную бритвой щеку кулаком, смотрел мимо него на цветную вырезку из «Плейбоя».

«Это мой психоаналитик», — смеялся в свое время, клея картинку скотчем, Стас Баранов…

— Нас зажали во дворике, где стоял БТР. Но загнал я туда его правильно. Иначе бы всем амба. Стас прикрывал ребят, потом сам побежал в укрытие, а тут граната. Осколками задело. Перевязали, как могли. Помощь запросили. А где там помощь, когда такая заварушка с этим штурмом вокруг закрутилась… Со штаба отвечают: крепитесь, держитесь, не вам одним туго. Сказано, держимся. Броневик не дает «чехам» подлезть ближе… Где только они минометы достали? Я, честно говоря, тогда подумал: отвоевались. Бойцов в подвал загнал, сам чуть не молюсь, чтобы перекрытия выдержали.

Он разлил еще по одной.

— Будем…

Перекривился, выскреб ножом из банки капающий соком шматок мяса.

— Хороший хозяин дом строил, во век спасибо. Вот и дожили до света. Только стихнет — все, кроме раненых, наружу. К бою. Начнут минами ложить, обратно в подвал. Вот только не знаю, с чем связано, а с рассветом ушли они. Помнишь, как у Гоголя, вся нечисть разбегалась с третьими петухами?.. Я сначала думал, хитрят, сволочи. Нахрапом не взяли, пробуют выманить. Людей еще часа полтора в готовности держал. А потом, когда дошло, что «чехи» отстали, но на время, и вернутся снова, уже с новыми силами, загрузил бойцов на броню и вернулся на базу.

— Без приказа?

— А ты осуждаешь?! — завозился на стуле Меньшов.

Он отвернулся, по скулам загуляли желваки.

«Осуждаю! — так и подмывало Черемушкина. — Если бы ты не свалил домой, а пробился к нам, все могло быть иначе… Иначе…».

Но мысли эти вертелись у него в голове, и вслух лейтенант ничего не сказал. Не хотел быть судьей Меньшову, потому что не знал, как поступил бы сам, окажись на его месте.

— Кроме Баранова у меня еще пятеро «трехсотых» было. Двое в крайне тяжелом состоянии. Вызвали в лагерь вертолет. Медик, когда их осматривал, был не уверен, что доставит живыми до госпиталя. По крайней мере, слова его: еще бы немного потянул, и эти двое — груз «двести».

«Что ты передо мной оправдываешься? — снова подумал Черемушкин. — Я не поп, грехов отпускать не умею».

— … Вышел на связь с Моздоком. Рюмина не нашли, какой-то штабной полковник толком доклада не выслушал. Такое ощущение, что им безразлична вся эта бодяга. Велел взять командование остатками батальона на себя и ждать указаний.

— Указаний? — Ироничная ухмылка скользнула по губам Черемушкина.

— Не больше, не меньше… А ты что думаешь, в ночь на первое, когда мы с тобой последние патроны считали, они в штабе мозги грели над картами? Все же было заранее мудро спланировано!.. Какой только идиот догадался ввести танки в город?! Улицы, дома кругом, не развернешься. Это ж не полигон, не поле. Натворили дел… мать их, стратегов! В Грозном мясорубка, неразбериха. Не поймешь, кто с кем воюет. Рассказывают, рота пехотинцев в темноте наших танкистов с чеченскими спутала. Бились несколько часов, дошло до потерь. И те, и другие от штаба поддержки требуют. А в штабе пьянка в честь Нового года; да ордена предстоящие обмывают. Не до них, короче… Когда пехота с гранатами на танки пошла, разобрались, что свои. И то, услышав русский мат.