Леонид Могилев - Черный нал

• Название: Черный нал
• Автор: Леонид Могилев
• Издательство: “Азбука”, Книжный дом “Терра”
• Жанр: Триллер
• Год: 1996
• ISBN: 5-7684-0133-4

Не просто определить жанр «Черного нала» Леонида Могилева. Детектив, приключенческая психологическая повесть, боевик-экшн, политический роман, утопия? Начало, действительно, типично детективное — на рыбалке убивают «пустого человека Алябьева», друга рассказчика. Потом начинается погоня за этим художником и дискетой, похищенной Алябьевым и легкомысленно спрятанной им на квартире друга. Погони, перемещения из Санкт-Петербурга в Москву и обратно, переход через эстонскую границу по тонкому льду, убийства, взрывы, слежки и прочее… Постепенное вмешательство спецслужб России и Эстонии, и, наконец, история о городе, где втайне живет или содержится легендарный команданте кубинской революции Че Гевара…

Роман-боевик «Черный нал» рассказывает о таинственных и подчас фантастических событиях. Вместе с тем это лирические повествования, увлекающие читателя глубоким психологизмом и тонким проникновением в характеры героев. Сейчас редко встретишь роман, где автору удалось бы успешно совместить воедино захватывающий сюжет, динамизм изложения и плотный, прозрачный язык текста. Леонид Могилев блистательно демонстрирует все эти неотъемлемые качества настоящей литературы.

---

— На тесто. А вообще-то, на опарыша. Вчера не купил, а сегодня пошел проверить, а уклейка пошла. Вечером здесь человек сто будет. Вы, что ли, вчера звонили?

— Мы.

Грибанов подсекает, отрывается поводок.

— И все-таки поганые эти норвежские крючки. И не говорите. Самый маленький?

— Номер четырнадцатый. Наш, примерно, чуть меньше второго. Но почему лопаточка? Как рыба в сто граммов, соскальзывает.

— А вы вяжете правильно?

— Я и восьмеркой, и всяко.

— Надо приплавлять. Иголку на спичке нагрейте и тоненько в узел.

— Не поможет.

— Да как не поможет? Я на один крючок всю весну и пол-лета ловлю, — вру я безобразно.

— И где же ты ловишь?

Илье Сергеевичу лет шестьдесят пять. Так выглядят бывшие генералы. Вот и удочка у него генеральская. Такая сейчас тысяч двести стоит. И куплена недавно. Ни царапины, ни потертости.

— Удочка толковая.

— И удочка дрянь. Подарили на день рождения. Но пора возвращаться в нормальное состояние погонь, убийств и государственных тайн.

— Вы удочку-то положите. Дело наше внимания требует.

— Это уже интересно, — говорит Илья Сергеевич. Удочку, однако, не кладет.

Утро над Яузой теплое, светлое, добродушное. Серый массив Медведкова вдалеке, на психику не давит. Шумит потихоньку хозяйство бензоколоночное. Приехал, заплатил, заправился. Дорога чистая. Езжай куда хочешь.

— Илья Сергеевич. Мы с моим товарищем попали как куры в чахохбили. Потому что товарищ Амбарцумов простые щи, даже с курицей, есть не станет.

А Грибанов не старик еще. Просто крепкий мужик. Вот он аккуратно снимает уклейку с крючка, опускает ее в ведерко, сматывает катушку, складывает телескоп, наклеивает кусочек пластыря на крючок, чтобы не отстал от рукоятки, потом моет сапоги.

— Пошли, тут пеньки есть. Посидим. Обсудим дело.

Сначала я долго и вразумительно рассказываю краткую историю своей жизни до этих самых мгновений, до пеньков. И на глазах — а это ощущается физически — уходит из него добродушие, и не сталь вовсе, а какой-то запредельный металл появляется в прищуре его генеральском, в развороте плеч и в голосе.

Потом свою историю рассказывает Струев. Показывает удостоверение свое. Предъявляет зачем-то табельное оружие. Потом Илья Сергеевич слушает предсмертный монолог Иванова-Зотова, потом рассматривает список Амбарцумова. Я смотрю на часы. Прошло пятьдесят восемь минут с того мига, как я назвал фамилию хозяина «Юрвитана».

Грибанов еще минут пятнадцать сидит молча, смотрит на игру уклеек в реке, глядит сквозь прозрачную рощицу на Медведково.

— Пошли.

— Куда?

— Сначала я удочку отнесу, ведерко. Переоденусь. А потом поедем.

— Куда?

— Что ты заладил? На кудыкину гору. Ваша самопальная группа теперь подчиняется мне. Кстати, вы никого не привели?

— А если б мы знали! — просто отвечает Струев.

— Здесь меня подождите, — просит Грибанов, оставляя нас у дверей своего подъезда.

Отсутствует он минут пятнадцать. Возвращается в хорошем костюме с блестками, в галстуке, поверх плащ белый, а туфли и вообще долларов за семьсот. И одеколон… От этого лицезрения у нас со Струевым не прибавляется оптимизма. Богатый человек — наш классовый враг. Или иллюзия врага.

Машина его, белая «девятка», вымыта до безумия, в салоне стерильная чистота. Мы садимся сзади.

— Оружие отдай, — протягивает он руку.

И Струев отдает свой ствол, запасную обойму. Грибанов прячет пистолет в «бардачок», но закрывать его не спешит.

— Удостоверение давай. — И участковый безропотно отдает книжечку в полиэтилене.

— А у тебя?

