Анатолий Калинин - Лунные ночи

• Название: Лунные ночи
• Автор: Анатолий Калинин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

---

— Вы меня, Иван Дмитриевич, больше не агитируйте. Не нужно меня агитировать, хорошо? Если бы сейчас вы и захотели прогнать меня из района — я все равно не уеду.

Наутро Еремин сидел в райкоме за столом, разбирал стопку накопившихся за время его недельного отсутствия бумаг, выслушивал людей, отвечал на телефонные звонки, которые, по словам помощника, вдруг сразу посыпались, будто где-то плотину прорвало. Помощник сказал Еремину, что за все эти семь дней только изредка раздавался звонок в его кабинете, а сейчас все так сразу и раззвонились, будто обрадовались, что первый секретарь — в райкоме.

И лишь к полудню, когда схлынул поток посетителей и смолкли звонки, — видимо, все сотрудники в областных учреждениях ушли на обед, — Еремин наконец улучил время склониться над письмами и жалобами, которых за время его отлучки тоже набралось немало.

Он только что поставил подпись под ответным письмом на жалобу учительницы из станицы Бирючинской, которая обвиняла сельсовет в невнимательном отношении к школе, и, бросив рассеянный взгляд в окно, сквозь рогатку ветвей клена увидел остановившийся на улице газик-вездеход, такой же, как в райкоме. Из-под брезентового тента вылез мужчина в темном плаще, в шляпе и направился к райкому. И лишь когда уже в другом окне совсем, близко промелькнул профиль его смуглого лица с широкой бровью и с крупным, хорошей формы лбом, которого не могла спрятать шляпа, Еремин сообразил, что это Тарасов.

Еремин вышел из-за стола и остановился лицом к двери, невольно подтягиваясь и чувствуя, как вздрогнула и привычно напряглась в нем знакомая струнка. Тарасов был для Еремина не только секретарем обкома. И, стоя посредине комнаты в ожидании, когда откроется дверь, он даже не заметил, как руки его сами собой легли по швам.

Должно быть, и Тарасову, как только он открыл дверь и окинул взглядом фигуру Еремина, все это сразу стало понятно, потому что глаза его понимающе засмеялись.

— Вольно, секретарь райкома Еремин, вольно. Кажется, мы с вами давно уже живем не по воинскому уставу.

И сказано это было так, что и Еремин рассмеялся.

— Все равно солдаты, — ответил он в том же тоне.

— Это что же, каждый год у вас здесь такая осень? — пожимая руку Еремина и взглянув на ярко освещенные солнцем окна, спросил Тарасов.

— Не всегда, но вот уже второй год, — не вполне разделяя его восхищение, ответил Еремин.

— Отличная осень, кольцовская осень, — снимая шляпу и плащ и доставая из кармана какую-то свернутую в трубку мягкую красную папку, сказал Тарасов.

— Из-за нее мы и посеяли почти на месяц позднее, — напомнил Еремин.

— Но зато и всходы озимых у вас не те, что у ваших соседей, — возразил Тарасов. — Поля — как межа разделила… Признаюсь, я тогда поторопился со своим вопросом о сроках сева.

— Урожай покажет… — осторожно сказал Еремин.

— Да вы, оказывается, дипломат, — усмехнулся Тарасов, — чего, между прочим, по вашей докладной совсем не заметно. Скорее наоборот.

Только теперь Еремин догадался, что свернутая в трубку красная папка в руке у Тарасова и есть та самая злополучная докладная записка, которая так долго пролежала сначала в обкоме, а потом в областном управлении сельского хозяйства.

— Вот теперь я могу сказать, что и не только в принципе согласен с вами, — присаживаясь к небольшому столику, приставленному к письменному столу Еремина, и раскрывая папку, сказал Тарасов. — Прочитали мы ее и в обкоме и облисполкоме. И должен сказать, что, хотя вы, товарищ Еремин, писали только о своем районе, это немало подскажет нам и для всей области.

Еремин не был тщеславным человеком, но услышать эти слова ему было приятно. И чтобы скрыть краску невольного удовольствия, он, сидя по другую сторону столика, против Тарасова, наклонил голову.

— С планированием сельского хозяйства у нас в области, а может быть и не только в одной области, действительно как в старой басне: одна отрасль рвется в небо, другая — в воду и так далее. Вы правильно пишете: вместо того чтобы взаимно подкреплять друг друга и быстрее развиваться, такие, например, отрасли, как полеводство, животноводство и овощеводство, скорее заглушают одна другую. И если посмотреть в отдельности, то каждая из этих отраслей планируется как будто правильно. Люди в планирующих организациях сидят честные, и думают они о том же, о чем думаем и мы с вами: чтобы народ получил больше хлеба, мяса, овощей. Но думают они как-то однобоко, каждый за своим столом, в своем кабинете, в келье, и в итоге мы недополучаем сравнительно с нашими возможностями сотни и сотни тысяч тонн хлеба, мяса и овощей. Думают главным образом в русле отраслевого, а не…

— Комплексного планирования, — не удержался Еремин.

