Елена Грушковская - Свет на шестом этаже

• Название: Свет на шестом этаже
• Автор: Елена Грушковская
• Жанр: Фэнтези

Обычная девушка встречает необычного человека, который помогает ей по-новому взглянуть на собственную душу, жизнь, чувства. Есть ли место мистике в привычном течении жизни? Можно ли, возвысившись над обыденностью, увидеть Свет Маяка?

---

— Да, батя… Пошли ОНИ все. А мы остаёмся здесь!

"Они" казались Татьяне некой враждебной силой, тёмными полчищами недругов, только и ждущих от неё ошибки, чтобы воспользоваться ей и повергнуть её в прах. Это могли быть и конкретные люди, но Татьяна не знала, кто именно прятался за этим коротким словом. Стоило отцу выпить, как из тени выступал тёмный недремлющий призрак — зловещее местоимение ОНИ. ОНИ стали дневным и ночным кошмаром Татьяны: она снова и снова гадала, кого отец имел в виду, и терзалась от туманного беспокойства, засевшего маленькой холодной иголочкой у неё в сердце. Проходил хмель — вместе с ним пропадали и ОНИ, инкубы с горящими глазами и жадными ищущими ртами, и Татьяна забывала об их существовании — до следующего их возвращения. Наступал рассвет, и тролли превращались в камни, и весь кошмар обращался в стаю чёрных лоскутов, которые с хлопаньем крыльев и неземным пронзительным клёкотом разлетались прочь и исчезали. Наступал день, в котором не было места ночным кошмарам.

Тем временем на кухне происходил телепатический обмен мега-смыслами, свободными от оков словесной оболочки, которая отпала, как бренное человеческое тело, и освобождённый дух устремился навстречу неземному свету.

Человек пришёл в дом, который он давно покинул. Всё в нём было по-прежнему, только не хватало его, человека. Человек открыл водопроводный кран на кухне, и из него побежала, искрясь, светлая струя — так же, как бежала она в бытность его здесь, когда он по десять раз в день открывал и закрывал этот кран. Вода бежала, и человек улыбался с глазами, полными слёз. Всё было как раньше: человек по-прежнему мог открыть кран, и из него бежала вода — а как же могло быть иначе? Человек сел за стол рядом со своим отцом и выпил с ним за то, что он открыл кран.

Когда Роман закрыл кран, отец сказал:

— Вот так.

А больше ничего не нужно было говорить. Только что был поставлен восклицательный знак в конце поэмы длиной в десять тысяч слов. Перо легло рядом с бумагой, листки которой слегка шевелились в холодном дыхании ночи, проникавшем в приоткрытую форточку.

— Ну, скажи мне… — начал отец, изо всех сил борясь с "пираньями", из-за которых он терял бОльшую часть значимых слов ещё до того, как формулировал предложение. — Когда ты женишься, Ромка? Тебе тридцать четыре года… И до сих пор… Где мои внуки?!

Если отец выдавал свои слова, как бы вырывая их из чьих-то голодных пастей, то речь Романа лилась, как благородное вино, в которое кто-то набросал мусор. Нецензурные слова плавали в ней, и, чтобы воспринимать то, что он говорил, приходилось пить это вино очень осторожно, чтобы отбросы не коснулись губ. На вопрос отца он ответил примерно следующее:

— Когда, *****?! Да, ****, х****-во получается у меня с семьёй. **** его знает, когда это, ***, произойдёт. Но я, ****, сделаю это, ***, ****, когда сам сочту, ****, нужным.

Между тем, "часок", который Роман обещал, плавно превращался в три с половиной часа и грозил в ближайшей перспективе вылиться в целую ночь. Если ещё час назад Татьяна была более или менее способна уловить те телепатические макросигналы, которыми обменивались отец с Романом, то сейчас уровень их кодировки стал так высок, что ей было уже не под силу расшифровать их смысл. Ну как тут было возможно догадаться, что значило сообщение из одного более или менее членораздельного слова, одного слога, нецензурного выражения и набора междометий и всхлипов? Это походило на некий фантастический язык инопланетян, полутелепатический, полузвуковой, и при всём желании понять его трезвому человеку было невозможно. Чтобы хоть что-нибудь понять, пришлось бы поглотить столько же спиртного, сколько его выпили эти два гуманоида на кухне, а для этого у Татьяны не было ни желания, ни физической способности. Поэтому она решила вмешаться.

Войдя, намётанным глазом она сразу определила, что человеческую меру пития они уже переполнили минут тридцать назад. Роман посмотрел на неё остекленевшими глазами и выговорил со многими заплетающимися околичностями:

— Татьяна Михайловна, не могли бы ли вы… Вы ли не могли бы… Тьфу, запутался! Видите, как я вежливо пытаюсь… Как я пытаюсь вежливо с вами разговаривать? Поэтому не могли ли бы вы ли… быть так добры… покинуть помещение кухни?..

