Джеймс Блиш - Дело совести

• Название: Дело совести
• Автор: Джеймс Блиш
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-015675-8

1959 — премия Хьюго в номинации «Лучший роман» («Дело совести», англ. A Case of Conscience).

Джеймс Блиш (1921–1975) — классик «золотого века» американской фантастики, оказавший огромное влияние на развитие жанра и навсегда оставшийся одной из ярчайших фигур этого жанра.

В данную книгу вошло «лучшее из лучшего» в творческом наследии Блиша: удостоенный премии «Хьюго-59» роман «Дело совести» — одна из первых научно-фантастических книг, исследующих религиозные проблемы, — «пантропический» цикл «Сеятели для звезд», из которого российскому читателю знакома лишь повесть «Поверхностное натяжение», а также романы «Козырной валет» и «Черная Пасха».

---

Микелис: Понятия не имею. Даже догадок не берусь строить, пока не поговорю с Районом. Или пока Пол не начнет адекватно реагировать.

Агронски: Мне это не нравится, Майк. Что-то тут нечисто. Этот город торчит, можно сказать, в самом центре их системы связи — потому мы его и выбрали, черт побери! И при всем при том: ни единого сообщения, Кливер — в лежку, святой отец где-то шляется… Да мы ни черта еще о Литии толком не знаем, если на то пошло!

Микелис: О центральной Бразилии мы тоже ни черта не знаем — не говоря уж о Марсе или Луне.

Агронски: Не в том дело, Майк. Того, что известно о бразильском побережье, вполне достаточно, чтобы представить, чего можно ожидать в глубине материка… вплоть до этих рыбок-людоедов, как их там… а, пираний. На Литии же все не так. Откуда нам знать: то, что уже известно, — это годится для экстраполяции или какое-нибудь диковинное исключение? Где-нибудь за фасадом, который открыт глазам, вполне может скрываться нечто грандиозное, чего нам ни в жизнь ни увидеть, ни понять.

Микелис: Слушай, Агронски, хватит мне тут под воскресное приложение работать. Уж у тебя-то соображения должно хватать. Ну сам посуди — что это может быть за тайна такая, великая и ужасная? Что литиане людоеды? Что они — всего только скот для неведомых богов, которые живут где-то в джунглях? Что на самом деле они — хитроумно прячущие свою истинную личину всемогущие чудовища, так что мозг цепенеет, душа наизнанку выворачивается, сердце останавливается, кровь в жилах стынет, а поджилки трясутся? Стоит произнести какую-нибудь такую чушь вслух, и сразу сам понимаешь, насколько все это абсурдно; нет, страшилки эти могут пугать разве что так, ну в очень отвлеченном представлении. Я и спорить даже не стал бы, возможно эдакое или нет.

Агронски: Ну хорошо, хорошо. Я свое суждение пока приберегу. Если действительно тут все чисто — в смысле, со святым отцом и Кливером, — тогда я тебя поддержу. Согласен, не вижу причин голосовать против.

Микелис: Ну и слава Богу. Рамон, можно не сомневаться, за то, чтоб объявить планету открытой, следовательно, голосование должно оказаться единогласным. Не думаю, что Кливер станет возражать.

(Кливер выступал с показаниями в битком набитом зале суда в здании Генеральной Ассамблеи ООН, драматически — но скорее скорбно, чем победно — наставив палец на Района Руис-Санчеса, иезуита. Но вот прозвучало его имя, и сон рассыпался, как карточный домик. В спальне слегка посветлело, за окном занимался рассвет; точнее, литианская пародия на рассвет — источающая влагу и серая, как мокрая шерсть. Он попытался вспомнить, с чем только что выступил в суде. Довод был просто убийственный, чертовски убедительный, вполне достойный того, чтобы пустить в ход наяву; но не вспоминалось ни слова. От слов осталось только ощущение, так сказать, вкус на языке, но ни тени смысла).

Агронски: Светает. Не пора ли, наконец, на боковую?

Микелис: Ты вертолет хорошо заякорил? Если не изменяет память, ветродуй тут покруче даже, чем у нас на севере.

Агронски: Заякорил, заякорил — и брезентом накрыл. Давай-ка раскатаем гамаки…

(Какой-то звук.)

Микелис: Тс-с. Что это?

Агронски: А?

Микелис: Прислушайся.

(Шаги. Едва слышные, но Кливер узнал их. С усилием разомкнув веки, он не увидел ничего, кроме потолка. Равномерно окрашенный, плавно уводящий в бесконечность купол потянул взгляд его вверх, и еще выше, снова в туманы транса).

Агронски: Кто-то идет.

(Шаги.)

Агронски: Смотри, Майк, это святой отец — вон, видишь? Вроде бы с ним все нормально. Выглядит, правда, усталым; оно и не удивительно, всю ночь шлялся черт-те где.

Микелис: Встреть-ка лучше его в дверях. Нехорошо как-то будет: он входит, а тут мы как снег на голову. Он-то нас никак не ждал. А я пойду, распакую гамаки.