— Да, взаимодействие, так сказать, всех отраслей, ну, и если прибегать к вашим эпитетам, оркестр, что ли.

— Но комплексное планирование не только в масштабе области, а и в масштабе района.

— И колхозов! — немедленно согласился Тарасов. — Дать возможность в наивыгоднейшем направлении развивать хозяйство. Но не слишком ли вы ополчаетесь на яровую пшеницу? — остро и как-то выжидающе посмотрел он на Еремина. — Прямо раскаленные стрелы мечете. И «навязывают», «насильственно внедряют», и «заведомо обрекают» и «ничтоже сумняшеся», и каких только нет выражений! Что ни слово — заноза, не докладная записка, а монолог Чацкого. Сарказм! Издевка! И все против яровой. А признайтесь, сами-то вы небось хлеб, как и я, из яровой предпочитаете? Придавишь буханку рукой, а она опять вверх. Как с пружинкой.

— У нас из яровой хлеб не пекут, — сумрачно возразил Еремин.

— Неужели? — сожалеюще спросил Тарасов. — И не пекли?

— Нет, пекли. Когда яровой в районе вдвое меньше сеяли.

— Это какая-то египетская загадка! — У Тарасова сердито разлетелись брови.

— Все очень просто, — серьезно ответил Еремин. — Раньше в области яровой сеяли не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем теперь, но внедряли ее главным образом в тех районах, где она росла. В нашем районе, например, ее почти не планировали. А планировали озимую, и непременно по парам. И те районы были с урожаем, кто сеял яровую, и те, кто озимую. Ездили друг к другу и обменивали озимую на яровую. И у нас пекли вот этот самый хлеб, — Еремин показал рукой. — Теперь же почему-то для каждого района установили стандартную пропорцию полей озимых и яровых. Вот и не можем выйти из средней невысокой урожайности. Яровая удается только раз в пять-шесть лет, в особо выдающийся год. Сокращают площадь паров, а сокращаются пары — падает и урожайность. Не на яровую я обрушился, товарищ Тарасов, я сам люблю, чтобы хлеб — вот такой, — он снова показал рукой над столом, — а на тех, кто составляет планы с повязкой на глазах. Вы напрасно вспомнили Чацкого.

Тарасов смотрел на него и улыбался. Еремина смутила эта улыбка, и он остановился.

— Откровенно сказать, — успокоил его Тарасов, — мне еще раз хотелось убедиться, насколько вы уверены в своей правоте, и, если хотите, самому тверже убедиться. Дело серьезное, и, чтобы его не опорочить, нужно с самого начала избежать всякой левизны. Предусмотреть все. Иначе сейчас же понесутся в Москву вопли, что, дескать, вообще вытесняют из севооборотов высококачественную яровую пшеницу. Это, конечно, не значит, что мы должны испугаться. И мы предварительно решили уже с будущего года внести серьезные поправки в областные планы и предусмотреть для ряда районов увеличение паров. В том числе и для вашего района. — Он перевернул лист в папке и минуту читал, наклонив большой лоб с упавшей на него черной прядью. — Для начала, — поднял он глаза, — увеличим в вашем районе с пяти до восьми тысяч гектаров. Устраивает? — И тут же, предупреждая возможные возражения Еремина, добавил: — Как агроном, вы, конечно, понимаете, что коренная ломка и перестройка всех севооборотов в течение одного года и даже двух-трех лет невозможна.

— Это я понимаю, — согласился Еремин. — И все же думаю, что за два года наш район вполне в состоянии от этих восьми тысяч гектаров шагнуть…

— …к двенадцати, — договорил Тарасов. — Так мы и определили.

— Это то, что нам нужно, — повеселел Еремин. — Но там же я писал и о виноградниках, — поспешно добавил он, увидев, что Тарасов уже собрался закрыть папку.

— Читал и должен сказать, товарищ Еремин, что в этом я с вами не мог согласиться. Убежден, что вы неправы.

— Неправ?

— К сожалению, да.

— Нет, товарищ Тарасов, там неправильного нет, — покачал головой Еремин. — Ничего я не выдумывал, и это легко проверить. Все, что я написал, можно увидеть своими глазами. Даже отсюда. — Он вдруг встал, шагнул к белой двери, ведущей на небольшой балкон-крыльцо, и открыл ее, приглашая с собой Тарасова.

С деревянного, затененного листьями хмеля крыльца взору открывались и река и заречье. Свежестью и смесью ароматов луга, садов и степи пахнуло им в лица.