Мамед Ордубади - Подпольный Баку

• Название: Подпольный Баку
• Автор: Мамед Ордубади
• Жанр: Советская классическая проза

---

Ордубади Мамед Саид Подпольный Баку

Мамед Саид Ордубади

ПОДПОЛЬНЫЙ БАКУ

I

В мастерских нефтепромыслового оборудования концессионной компании братьев Нобель закончился короткий обеденный перерыв. Отзвучал гудок, призывающий к возобновлению работы.

Хочешь не хочешь - иди к своему месту. Замешкаешься, - попадешься на глаза главному механику Челману. Внесет он твое имя в записную книжку для штрафников, в "каинову библию", как прозвали ее рабочие, и в день получки не досчитаешься двух-трех полтинников.

В кузнечном цехе звонко, на все лады застучали молоты.

Четверка закадычных друзей - Айрапет, Аскер, Мамед и Павел - не спеша возвращалась к своим наковальням. В их медлительных походках чувствовалась нарочитость. Уж такова молодость: при удобном случае норовит подчеркнуть свое удальство и независимость. Мол, что нам Челман?! Плевать на его "библию"! Впервые что ли попадать под штраф?!

К ним подошел Василий Прохоров.

- Ребята, - шепнул он, - из Тифлиса привезли свежий номер газеты "Квали".

Лицо Павла оживилось.

- Газета при тебе?

Василий хлопнул рукой по нагрудному карману пиджака.

- Здесь. - Он озорно улыбнулся.

- А где ты был раньше? Могли бы в перерыв почитать на заднем дворе.

- В перерыв я ходил за газетой.

- Куда?

- Неважно. Главное - газета есть.

Аскер предложил:

- Встретимся сегодня после работы.

- Иного ничего не остается, - согласился Василий. - Говорят, газетка интересная.

Павел подошел к своей наковальне и, взяв большие щипцы, начал помешивать угли в горне.

Ему было невдомек, что через дырку в пыльном, закопченном окне за ним наблюдает главный механик мастерских Челман.

В последнее время владелец "каиновой библии" проявлял особый интерес к молодому рабочему и ко всем тем, с кем он общался.

Вынув из кармана злополучную записную книжку, Челман аккуратным мелким почерком занес в нее имена рабочих, с которыми Павел только что разговаривал.

Сегодня в "каиновой библии" было записано:

"Мое мнение оправдывается: Павел Плотников - человек своенравный и заносчивый. Остер на язык, дерзок. Однако рабочие почему-то любят его. Влияние Плотникова на них велико. Они готовы слушаться его во всем. Сегодня после обеденного перерыва, после гудка, Айрапет Айвазян, Аскер Дадашев, Мамед Сеид-оглы и Василий Прохоров опять подходили к нему и долго шептались. Со стороны это выглядело довольно подозрительно. Убежден, они говорили крамольные слова, что можно было заключить по их настороженному виду: настоящие заговорщики. Я считаю: эту компанию необходимо разогнать. Они будоражат и сбивают с толку рабочих мастерских..."

Через минуту Челман стоял возле Павла.

- Сделай одолжение, молодец, обрати на меня свой взор, - начал он язвительно. - Не забывай, ты работаешь в мастерских всемирно известной компании, где не место бунтарским мыслям и всяким секретным разговорам. Заруби это на носу и помни: мне ничего не стоит в любую минуту рассчитать и вышвырнуть на улицу сотни таких, как ты, весь ваш кузнечный цех, всех моих рабочих. Фирма Нобель не пострадает от этого, - в Баку рабочих рук хоть отбавляй. Ты должен знать, что ремонтные мастерские компании братьев Нобель в Черном городе являются образцовыми. Здесь прежде всего ценятся дисциплина и умелые рабочие руки. И в этом моя немалая заслуга. Образцовый порядок, который царит здесь, - дело моих рук. Не забывай, главного механика в этих мастерских зовут Челманом. Тебе известно это имя? Челман - это я!

Павла было трудно запугать, даже смутить подобными угрозами. Выхватив массивными щипцами из горна раскаленный добела кусок железа, он бросил его на наковальню и начал сплющивать молотом.

- Вас, господин Челман, я знаю хорошо, - сказал он громко, размахивая молотом. - Но и вы, кажется, знаете меня неплохо. В Черном городе все зовут меня Павлушей-кузнецом. Вы считаете себя знаменитым механиком нобелевских мастерских в Черном городе, а я - знаменитый на многих бакинских заводах кузнец Павлуша. Выходит, мы с вами вроде как бы братья. - Павел озорно сверкнул глазами, не переставая работать. - Наша с вами матерь - слава. Уверяю вас, в Баку Павлуша-кузнец только один. Возможно, где-то есть кузнец по имени Павел или кузнец по имени Павка, или по имени Павло, или Павлик, но Павлуша-кузнец только один. Не ищите другого, господин Челман! Напрасный труд. Примите мой добрый совет, господин Челман: изучая мой характер, старайтесь не ошибиться. Чем лучше узнаете меня, тем лучше это будет для вас. Я повседневно чувствую ваше внимание к моей персоне. Возможно, вы даже влюблены в меня, ибо не спускаете с меня глаз. И все-таки, по-моему, вы еще недостаточно хорошо знаете меня. В этом смысле вы, мой дорогой господин Челман, можно сказать, настоящий невежда.

