Сергей Рязанцев - Танатология — наука о смерти

• Название: Танатология — наука о смерти
• Автор: Сергей Рязанцев
• Издательство: Восточно-Европейский Институт Психоанализа
• Жанр: Медицина
• Год: 1994
• ISBN: 5-85-084-004-8

Книга профессора С. В. Рязанцева посвящена довольно редкой теме — теме смерти и представляет собой прекрасное историко-культурологическое исследование, заслуживающее самой высокой оценки. Каково наше отношение к смерти? В чем ее тайна? На эти и другие вопросы автор попытался ответить в своей книге, захватывающе и увлекательно.

---

Преподобный Шварц, христианский миссионер в Дели, пришел в себя во время собственных похорон при звуках любимого псалма и присоединился к хору прямо из гроба. Никифор Гликас, епископ Лесбосский, пролежав два дня в гробу, встал из него в церкви и попытался приступить к своим обязанностям, сердито вопрошая окружающих, чего они на него уставились.

О том, что явление погребения заживо было весьма распространено в XVIII веке свидетельствует и повесть Михаила Чулкова „Скупой и вор“ из сборника „Пересмешник или Славянские сказки“, впервые опубликованная в Санкт-Петербурге в 1766 году. О погребении заживо автор рассказывает не со страхом, а с юмором, как о весьма обычном и даже комичном явлении, как о бытовом анекдоте, отражающем расхожие и типичные житейские ситуации.

В повести говорится как некий молодой мот никак не мог дождаться кончины своего скупого отца, чтобы завладеть всем его добром. А старый скряга был настолько скуп, что никому не давал ни ключей, ни печати от кладовой. Даже во время сна он ключи привязывал к шее и печать клал в рот. Однажды слуга (и сообщник) молодого господина пытался украсть печать изо рта спящего старика, но она сорвалась и упала скупцу в гортань. Тот подавился и умер.

Нетерпеливый наследник в тот же день похоронил своего отца, а уже назавтра затеял свадьбу. Свадьба была веселее, чем похороны, так как на нее денег было истрачено не в пример больше. Ночью, когда хозяева и гости, напившись пьяными, уснули, слуга направился к могиле скупца, чтобы снять с него платье (кстати, как мы уже не раз убеждались на примерах, именно благодаря кладбищенским ворам в основном и вскрывались тайны заживо погребенных). Итак, слуга разрыл могилу, вытащил покойника, обобрал его и столкнул назад в могилу „столь исправно, что отшиб печать, которою покойник подавился“.

„Мертвец изо всей силы закричал „Ох“, у вора подкосились ноги, и упали они оба в могилу, где лежали очень долго без памяти. Наконец, покойник образумился прежде живого и потом вздумал о своей кладовой, вылез весьма поспешно из ямы и побежал домой. Прибежавши к дверям своей поклажи, нашел их запертыми и без печати, бросился искать своего сына, чтоб взять у него ключи, и когда вбежал он в спальню, то молодая в то время не спала. Увидев мертвеца, испугалась она столько довольно, что сошла с ума и отправилась на тот свет. Старик, подбежавши к сыну, начал его дергать весьма неполитично. Молодой князь, растворив глаза и увидя мертвого перед собой отца, вскочил и наполнил весь дом отчаянным криком, бегая везде и призывая всех себе на помощь, старик за ним гонялся, пьяные гости пробуждались со страхом и бежали все из деревни таким образом, как и крестьяне. В то время тут находился армейский офицер, который не совсем еще проспался и для того не испужался столько, как другие, бросился в ту горницу, где находились ружья, подхватя одно, зарядил его пулею и дробью, и когда бежали живой сын с мертвым отцом по двору мимо окон, то он выстрелил и для прекращения всего страха застрелил их обоих…“

Несмотря на всю анекдотичность данного эпизода, здесь можно уловить и некоторые типичные черты данной ситуации, вероятно неоднократно имевшие место. Во-первых, это крайняя поспешность погребения, которая при полном отсутствии квалифицированного врачебного осмотра (дело происходило в деревне) являлась основной причиной преждевременных захоронений. Во-вторых, кладбищенский вор, пробуждающий покойника. В-третьих, не радость, а ужас всей семьи при явлении „ожившего мертвеца“. И, наконец, в-четвертых, убийство мнимого покойника.

Судя по количеству самых разнообразных свидетельств, пик погребений заживо приходится на XVIII век. И, как мне кажется, это вполне закономерно. Если мы обратимся к литературным произведениям той эпохи, то увидим, что герои по любому поводу теряют сознание, падают в обморок, обмирают и т. д. И это не просто дань литературной моде, а отражение действительного психического состояния общества. В XIX веке обмороки становятся только уделом дам, а в XX мы про них уже практически и не слышим. Вероятно в XVIII веке были широко распространены нервно-психические расстройства, последствиями которых являлась летаргия и подобные ей состояния. В XIX веке свидетельств о погребениях заживо становится значительно меньше. Можно вспомнить о скандале с Джоном Макинтайром, который в 1824 году очнулся в лондонском анатомическом театре, когда скальпель разрезал его грудь. Следствие установило, что тело его было выкрадено из могилы и продано врачам. Или о драматическом случае в Германии на кладбище в Кастенбауме, когда раздавшийся из могилы шум заставил ее раскопать. В гробу был найден задохнувшийся человек, руки и голова которого свидетельствовали о безуспешных попытках раскрыть гроб.

