Георгий Лосьев - Сибирская Вандея

• Название: Сибирская Вандея
• Автор: Георгий Лосьев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-3410-5

Зима 1920 года. Разгромом Директории адмирала Колчака отнюдь не закончилась война в Сибири. Великий край продолжал бурлить и плескать кровавой пеной междоусобиц. Новая власть многим сибирякам пришлась не по вкусу, и покатилась по городам и селам бунтовская волна – Барабинск, Николаев, Камень-на-Оби, Колывань, – грянула сибирская Вандея…

«Сибирская Вандея» – одно из наиболее ярких и беспощадных в своей правде произведений бывшего чекиста и известного писателя Георгия Александровича Лосьева.

---

Пока на телеграфе ходили будить комиссара, оперпом вновь стал вертеть в пальцах рублевик. Лицо Матвеева сияло, светилось восторгом, как будто в руках его оказалось невесть какое сокровище.

Зазвонил телефон.

– Ты, Никифор Кузьмич? – развеселым голосом спросил чекист. – Вот чего: сей же час, сию минуту, всю смену выгони из зала к чертям собачьим! Садись сам и соединяй со вторым номером, поскорее! Да Митя же Матвеев! Не узнал, что ли? Скорей, действуй! Жду, не вешаю трубку, я из ЧОНу звоню, из штаба.

– Товарищ Прецикс? – вежливо спросил комиссар Чека. – Докладывает Матвеев, звоню из ЧОНу о происшествии… Нет, нельзя до утра. Нужно сей же час… Да, очень сурьезное, товарищ председатель. Пропуск нашли. Из той пачки, что в пропускном бюро пропала на прошлой неделе. И оружия – цельный арсенал… А главное – монета! Рубль с двумя царями! Понимаете, та самая, сверленая… Что? Да его уже не допросишь, комсомольцы его кокнули, патрульные. Он у них одного поцарапал тоже. Я раненого домой отправил… Кто персонально? Есть такой Гошка Лысов, салажонок, комсомольский райкомовец. Здесь. Дожидаться всем?… Есть дожидаться!

Положив трубку и вызвонив отбой, Матвеев сгреб все лежащее на столе и прикрыл своей шапкой, подошел к Леньке и вторично больно щелкнул парня по носу, сказав при этом:

– Понял? Эх ты: «В трибунал!» Еще кореш Гошкин, называется! – И проникновенно, внушительно добавил: – Сейчас сам приедет. Предгубчека. Знаете его? То-то… Слышь, Лысов, ты проси у него что хошь. Он тебе за этот целковый с царями может муки отсыпать не менее пудовки. Сахару тоже – фунтов десять может дать… Масла, однако, фунта три. Табаку легкого… Да ты, брат, теперь… – Тут Матвеев понизил голос и придвинулся к Лысову вплотную. – Знаешь, что? Ты у него шпирту попроси. Чистого, скажи, медицинского. Тебе, конечно, по комсомольской линии шпирт, прямо скажем, вовсе ни к чему. Вредный даже, а я, браток, шибко нуждаюсь. Болею – сил никаких нет! Невыносимо! Как мороз, так меня всего и корежит… ноги, руки отнимаются. А натрешься шпиртом – все проходит. Попроси, а? Сочтемся: я тебе патронов отсыплю, каких хошь – вагановских, кольтовских. Даже к первому номеру браунинга могу достать, честное слово, дам три обоймы за полбутылки шпирту! Только – медицинского чтоб.

Гошка слушал, но все еще ничего не понимал. Позже, минут через пятнадцать, сознание непоправимой беды сменилось сознанием исполненного долга, но такая нравственная метаморфоза для напряженных Гошкиных нервов оказалась непосильной. Зубы комсомольца выбили длинную дробь, из горла вырвался странный звук, и глаза подозрительно заблестели. Тогда Матвеев, подтолкнув Гошку к дверям, сказал с теплотой:

– Пойди, сынок, утрись снежком, негоже тебя в таком виде казать председателю… А приедет – не вздумай чего просить! Это я – так. Для проверки тебя: какой ты стойкости человек? Словом, пошутковал. Про шпирт – не поминай.

Но утереться снегом Гошка не успел: в двери уже входил невысокий худощавый человек, лет сорока, в шинели, перехваченной солдатским ремнем. Из рукава шинели торчал длинный ствол маузера – удобно, не надо возиться с кобурой.

Русоволосый, медлительный в речи и быстрый в движениях, предгубчека внимательно просмотрел документы, глянул на просвет в серебряный рубль и спросил:

– Убитого привезли? Лицо не испорчено? Куда попала пуля?

Дежурный по штабу ЧОН, Матвеев и Толоконский ответили враз:

– Во дворе, в санях…

– Морда – чистая…

– В сердце пришлось. Наповал.

Председатель побарабанил пальцами по столу, сложил в узелок Гошкины трофеи и обратился к Матвееву:

– Оцепление сделал?

Оперативный комиссар заморгал глазами.

– Дык ить я… только что…

– Двое суток! – жестко оборвал председатель. – Следы! Откуда идут следы?… Не посмотрел?!

– Дык ить – буран же!.. Все одно заметет…

– Трое суток, – внес коррективу в первое распоряжение предчека и ткнул пальцем в дежурного по штабу. – Полуэскадрон ЧОН на оцепление! Быстро! Комэска – ко мне, в Чека! Всем, кроме вас, товарищ дежурный, – в Чека! И труп привезите.