Павел пальцами левой руки стряхнул со лба обильный пот; капли, упав на раскаленный кусок железа, мгновенно испарились. Кузнец ловким, привычным жестом подцепил щипцами остывший металл и сунул его в горн, взял вторую железную болванку, багрово-красную, похожую на буйволиный язык, положил на наковальню и вновь замахал молотом, придавая куску железа нужную форму.

Рабочие кузнечного цеха с интересом вслушивались в спор между Челманом и своим любимцем Павлушей. Некоторые даже прекратили работать, в их глазах было тревожное ожидание.

В эту минуту главного механика можно было уподобить дворняжке с недобрым норовом, которая неожиданно получила удар камнем из-за угла.

Что он слышит?! Простой кузнец, какой-то мальчишка дерзит ему! Или он ослышался?! Невероятно!

Челману хотелось подойти ближе, чтобы достойно ответить этому болтливому наглецу, но из-под молота Павла во все стороны летели золотые мотыльки и мешали главному механику приблизиться.

- Послушай, парень, тебе говорят: перестань махать молотом! - крикнул он.

Павел кинул в горн остывший кусок железа, потряс головой, избавляясь от обильного пота.

- Теперь - милости прошу, слушаю вас, господин Челман.

Главный механик подпер короткими руками толстые бока, зло прищурился.

- Не хвастайся, Плотников, не кичись своей славой. Цена твоей славе грошовая. Когда тебя вышвырнут отсюда, никто из твоих голоштанных дружков не придет тебе на помощь, ни один не посмеет попросить: "Господин Челман, мы давно знаем этого Павла Плотникова, простите его великодушно, примите вновь на работу!" А если и найдется какой-нибудь глупец, который заступится за тебя, обратившись ко мне с подобной просьбой, я отвечу ему: "Катитесь к чертям собачьим - и ты и твой дружок Павел!" Ты понял меня? Или забыл, в каком году мы живем?

- Почему забыл?.. Сегодня с утра был 1897 год. Может, я запамятовал? Тогда поправьте меня, господин главный механик. Однако, мне кажется, я не ошибаюсь.

- На этот раз ты не ошибся. Сейчас действительно 1897 год. Именно поэтому ты сегодня же получишь расчет. Вам всем хорошо известно, что голод и безработица гонят тысячи людей, жителей Поволжья - от Казани до Астрахани - в Баку. Голодные, нищие россияне плывут вниз по Волге, мечтая добраться до нашего города. Баку им представляется райским уголком. Среди них сотни умелых кузнецов. Есть такие, кто без труда заткнет тебя за пояс в работе. Думаешь искуснее твоих рук нет на свете? Дудки! В своей жизни я видел работяг, по сравнению с которыми ты - что пень перед дубом. Или ты не знаешь, что ежедневно ко мне приходят десятки переселенцев - русские, татары, азербайджанцы из Ирана?... Приходят и валяются у меня в ногах, упрашивая взять на работу.

Павел нахмурился. Видно было, слова Челмана задели его. Он взял коробку с махоркой, лежавшую рядом с кузнечными мехами, скрутил козью ножку, щипцами достал из горна уголек, закурил.

- Ваша песенка, господин Челман, не про меня, - сказал он угрюмо. - Я не из тех, кто валяется в господских ногах. Мы с вами разные люди и говорим на несходных языках. Одного лишь не могу взять в толк: в чем причина вашего особого отношения ко мне. Может, объясните?

Челман извлек из кармана брюк коробку дорогих папирос, важно закурил.

- Пока ты не работал у нас, ни один рабочий не смел явиться к нашему управляющему с жалобой. Никто не роптал, никто не сетовал - ни на меня, ни на свое житье. Я хочу спросить тебя: зачем ты подучиваешь местных рабочих азербайджанцев и тех, кто приехал в Баку из Иранского Азербайджана, жаловаться управляющему? Ты - русский, они - мусульмане. Ты - православной веры, они - магометане. Пока ты не работал в наших мастерских, они были кротки, как овцы, которые мирно пасутся на лугу, не поднимая голов от земли. Ты возмутил их покой! Теперь из-за твоих крамольных наущений они начали поднимать головы, пустились в рассуждения о продолжительности рабочего дня, о низких заработках.

- Я никого не наущаю и не подбиваю рабочих идти к управляющему с жалобами. Кто может запретить людям думать о том, как они живут, мечтать о лучшей доле? По-моему, нет ничего удивительного, что прежде рабочие трудились покорно, как овцы, понурив головы, страшась роптать открыто на свою судьбу, а теперь их языки развязались, и они не боятся жаловаться. На это есть две причины: первая - мышление рабочих изменяется, у них появляется желание жить по-человечески; вторая - ухудшаются условия труда. Работать стало настолько тяжело, а условия жизни сделались столь невыносимыми, что даже "овцы" начали роптать. При чем здесь я или кто-нибудь другой? Вы, господин Челман, как говорится, в чужом глазу соломинку видите, а в своем - бревна не замечаете. Что же касается вашего замечания относительно моей принадлежности к православной вере, а моих товарищей - к магометанской, отвечу: неумная, подленькая мыслишка, призванная посеять вражду между рабочими! Некоторые, наверное, не знают, зачем и откуда она взялась, кому полезна. Но для меня она не представляет загадки. На каком бы языке ни говорили люди, которые трудятся здесь, какую бы веру они ни исповедовали, они равны друг перед другом, равны правом, полученным от хозяев, горьким правом не жить, а существовать. В этом смысле православные и мусульмане - братья.