В 1893 г. в Айженберге шум из могилы умершей незадолго до родов женщины заставил раскопать могилу. Она была найдена живой, но окровавленной. Наступили роды, в результате которых мать и ребенок умерли через несколько часов. Ленинградский врач-отоневролог Г. А. Урюпова передала мне рассказ ее деда, М.

П. Герасимова, умершего в 1943 году в возрасте 56 лет. М. П. Герасимов родился и провел детство в деревне Ордынцы Московской губернии. Когда ему было семь лет, в 1894 году, у него умерла мать. Дело было очень жарким летом, поэтому с похоронами решили поторопиться. Ребенка отослали в лес за цветами, а покойницу тем временем положили на стол посреди избы. Когда мальчик вернулся, не понимая еще окончательно, что мать мертва, он принялся тормошить ее и тянуть за руку. И вдруг покойница встает, идет к двери, пытается выйти на улицу, но, запнувшись за порог, падает и вновь застывает. Испуганные родственники поторопились похоронить ее в тот же день до захода солнца.

В данном примере мы опять сталкиваемся с невежеством и суеверием окружающих, которые вместо того, чтобы оказать помощь больному, стремятся как можно скорее похоронить его как покойника.

Громадное количество публикаций о погребенных заживо вызывало порой массовые страхи перед этим явлением. Отражением этих страхов и является рассказ Эдгара По „Заживо погребенные“. Герой рассказа, „одержимый приступами таинственной болезни, которую врачи условно называют каталепсией“ (вероятно, речь идет уже об известной нам летаргии) панически боится быть похороненным живым. Он так „распорядился перестроить свой семейный склеп, чтобы его можно было открыть изнутри. От малейшего нажима на длинный рычаг, выведенный далеко в глубину гробницы, железные двери тотчас распахивались. Были сделаны отдушины, пропускавшие воздух и свет, а также удобные хранилища для пищи и воды, до которых можно было свободно дотянуться из… гроба. Самый гроб был выстлан изнутри мягкой и теплой обивкой, и крышку его снабдили таким же приспособлением, что и двери склепа, с пружинами, которые откидывали ее при малейшем движении тела. Кроме того, под сводом склепа был подвешен большой колокол, и веревку от него должны были пропустить через отверстие в гробу и привязать к… руке“. Но и эти ухищрения не спасали больного от постоянного страха, что приступ летаргии случится где-либо в пути и он будет похоронен незнакомыми людьми на обычном кладбище.

Конечно, это описание взято из литературного произведения, но оно вполне отражает (хотя и с некоторой долей юмора) умонастроение той эпохи. Вот описание Веймарского дома для умерших, приведенное в научном медицинском издании XVIII века: „В Веймаре дом для умерших выстроен на кладбище… и состоит из большой залы, в которой свободно можно поместить восемь мертвых тел… Близ сей залы находится изба со стеклянными дверьми для стража, дабы он беспрестанно мог смотреть на мертвые тела, и кухня для приготовления нужных пособий, когда умерший оживет, как то: бань и прочее… Определено знатное награждение тому, кто первый приметит признак жизни. Ведено привязывать нитки ко всем движимым частям, к рукам и ногам покойника, коих малейшее движение узнается по звону колокольчика, к коему привязывают оные нити“.

Проект этого дома принадлежит известному немецкому врачу XVIII века Г.

Гуфеланду, жившему и работавшему в Веймаре и отдавшему много сил для предотвращения преждевременных погребений. Особые дома для умерших по образцу веймарского были учреждены в Гамбурге, Риге и некоторых других городах на частные пожертвования, а в ряде мест были открыты аналогичные правительственные учреждения.

В других руководствах того времени можно встретить и такие советы: „Некогда приделывали к гробам трубы, кои выходили наружу, дабы услышать крик ожившего человека… Другие советовали класть погребенному в руки некоторые инструменты, дабы он, когда оживет, сам мог вылезти из гроба…“

В Российской Империи попытки учреждения особых домов для умерших, с целью предотвращения их преждевременного погребения были предприняты почетным членом Государственной Медицинской Коллегии, доктором медицины Иоганном Еллизеном. Но для громадной Империи такое предприятие в то время было невыполнимо и проекты эти затерялись в бюрократических лабиринтах. Уже в 1801 году Еллизен с горечью констатирует: „…Самое сие учреждение столь мало известно, что я, несмотря на учиненные мною препоручения во многих местах, и по сие время не могу получить описания онаго“.