Еле сдержав смех, Татьяна твёрдо сказала:

— Нет.

Отец находился уже в полубессознательном состоянии: он откинулся назад, навалившись спиной на холодную кафельную стену, и его расслабленная шея уже не могла удерживать его седую голову. Не в силах преодолеть тяжесть век, он только мычал что-то нечленораздельное, но по-прежнему полное глубокого смысла — смысла, который Татьяне был уже недоступен. Она удивилась: каким-то чудесным образом отец ещё удерживался в сидячем положении, хотя по всем признакам должен был уже непроизвольно принять горизонтальное. Этому он был, очевидно, обязан стене, которая играла основную роль в его поддержке. Вторую, но, в общем, тоже немаловажную роль выполнял край стола, на который отец опирался локтем. Увидев всё это, Татьяна окончательно убедилась в том, что её вмешательство оказалось весьма своевременным.

— Товарищи, заседание можно продолжить завтра, а сегодня всем уже пора отдыхать, — сказала она.

Взглянув на часы, она добавила:

— Собственно, это будет уже сегодня, но позже.

Было полвторого ночи.

— Татьяна Михайловна, можно вас на минуточку? — Роман делал рукой жест, который можно было назвать "Выйдем на два слова".

Настроение Татьяны уже не очень благоприятствовало доверительным беседам, и она сказала ещё твёрже:

— Нет. Роман Михайлович, вы разве не видите, что отец уже похож на зомби? Ему давно пора прилечь, да и вам тоже.

— Ну, что же вы, Татьяна Михайловна, — попытался протестовать Роман. — Что вы тут устраиваете нам разгон Учредительного собрания?

Татьяна ответила ему в тон:

— Всё, товарищи, караул устал. Убедительно прошу вас освободить кухню и занять свои места в комнате.

Знал ли шестого января 1918 года начальник охраны Таврического дворца, матрос Железняков, что его слова войдут в учебники по истории, а потом прозвучат спустя восемьдесят восемь лет в несколько перефразированном виде на этой кухне? Разумеется, он знать этого не мог. Тогда, восемьдесят восемь лет назад, обстоятельства были иными, и повод для произнесения этих слов был совсем другой, но суть была примерно та же. Татьяна не могла ни спать, ни заниматься своими делами, она была вынуждена слушать и ждать, и сейчас её терпению пришёл конец. Она была глубоко убеждена, что во всём следует соблюдать меру, чувство которой брат и отец уже потеряли. Роман всё пытался позвать Татьяну "на два слова", одновременно обещая отцу:

— Мы сюда вернёмся, батя. Сейчас вернёмся.

— Вы слетели с тормозов, друзья мои, — сказала Татьяна. — Мне очень жаль, что приходится прерывать ваше дружеское застолье, но иначе поступить я не могу. Ещё раз убедительно прошу вас разойтись мирно и спокойно. Нам всем необходим отдых — хотя бы на несколько часов. Папа, давай, пойдём. Ложись на своё место.

Отец повиновался безропотно. Его безмолвные телепатические послания оставались не услышанными и рассеивались в космическом пространстве. Опрокинувшись на кровать, он уже через минуту захрапел.

Роман ещё упорствовал, хотя был тоже почти в коматозном состоянии. Он ещё минут пять сидел за столом, глядя перед собой потухшим взглядом, монотонно жуя хлеб с колбасой и потягивая коньяк; он дошёл до такой степени опьянения, когда сознание отключается, и остаются лишь рефлексы. Татьяна несколько минут посидела рядом, а потом сказала, вздохнув:

— Рома, может, на диванчик? Я тебе уже постелила.

У неё на глазах Роман терял остатки сознания. Его голова клонилась вниз, на стол, и Татьяна, взяв его под руку, слегка потянула его, приглашая встать и пойти в комнату. Его тело поняло намёк и тяжело поднялось из-за стола. Раскачиваясь, как под ураганным ветром, оно поплелось в том направлении, которое ему подсказывали внимательные руки Татьяны. Наткнувшись на диван, оно сбросило тапочки и рухнуло на него, словно спиленное дерево.

Однако во хмелю Роман был очень беспокойным гостем. Он заснул не сразу, а ещё минут сорок ворочался с боку на бок, отчего диван жалобно стонал и скрипел. Татьяна всё это время пребывала в тревожном напряжении, пока наконец не услышала, как к храпу отца присоединился храп Романа.

Ей удалось задремать часа на полтора. Разбудил её тяжёлый звук падения на пол чего-то грузного. Спросонок ей показалось, что где-то уронили мешок с картошкой, но в следующую секунду, проснувшись, она сообразила, что никакого мешка с картошкой поблизости не могло быть, и, встревоженная, выбралась из постели. Включив в прихожей свет, она увидела, что Роман лежал на полу вместе с одеялом и подушкой. Постояв над ним в раздумье, Татьяна подошла и склонилась к нему.