Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)

• Название: Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
• Автор: Николай Наседкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Да разве один Дуров не выдержал крестного пути, выпавшего на долю петрашевцев? У Н. П. Григорьева, как уже упоминалось, ещё в каземате Петропавловской крепости началось психическое заболевание, которое в каторге обострилось, и он вышел из острога в 1856 году неизлечимым душевнобольным. В. П. Катенева, тоже тронувшегося умом в одиночке, даже и на эшафот не смогли вывести - он уже находился в больнице. Д. Д. Ахшарумов тоже был на грани умопомешательства и впоследствии в своих мемуарах признавался: "...кажется мне, что без тяжёлого повреждения или увечья на всю жизнь в моём мозговом органе я не мог бы долее выносить одиночного заключения..." Его мучили, как и Достоевского (да, видимо, и всех остальных петрашевцев!), ночные удушливые кошмары. Ахшарумов, как мы помним, сломался нравственно - дал лишние и по сути своей предательские показания. Может быть, это и спасло бедолагу от полного помешательства, и он после эшафота, арестантских рот и ссылки прожил благополучно почти до девяноста лет. Н. А. Спешнев, который "отличался от всех замечательною красотою, силою и цветущим здоровьем", разум свой блестящий сохранил, но ещё на эшафоте поразил товарища по несчастью страшной переменой внешности: "Исчезли красота и цветущий вид; лицо его из округлённого сделалось продолговатым; оно было болезненно, жёлто-бледно, щёки похудалые, глаза как бы ввалились и под ними большая синева..." Впоследствии, пройдя через сибирские рудники, Спешнев уже в сорок лет гляделся глубоким старцем102.

Чтобы закончить разговор о трагических мотивах в судьбах петрашевцев, вспомним ещё некоторые из них, напрямую вроде бы не зависевших от силы характера и крепости духа человека, но как бы показывающих, каких ударов судьбы только волею случая и небес удалось избежать Достоевскому. К примеру, среди прочих в спешке арестовали и А. П. Беклемишева, но вскоре из крепости выпустили (как и М. М. Достоевского, и ещё некоторых других случайных посетителей пятниц Петрашевского), однако ж его молодая жена успела заболеть от испуга-потрясения и скоропостижно умерла. Фёдор Михайлович, к счастью, был тогда холостым, но представить только на минутку, как бы перенесли арест сына маменька и папенька, который вспомним-ка! - чуть не помер осенью 1838 года всего лишь от известия об оставлении Феди-юнкера на второй год.

Избежал автор "Бедных людей" и участи П. Н. Филиппова, с которым очень сблизился незадолго до ареста и которого полюбил за "честность, изящную вежливость, правдивость, неустрашимость и прямодушие"(18, 155) (из показаний Достоевского Следственной комиссии): после эшафота и военно-арестантских рот Филиппов был направлен в 1855 году в действующую армию, где вскоре и погиб при взятии крепости Карс всего-навсего 30 лет от роду. А, между прочим, Достоевский из тихого сибирского сонного Семипалатинска, от мирной своей службы "под красной шапкой" будет рваться на беспокойный Кавказ, где солдату погибнуть от пули злого чечена было и в то время - пара пустяков.

Ещё у одного петрашевца, П. И. Ламанского, финал судьбы получился загадочно-странным и чрезвычайно трагическим. Он, как и его брат Е. И. Ламанский, избежал даже ареста, хотя оба они посещали собрания у Петрашевского и Дурова. Порфирий Иванович сделал блестящую чиновничью карьеру, однако ж в 1875 году в возрасте пятидесяти лет у него началось умственное расстройство и он покончил жизнь самоубийством, причём весьма экзотическим способом - закололся кинжалом. Можно не сомневаться, что определённую роль во внезапном, казалось бы, психическом срыве бывшего петрашевца сыграли и события четвертьвековой давности - ожидание ареста, переживания за товарищей, заключённых в крепости, инсценировка их казни, их каторжные испытания... Достоевский в письме к жене в Старую Руссу от 6 февраля 1875 года в постскриптуме восклицает: "Вообрази, Порфирий Ламанский умер от того, что закололся в сердце кинжалом!" И добавляет: "Его, впрочем, хоронили по христианскому обряду..."(292, 9) Как мы помним, церковь лишала самоубийц обряда православного погребения, но, как говорится, нет такого закона-правила, из которого не бывало бы исключений. И Достоевский это фиксирует-подчёркивает. Для чего-то это, видимо, было ему важно подчеркнуть-отметить. Между прочим, писатель собирался и отобразить трагический финал П. И. Ламанского в "Подростке", над которым как раз работал, пометив в черновиках: "...у Старого Князя был припадок разжижения мозга (Ламанский)". (16, 88)

Ну и, наконец, стоит сказать несколько слов о судьбе особого петрашевца - П. Д. Антонелли. Того самого провокатора-шпиона, тайного полицейского агента, который и выдал общество фурьеристов-социалистов, раскрыл опасный революционный заговор. Судьбе его не позавидуешь. Ради тридцати сребреников он бросил учёбу в Петербургском университете, уже в день ареста Петрашевского со товарищи сами же полицейские, как говорится, подставили-сдали его, показав как бы ненароком арестованным список, где против фамилии Антонелли красноречиво значилось: "Агент по найденному делу".(18, 175) Это, само собой, приобрело огласку в обществе, и у шпиона началась-пошла весьма неуютная жизнь - он подвергается оскорблениям и даже публичным: к примеру, петрашевец П. И. Белецкий (чудом избежавший ареста) оскорбил Антонелли при встрече на улице, за что был тут же выслан из столицы в Вологду. Белецкий, как видим, всё же пострадал, как и другие петрашевцы (хотя и с опозданием), из-за иуды-агента. А между тем, даже рекомендации шефа-покровителя Антонелли, крупного чиновника Министерства внутренних дел И. П. Липранди, не помогли тому найти работу ни в одном из столичных ведомств, и он был вынужден податься из Петербурга прочь - в провинцию, в глушь, в небытие. По существу, Антонелли совершил гражданское самоубийство - добровольно загубил свою карьеру, жизнь, судьбу... Есть, есть правда на земле, и есть она и выше!