Агронски: Конечно, Майк, конечно.

(Шаги удаляются. Скрип камня по камню; отпирается дверь.)

Агронски: Добро пожаловать домой, святой отец. Мы прилетели только что и… Господи, в чем дело? Или ты тоже заболел? Можем мы как-то… Майк! Майк!

(Звук бегущих шагов. Кливер дал мускулам шеи команду поднять голову, но те отказались повиноваться. Наоборот, затылок только еще глубже впечатался в жесткую гамачную подушку. После непродолжительной бесконечной муки Кливер вскричал: «Майк!»)

Агронски: Майк!

(С шумом выдохнув, Кливер перестает сопротивляться. И засыпает.)

IV

Дверь дома Штексы затворилась за священником, и тот с замиранием сердца — хотя сам вряд ли сумел бы сказать, чего такого особенного ожидает, — оглядел прихожую, залитую мягким светом. На деле же представившееся его взгляду почти не отличалось от интерьера жилища, отведенного им с Кливером; собственно, ничего иного ожидать и не приходилось, вся утварь «дома» у них была литианской — за исключением разве что лабораторного оборудования и еще кое-каких характерных приспособ, без которых землянину жизнь не в радость.

— Позаимствовали из музеев несколько железных метеоритов мы, распилили и ковкой обработали, как великодушно присоветовали вы, — говорил Штекса, пока Руис-Санчес боролся с застежками плаща и стягивал сапоги. — Как и предсказывали вы, проявляют сильные магнитные свойства они. Разослан призыв всепланетный пересылать в лабораторию электрическую нашу метеориты все железо-никелевые, где бы найдены ни были. Предсказать пытаются в обсерватории, где и когда в ближайшее время произойти падение может. К сожалению, бедна метеоритами система наша. Метеорных «ливней», о которых рассказывали вы, что часто случаются они у вас, не бывает здесь, говорят астрономы наши.

— Действительно, наверно, не бывает; я мог бы и сам догадаться, — произнес Руис-Санчес, переходя из прихожей в гостиную. Комната по литианским меркам была совершенно обычной — и абсолютно пустой.

— Догадаться? Почему?

— Потому что в нашей системе крутится своего рода гигантская мельница — кольцо из тысяч, да нет, наверно, десятков, если не сотен тысяч маленьких планеток там, где должна была быть одна большая.

— Должна? По правилу гармоническому? — спросил Штекса, усаживаясь и кивая гостю на второй такой же набитый травой пуф. — Давно интересовало нас, в самом ли деле выполняется оно.

— Нас тоже. В данном случае оно дало сбой. Все эти крошечные небесные тела постоянно сталкиваются — оттого и метеорные ливни.

— Как образоваться могла структура неустойчивая столь, не понимаю я, — проговорил Штекса. — Объяснение тому есть какое-нибудь у вас?

— Есть, но довольно посредственное, — ответил Руис-Санчес. — Некоторые считают, что много веков назад на той орбите была нормальная добропорядочная планета, которая почему-то вдруг взяла и взорвалась. Что-то похожее у нас в системе действительно случилось когда-то — со спутником одной из планет; причем из обломков вышло огромное плоское кольцо. Другие полагают, что, когда наша система формировалась, на той орбите протопланетное вещество так и не сложилось в планету. У обеих гипотез масса недостатков, но друг друга они прекрасно взаимодополняют — каждая как орешки щелкает как раз те проблемы, которые другой не по зубам; так что, наверно, и в той, и в другой есть своя доля истины.

На глазах у Штексы дрогнули мигательные перепонки; от такого «внутреннего моргания», означавшего у литиан наивысшую степень сосредоточения, Руис-Санчесу каждый раз делалось слегка не по себе.

— Похоже, что ни одной из гипотез правоту доказать невозможно однозначно, — наконец высказался тот. — В рамках логики нашей, если доказательства не существует такого, бессмысленна постановка проблемы сама.

— У этого правила нашлось бы немало сторонников и среди землян. Мой коллега доктор Кливер, например.

Неожиданно Руис-Санчес улыбнулся. Дабы одолеть литианский, пришлось изрядно покорпеть; и то, что он сумел понять столь абстрактное высказывание, — победа куда более убедительная, чем любое пополнение словарного запаса.

— Мне кажется, сбор метеоритов будет не таким уж простым делом, — проговорил он. — Вы не думали… как-то его стимулировать?

— Думали, разумеется. Понимают все, насколько важна программа эта. И стараться помочь по мере сил будут.

Священник имел в виду немного не то. Он порылся в памяти, подыскивая какой-нибудь литианский эквивалент «вознаграждению», но ничего не нашел, кроме того слова, что уже использовал — «стимул». Он вдруг понял, что не знает, как по-литиански будет «алчность». Очевидно, что если предложить литианам за каждый найденный метеорит по сто долларов, это их несколько озадачит. Нет, надо бы как-нибудь иначе разговор повернуть.