Сергей Каледин - Записки гробокопателя

• Название: Записки гробокопателя
• Автор: Сергей Каледин
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 5-264-00715-2

Несколько слов об авторе:

Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Несколько слов о книге:

Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек». Военная цензура дважды запрещала ее публикацию, рассыпала уже готовый набор. Эта повесть также построена на автобиографическом материале. Герой новой повести С.Каледина «Тахана мерказит», мастер на все руки Петр Иванович Васин волею судеб оказывается на «земле обетованной». Поначалу ему, мужику из российской глубинки, в Израиле кажется чуждым все — и люди, и отношения между ними. Но «наш человек» нигде не пропадет, и скоро Петр Иванович обзавелся массой любопытных знакомых, стал всем нужен, всем полезен.

---

— Добрые люди отрезали… — Красавец поднял стакан.

— Шапана? — поинтересовался Синяк, чокаясь с ним.

— Зачем шпана, — улыбнулся красавец. — Коммунисты.

— О, бляди! — воскликнул Синяк, уже влюбленный в красавца. — А чего ты им сделал?

— Смеялся.

— А-а, — протянул Синяк, хотя ничего не понял. И повторил налив. Красавец не возражал. — А слышать не мешает? — спросил Синяк.

— Лучше стало, — улыбнулся тот. — Ярче звук. — Он тонкими смуглыми пальцами шевелил на столе бумаги.

— Чего ищешь? — поинтересовался Синяк, желая пособить. — Как фамилие?

— Сурали. Бошор Сурали.

Синяк на правах хозяина полез в стол — человек все-таки на самолет спешит — и нашел бумагу.

На красивом бланке КСП писатели просили президента России предоставить выдающемуся деятелю культуры Бошору Сурали политическое убежище и гражданство России. Поэт постоянно подвергается угрозам физического уничтожения… Среди подписавшихся была и фамилия Романа.

Синяк пожалел, что, не разобравшись, стал грузить Бошора. Ему, видать, своих проблем выше крыши.

— Я, веришь, коммуняк зрить не могу, — сказал Синяк. — Своими бы руками душил…

— Зачем так строго? — улыбнулся Бошор. — Сами тихо уйдут.

— Пока идти будут, мы с тобой сдохнем, — проворчал Синяк, чокаясь с ним.

— На все воля Аллаха. Подождем.

Синяк достал «Беломор».

Закурил и поэт. И Синяк по дыму учуял: не просто курево, дурь шмалит.

— Будешь? — Бошор протянул ему благоуханный косяк. — Качество гарантирую.

— Вообще-то уже не балуюсь… — засомневался Синяк, — но давай. За компанию и жид удавился.

— Хорошая пословица, — оценил Бошор. — У нас тоже есть… Коня подковывают, ишак копыто сует.

— Еврей, в смысле? — недопонял что-то Синяк, ибо анаша была чересчур крепка. Он протянул папиросу назад Бошору. — Тебе если гражданство-то дадут, где жить будешь?

— Аллаху акбар, — снова улыбнулся Бошор, и Синяк понял, что эта тема не для трепа. И чуть не вякнул: живи у меня. Полагая, что переберется к Саше. А все виски плюс дурь. Размягчает.

— Хватит! — резко сказала Саша, входя в комнату. — Больше не могу там… Очередной скандал… Роман на Сурова бочку катит. Моча в голову ударила. Привет, Бошор. Письмо про тебя еще не отправили…

— Ничего, ничего, — замахал поэт красивыми легкими руками. — Это не срочно.

Синяк удивился: такой мужик, а чувствуется, робеет Сашки. А та чуток этим пользуется.

— Ну, твой Бадрецов!.. — она покрутила головой. — Что пьете?.. А накурили!..

Синяк открыл форточку.

— Жалко, у Жирного голос не ораторский, — сказал он. — Я ему еще в школе говорил: сделай ты себе, Жирный, голос нормальный, девки давать будут…

— Да при чем здесь голос! — Саша раздраженно вытряхнула пепельницу в корзину. — Вон у Миши Жванецкого тоже тембр высокий, а какой успех!

— Короче, мента сняли? — спросил Синяк.

— Да какое это играет значение! — Саша выключила Мадонну, раздраженно зашарила сигареты, не нашла.

Синяк достал на выбор — сигары и «Беломор». Саша закурила папиросу.

— Стучал, не стучал… А кто, интересно знать, не стучал? Вон попы и то стучали… И не покаялись. Чего все к Юрке пристали?! Не пьет, не ворует, никому не мешает…

— Я не стучал, — негромко заметил Бошор, как бы про себя.

— Ну и молодец! — Саша раздраженно затоптала вонючую папиросу в пепельницу. — Сиди, радуйся…

— Тебе межгород звонил, — вспомнил Синяк. — Писклявый такой.

— Фируз! — ахнула Саша и схватилась за телефонную трубку. Вот еще чем хороша была служба в КСП. Беспрепятственно, то есть забесплатно, можно было звонить в Кувейт и в Англию.

— Салямат, — кротко поздоровалась Саша с бывшим мужем. Спокойно, уговаривала она себя, не психовать. — Позови, пожалуйста, Фируз.

Но тот занудил. Фируз заболела. Ее нет дома. Она в Англии. Абд эль Джабар всегда врал тупо, лениво, без выдумки.

— Заболела или в Англии? — напирала Саша и, поняв, что проиграла разговор, выкрикнула, прежде чем положить трубку: — Козел! Мудила!

— Любимые слова! — мечтательно прикрыв глаза, сказал Синяк.

— Да-а, — согласился Бошор, кивая. — Жалко, что я только вполуха могу слышать такую музыку. Кому посвящены эти прелестные звуки?

— Муженек мой бывший, — проворчала Саша.

— Счастливый человек, — вздохнул Бошор. — У нас женщины так не говорят. Скажи, друг, — обратился он к Синяку, до сих пор не зная его имени, а спросить, видимо, было не принято по восточным законам нелюбопытства. — Скажи, вам тоже пришлось немного полежать в турьме?

— По глазам прочел? — обрадовался Синяк, проводя обрубком пальца по векам. — В ней, родимой… Бошор, жди малку, не уходи, я сейчас мигом Жирного высвобожу и… Предложение имею.

— Как скажешь, дорогой, — сдержанно улыбнулся Бошор.

Синяк влез в собрание уместно. Был перекур, пили кофе. Роман сидел под пальмой, низко опустив лысоватую голову. Распухший, бордовый.

— Права человека… права человека, — монотонно скрипучим голосом повторяла кому-то в углу женщина с низкой седой челкой.

— Жирный! — тихо позвал Синяк.

— При чем здесь права человека! — раздраженно пророкотал сзади дикторский голос, перекрывая все остаточные шумы. Синяку показалось, что включили радио. — Своего товарища…

— Он мне не товарищ! — крикнул из-под пальмы Роман.

Синяк обернулся к «диктору». Тот оказался видным мужиком с роскошными усами, жидкой кожей на лице, лет шестидесяти. Он сидел на диване, между его ног была зажата палка с резной звериной головой.

— Чушь все это! — не обращая внимания на реплику Романа, продолжал усатый. — Мы собрались поездку обсудить, а не спасать страждущее человечество. Давайте продолжим, хватит пить кофе. Мне вообще решительно противен общий тон Бадрецова, это его расследование…

— Как я понимаю, Роман хочет нас взять на гоп-стоп, — раздался приятный неспешный голос. — