Елена Грушковская - Ничейная земля

• Название: Ничейная земля
• Автор: Елена Грушковская
• Жанр: Современная проза

На сей раз без фантастики. Мишка и Сергей — друзья с детства. Сергей — молодой сельский учитель, Мишка вернулся из горячих точек с покалеченной психикой и изуродованным лицом. Повесть о дружбе.

---

— Америка стремится к мировому господству!

— Ей нужна нефть!

— Да Буш — вообще марионетка, там всем спецслужбы заправляют!

Я сел к столу и устало опустил голову на руки. До конца урока оставалось пять минут, на плечи мне давила непомерная тяжесть, а ощущение катастрофы нарастало. Что мне теперь делать? Мы должны были изучать Америку, и у меня всё было спланировано и расписано, но то, что случилось сейчас, ставило всё с ног на голову. Как обсуждать достопримечательности, американские традиции и праздники, когда поверх всего этого большими жирными буквами алеет надпись: "Война в Ираке"? Я чувствовал, как от лица у меня отливает кровь, и я становлюсь белее занавесок на окне. Я уже не слушал, о чём они спорили, я сидел, закрыв глаза и подперев отяжелевшую голову руками. Вдруг всё стихло, и в этой звенящей тишине кто-то сказал испуганно:

— Сергею Владимировичу плохо.

Я открыл глаза: все смотрели на меня. Мишка сидел уже не за столом, а на краю стола, расположив ноги в проходе и возвышаясь над классом. Алина Смирнова спросила:

— Сергей Владимирович, вы плохо себя чувствуете?

Я заставил себя улыбнуться.

— Всё в порядке.

— Вы очень-очень бледный…

Я встал и подошёл к окну, приоткрыл его. Когда я повернулся в класс снова, Мишка уже стоял на ногах возле своей парты и смотрел на меня. Наверно, он был готов броситься ко мне.

— Здесь нужно проветрить, вот и всё, — сказал я. — Очень душно.

Прозвенел звонок. Я молча снял карту, свернул её, взял губку и стал стирать всё с доски.

— А домашнее задание, Сергей Владимирович? — спросил кто-то.

— Домашнее задание?.. — рассеянно повторил я.

У меня вспотела спина — пот по моему телу струился просто ручьями.

— Прочитайте текст, — сказал я. — Тот, который мы начали. И к следующему уроку напишите сочинение на тему "Война в Ираке". Изложите вашу точку зрения, ваш взгляд на эти события. Всё, что вы думаете по этому поводу.

— По-английски?

Я усмехнулся.

— А какой язык мы с вами изучаем, по-вашему?..

Кто-то спросил:

— А может, не надо?

Я выпрямился и посмотрел на Сашу Полякова, который, как мне показалось, и спросил это. Он от моего взгляда немного съёжился. Мишка снова сел на край стола.

— Раз уж мы затронули эту тему, то надо довести её до логического завершения, — сказал я сурово. — Вы, наверно, знаете, что один из способов завершения темы — сочинение. Сейчас у нас была сумбурная дискуссия, довольно бестолковая, к тому же — на русском языке. Изложите всё, что вы хотели бы сказать, в письменном виде и по-английски. Если вам понадобится специфическая лексика, то в нашей библиотеке есть большой словарь, в котором вы сможете найти очень много терминов и узкоспециальных слов. Со словарём вас учить работать, я полагаю, не нужно. Сначала продумайте всё, что хотите написать, а уж потом обращайтесь к словарю. Если возникнут какие-нибудь затруднения, с которыми вы не справитесь сами, то можете подойти ко мне на неделе, я попытаюсь помочь. Вы знаете, где меня найти. — Я окинул взглядом класс. — Вопросы?..

— А это сочинение — на оценку?

— Странный вопрос, — усмехнулся я. — Разумеется, на оценку. Как же иначе? Я буду оценивать не только ваш английский, но и умение работать самостоятельно по неизученной теме.

— Ну и озадачили вы нас, Сергей Владимирович, — проговорила Алина.

— Я не против того, чтобы обсуждать темы, которые вам интересны, — сказал я. — Только нужно, чтобы это не было бесполезным сотрясением воздуха, а добавляло что-нибудь вам вот сюда. — Я постучал пальцем по черепу.

Класс опустел, а я всё ещё продолжал мыть доску. Мишка с минуту посидел молча, потом встал. Вытирая доску, я был повёрнут к нему спиной, но слышал, что его шаги приближались: он шёл ко мне. Остановившись у меня за спиной, он сказал:

— Сурово ты их.

Я молчал.

— Серый, прости меня, — сказал он.

— Уйди, пожалуйста, — сказал я, не оборачиваясь.

Краем глаза я всё-таки видел: Мишка стоял с опущенной головой, держа руки в карманах. Он достал из кармана сигареты и уже сунул одну в рот, но я бросил через плечо:

— Здесь не курят.

Он убрал сигарету. Я снова устремил взгляд на доску, продолжая её мыть. Мишка помолчал, потом спросил — тихо, виновато:

— Я тебе всё испортил, да? Прости, Серый.

Я усмехнулся.