Председатель размашистыми шагами пошел к выходу. Дежурный по штабу ЧОН бросился к телефону, Гошка Лысов и Ленька Толоконский открыли ворота, вывели на улицу со двора упряжку-розвальни с трупом и зашагали рядом с санями в Губчека.

II

Раньше этот дом принадлежал купцу Маштакову. В двадцатом году здесь разместилось суровое учреждение из ведомства Феликса Дзержинского.

Возле учреждения мерно шагают часовые с винтовками наперевес. Кричат зазевавшимся прохожим:

– Обходи мостовой! Держи на тую сторону!..

Ходить рядом с бывшим домом купца не положено. Запрещено и своим и чужим.

Из угловой башенки-пилястры торчит в сторону реки пулемет, а посередке фасада длиннейшая вывеска:

«Губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, шпионажем, саботажем, спекуляцией и преступлением по должности».

От этого многословия иные прохожие зябко поеживаются и вспоминают минувшую неделю – не согрешил ли делом или помыслом, прости господи. А кое-кто косит глазами, с кривой усмешкой: «руки коротки, господа чекисты! Сам с усам!..» У таких – затаенная мечта: вот-вот придут японцы, будем вешать вас, живьем жечь, пачками расстреливать!..

Сейчас в этом доме на Красном проспекте внизу – Краеведческий музей, а вверху – выставочный зал, мастерские художников. И никто из них не знает, что некогда здесь на продавленном диване сидели Гошка Лысов и Ленька Толоконский, вслушиваясь в происходящее за прикрытой дверью председательского кабинета.

В приемной появился франтоватый, в щегольской шубке-венгерке, командир эскадрона ЧОН, прошел к председателю и вскоре вернулся:

– Кто Толоконский? Ты? Поедешь со мной. Покажешь. Верхом можешь?

– Спрашиваете!

Гошка остался на диване один. А в Губчека началось движение: захлопали двери, зазвенели телефоны, все чаще в кабинет входили люди с желтыми от бессонницы лицами.

Приемная была хорошо протоплена. Гошка, устроившись на диване по возможности уютнее, сомлел. Задремал. Очнулся он от прикосновения к плечу и в один миг оказался на ногах. Кто-то сказал:

– Просыпайся, парень!..

Гошка снова увидел узенькую щеточку русых усов и прищур серо-зеленых глаз. Эти глаза, всегда холодные и спокойные, сейчас чуть искрились.

Перед матросом стоял сам председатель.

– Пойдем ко мне, товарищ Гошка Лысов…

Допрашивал Гошку начальник секретно-оперативной части Новицкий. После допроса Прецикс сказал:

– Очень большое дело сделал! Благодарю тебя за мужество и решительность… Ты – член партии?

– Партийный, товарищ председатель!

– Может, тебе нужно помочь, Гошка Лысов? Жильем, продовольствием, одеждой? Говори, не стесняйся.

Перед мысленным взором Гошки замелькали пудовики муки, фунты сливочного масла – желтого, янтарного, прекрасного, как полузабытая сказка, пачки сахара в синих пакетах с клеймом «Сахар Бродского»… Потом замаячила бутылка со спиртом.

– Говори, пожалуйста… Поможем.

Гошка выпрямился.

– Я не знаю, что сделал, товарищ председатель… Но так думаю: на пользу был мой выстрел. Если заслужил – то прошу выдать мне… наган. У меня «смит» с осечками и патронов – три штуки… Вот.

Матрос выложил на стол свое «личное оружие» – типичный комсомольский «смит-вессон» с облезшей никелировкой, е самодельными сосновыми щечками рукоятки.

– Да-а! – покачал головой председатель. – Удивительное дело, как ты еще не застрелился из этой штуки. Хорошо… – предчека взялся за телефон. – Коменданта! Ты, товарищ Коновалов? Слушай: придет молодой человек, Гошка Лысов. Выдай ему хороший наган с патронами… Ну а что тебе еще сделать, военный моряк? Говори…

– Еще?… – и тут Гошка, сам не зная почему, выпалил: – Еще прошу принять меня на работу в Чека.

– О-о! – удивился Прецикс. – Работать к нам? Зачем же?

– Активно бороться с контрреволюцией!

– А разве ты – пассивный?

– Я? Нет… но… тут такое дело…

– Какое?

– Беспощадно давить гадов нужно!

– Так, значит, давить и давить?… А кто же строить будет?… Как твое мнение, товарищ Новицкий? Возьмем его к себе? Ладно, иди, будущий чекист… Новицкий, проводи его в комендатуру, пусть получит хороший револьвер. Значит, сахару и масла тебе не нужно, товарищ Лысов?

Гошка ответил со вздохом:

– Что я, лучше других, что ли?…

– Скажи коменданту, Новицкий, пусть всем троим выпишет из Губпродкома по одному красноармейскому пайку.

– Два пайка надо бы Мишке отдать… раненому. А нам с Ленькой и одного хватит. Спасибо, товарищ председатель. По правде сказать…

– Голодно живете, орлы? – поинтересовался Новицкий. – Где питаетесь-то? Говори правду, что ест комсомолия, которая без родителей живет?

– «Кари глазки»… – сказал матрос. – «Кари глазки» едим. Один раз в день.