Впрочем, вернёмся к Достоевскому. Сила духа, ещё раз подчеркнём, помогла ему выстоять-сдюжить и камеру-одиночку, и процедуру смертной казни, и каторжное четырёхгодичное небытие. Однако ж, то, что он выжил и не потерял рассудок - можно считать чудом. Он совсем не преувеличивал, когда писал Михаилу Михайловичу, что если бы не денежная помощь со стороны близких и родных, он бы непременно помер. В письме же младшему брату Андрею из Семипалатинска (от 6 ноября 1854 года) Достоевский даёт ещё более жёсткую и мрачную формулировку-оценку своему каторжному существованию: "А те 4 года считаю я за время, в которое я был похоронен живой и закрыт в гробу..." (281, 181)

Эта "жизнь в гробу", конечно же, не прошла бесследно и для здоровья писателя - его первая главная болезнь, эпилепсия, если даже и не началась-открылась в остроге, то уж во всяком случае усилилась и развилась окончательно. А вторая главная хворь - эмфизема лёгких, - без всякого сомнения, начальные убийственные корешки свои пустила именно в омско-каторжный период жизни-судьбы писателя. Эмфизема - это заболевание лёгких, которое развивается в основном под влиянием трёх факторов: других острых заболеваний лёгких (в том числе и пневмонии, с которой Достоевский долго валялся в острожном госпитале), от загрязнения воздуха (арестант Достоевский сам с удовольствием ходил, считая её лёгкой и приятной, на работу "при алебастре", то есть, выжигать и разбивать молотом алебастр в пыль - естественно, без всяких противогазов и респираторов) и, наконец, от злостного табакокурения (с помощью трубки, не вынимая её изо рта, наивный Фёдор Михайлович, как мы уже знаем, пытался спастись от нестерпимой духоты и вони арестантской казармы, лишая свои лёгкие тем самым последних атомов кислорода). Опять же забегая несколько вперёд, отметим, что эти два серьёзных недуга, благоприобретённые автором "Мёртвого дома" в каторге, до конца дней висели над ним страшными дамокловыми мечами: каждый из бесчисленных припадков падучей мог завершиться летальным исходом, а эмфизема лёгких при явном попустительстве самого больного так-таки и свела, в конце концов, его в могилу...

Вспомним ещё раз, что Достоевского дважды чуть не убили в остроге (Газин и Ломов), и что он четыре года фактически не жил, так как не мыслил жизни без Литературы, без Творчества. Таким образом, можно констатировать, выражаясь по-военному, что Достоевский в бою с эшафотно-каторжными обстоятельствами своей жизни-судьбы не погиб, в отличие от иных своих товарищей, но без ран и контузий не обошлось. Из этого изнурительного тяжкого боя (уж продолжим сравнение) писатель вышел даже с богатыми и бесценными для него трофеями: "Сколько я вынес из каторги народных типов, характеров! (...) Сколько историй бродяг и разбойников и вообще всего чёрного, горемычного быта! На целые томы достанет. Что за чудный народ. Вообще время для меня не потеряно. Если я узнал не Россию, так народ русский хорошо, и так хорошо, как, может быть, не многие знают его..." (281, 172-173)

Думается, две вещи, два обстоятельства, по преимуществу, и спасли автора "Бедных людей" от духовной и физической деградации в каторге, от гибели, от самоубийства: его озарение на первых же шагах в остроге, что только оптимизм и физический труд помогут ему выжить-выдюжить; и вот эта жажда творчества, писательская энергия мозга, сочинительская жадность в познании новых сторон жизни. Известно, что писатель работает не только за письменным столом, но все 24 часа в сутки - без перерывов, выходных и праздников. Грубый физический - каторжный - труд поддерживал и укреплял вполне изнеженное тело вчерашнего столичного интеллигента, а утончённая вдохновенная внутренняя работа писателя, изучающего и анализирующего окружающую действительность, накапливающего материал для будущих сочинений, - крепила и поддерживала дух. "Преступление и наказание", "Бесы", "Братья Карамазовы", не говоря уж о "Записках из Мёртвого дома", во многом родились-проросли из семян, посеянных на поле творческого воображения писателя ещё в бытность его острожного житья-бытья. Трудно представить, какими были бы великие романы Достоевского без его каторжного опыта и - были бы вообще. По крайней мере, нельзя не согласиться с мнением известного нашего путешественника и учёного П. П. Семёнова-Тян-Шанского, который встречался с Достоевским ещё на собраниях Петрашевского и виделся потом с ним в Сибири: "Можно сказать, что пребывание в "Мёртвом доме" сделало из талантливого Достоевского великого писателя-психолога..."103