— Ничего, пусть поломают головы. Им это будет отнюдь не бесполезно. Только учти на будущее: не надо лезть не в своё дело. Я разрешил тебе остаться, потому что тебе хотелось посмотреть, но не для того, чтобы ты встревал. Я в принципе не против обсуждения темы войны в Ираке, но сегодня, как ты, наверно, догадался, этой темы у меня не было запланировано, у меня было запланировано другое. Я не мешал тебе стрелять в людей, так и ты мне не мешай учить детей.

Я высказал ему всё это, не поворачиваясь и не прекращая мыть доску, хотя она была уже чистая, и я вытирал её на десятый раз. Через секунду после того, как стихло последнее моё слово, послышался шорох подошв о пол, как будто кто-то круто повернулся кругом, потом — быстрые шаги, а потом хлопнула дверь. Я обернулся.

Мишки не было в кабинете.

Что мне оставалось делать? Двигаясь механически, как бездушный робот, я налил в вазочку с цветами воды и пошёл домой обедать: на второй смене мне предстояло пять уроков. Настроение у меня было, откровенно говоря, не самое лучшее, да и погода начала портиться: золотистое свежее утро превратилось в серый промозглый день. Начал моросить дождик, улицы раскисли, и я, неуклюже переступая через лужи и обходя слякоть, добрался до дома. Наверно, я сказал Мишке слишком резкие и злые слова. Я уже не сердился на него за испорченный урок, я злился на себя — за то, что сказал ему.

После маминого наваристого борща моё окаменевшее нутро обмякло и согрелось, и мне стало лучше, а пирожки с капустой довершили курс лечения.

— Может, чайку? Я творожные ватрушки испекла. — Мама ласково заглядывала мне в глаза.

Размякший и сомлевший, я улыбнулся:

— Мам, если я съем ещё и ватрушку, я завалюсь спать, а мне ещё на работу идти.

— Так вздремни, кто ж тебе запрещает! Когда тебе идти? Я тебя разбужу.

— Нет, мам, некогда. Правда. — Я чмокнул её в щёку. — Вечером поем ватрушек, мамуля, а сейчас мне бежать надо.

Мама покачала головой.

— Заработаешься ты… Зачем на такую нагрузку согласился? Это ж надо — во всех классах вести!

— А по-другому было никак нельзя, мам. Ты же знаешь, Антонина Михайловна тоже одна на всех была.

— И где сейчас Антонина Михайловна?

Этим летом Антонина Михайловна умерла. Свои последние два или три года она дорабатывала с трудом, превозмогая болезнь. Придя ей на замену, я на первых порах своей работы обращался к ней за советами, и она — пока была жива — помогала мне всем, чем только могла. Чувствуя, что времени у неё осталось мало, она спешила передать мне свой опыт — или, по крайней мере, поделиться им со мной в той мере, в какой это было возможно. Не знаю, как бы я преодолел свой первый год, если бы не её неоценимая помощь. Мне достались в наследство от неё все её планы, разработки и методическая литература; разумеется, эти материалы приходилось перерабатывать, но в них я находил очень много полезного опыта. Помогала она мне и конкретными советами, когда я приходил к ней поделиться своими проблемами — а их у меня возникало немало, особенно в самом начале. В нашей маленькой школе во всех классах было только две параллели, "А" и "Б", но мне пришлось взять все классы, с первого по одиннадцатый. С немецким языком дело обстояло лучше: там работали два учителя. Я спросил директора, долго ли будет продолжаться такая ситуация с английским языком, а он ответил, разводя руками:

— Вы же знаете, сам никто не идёт. В этом году снова отправили троих по направлению, так что, возможно, через пять лет ждите пополнение. А пока… Ничем не можем помочь. Если только, конечно, не случится чудо. Я понимаю, как вам тяжело, но если и вы не станете работать, Серёжа, то английский у нас в школе некому будет вести.

Чуда ждать, конечно, не приходилось. Последние десять лет Антонина Михайловна работала одна, теперь и я работал один.

На второй смене мои уроки шли один за другим, без окон, и мне некогда было не то что думать о чём-то постороннем — перевести дух было некогда. Старшеклассницы сегодня словно сговорились: от девочек обоих одиннадцатых классов я получил столько цветов, что они не помещались в вазе, и пришлось ставить их в ведёрко.

Ох уж эти девчонки! Если в первые месяцы я терялся и цепенел под обстрелом кокетливых взглядов, то теперь я научился держать оборону: на особо игривых я обрушивался со всей строгостью, нещадно спрашивая их и вызывая к доске. Обычно достаточно было вызвать такую кокетку два-три раза из урока в урок, чтобы отучить её от заигрывания с учителем. Про себя я от души потешался, видя, как вчерашняя бесстыдница скромно и целомудренно потупляет взор, боясь лишний раз "нарваться". Она твёрдо усвоила: слишком игривый взгляд неминуемо влечёт за собой строгую проверку знаний, которых в её прелестной головке подчас бывало, прямо скажем, маловато. Разумеется, полностью запретить девочке "строить глазки" было невозможно, и если я не мог заставить её думать на уроке о деле, то старался просто не обращать на эти выходки внимания, чтобы, по крайней мере, самому не отвлекаться.