Я мотаю головой:

— Только фальшивый паспорт, жбановский.

— Давай. — И рука ладонью вверх, ждет….

— Мы бы и так никуда не делись.

— Знамо дело, — подтверждает Грибанов.

Мы выезжаем на кольцевую, и Струев молча, не задавая вопросов и не давая поводов к ним, набирает скорость. Едем долго. Как будто он весь круг решил сделать и вернуться, а потом выпустить нас наружу и сказать: «А теперь идите, куда шли. Вот ваши цацки. Недосуг мне все эти тайны. Уклейка дуром идет. Потом плотва двинет с окунем». Я вспоминаю Алябьева и впадаю в грех. Говорю о нем про себя долго и плохо.

Наконец мы останавливаемся на перекрестке кольцевой улицы имени Арвида Яновича Пельше.

— Что здесь?

— Кладбище, — просто отвечает Грибанов.

— Какое? — интересуется Струев.

— Востряковское, — заканчивает объяснять цель нашей поездки Грибанов.

Неприметное здание в парке, напротив бокового входа на кладбище.

— Прошу, господа бомжи, на выход.

Мы выходим. Наш душеприказчик запирает автомобиль и ведет нас внутрь. Вахта, охрана, вертушка.

— Они со мной, — говорит Грибанов.

Мы поднимаемся на третий этаж, последний. Контора какая-то. Мужики, похожие на оперов из фильмов, барышни в строгих костюмах, двери без надписей. Грибанов не стучась открывает одну. Там кресла, журнальный столик, пепельница.

— Ждать здесь, — приказывает он и выходит. Ждать так ждать.

— Ты думаешь, что там? — спрашиваю я Струева.

— Похоже на курилку.

— Ясно, что не конференц-зал. Что за контора-то?

— Тонкая контора. Даже вывески нет.

— Хорошо, что мы люди некурящие.

— А я бы закурил, — говорит Струев.

— Струев. Обещай, что, если ты вернешься, найдешь Катю и моего кота. Кота можешь взять себе, а ей скажи, что я неплохим, в сущности, был человеком.

— А другу твоему что сказать? Крылатому?

— Чтобы он в следующий раз не шатался по окрестностям, а занимался каким-нибудь полезным делом.

Наконец Грибанов возвращается. С ним двое молодых людей, опрятных и складных.

— Пошли, — говорит Грибанов.

Мы идем вниз, на первый этаж, один сопровождающий впереди, другой — чуть отстав. Мы опускаемся на следующий уровень. Подвальный. Зальчик с диваном, коечками, столом и телевизором.

— Что это?

— Внутренняя тюрьма. — Чья?

— Неважно, — скромно отвечает Грибанов. — Поживете денек-другой. Здесь вы в полной безопасности. А мы кое-что проверим.

— Товарищ Грибанов… — пробует еще что-то уточнить Струев.

— Обед в два, завтрак в девять, ужин в семь. Туалет за той дверкой, — вступает в разговор молодой человек из сопровождающих, — постельное белье, сейчас принесут. Отдыхайте, товарищи…

Тайная доктрина полковника Левашова

Наконец пришел контейнер с телевизорами. Черно-белые были и раньше в штабе, у генерала, в лаборатории. Ретранслятор находился далеко, и сигнал был слабенький. Но умельцы наши сообразили насчет антенн, а потом и сферы появились. И в один прекрасный день началось светопреставление. Блюдец у нас было несколько, и, когда завезли львовские «Электроны», мирное течение жизни прервалось. Телепрограммы всех времен и народов принесли в наш «городок» фильмы, концерты, бесконечный футбол, эротические шоу мира. Начальники наши пробовали бороться с этим злом, увещевать, потом плюнули. Начиналась перестройка.

Я понял, кто такой Валентина, когда однажды ночью посмотрел длинный немецкий фильм о кубинском кризисе. Че Гевара сильно изменился. Он располнел, поседела шевелюра, не стало бороды.

То, что новый особист знал истину, я понял давно. Генерал знал несомненно. Наши умники из бункера не хотели знать ничего, кроме своих опытов. Все на объекте понимали, что там, под двадцатью метрами земли, страшное оружие, которому нет равных и которое ждет своего часа, но никто, видимо, не подозревал, что в гостевом доме, за территорией части живет легенда века, главный революционер, соратник, а может быть, противник Фиделя Кастро. Волею судеб оказавшийся здесь, заброшенный какой то невидимой силой, тайной структурой, очевидно, ненадолго, он остался здесь на десятилетия. Значит, снаружи что-то сломалось, рухнуло. И нет больше выхода. Только исход. Как и для всех нас.

К тому времени можно было поручиться, что у сиятельного узника нашего было некоторое количество отпрысков в здешней части. В начальной школе, которую пришлось организовать в клубе, числилось двенадцать учеников. По крайней мере трое пацанов и девчонка могли назвать папой гениального бойца с капитализмом. Но он тем временем отошел от дел. И прекрасный пол утратил к нему интерес, ибо уже давно не прибывало новых вольнонаемных сотрудников и их соратниц, а маленький наш гарнизон приходил понемногу в отчаяние, так как полет на большую землю откладывался на неопределенное время, а жизнь-то укорачивалась.

Валентино-Эрнест угомонился. Стал благообразным. Это и послужило поводом для того, чтобы он однажды получил предложение от командования выступить с докладом об интернационализме и на примерах показать помощь страны Советов странам, борющимся за освобождение рабочего класса или что-то в этом роде.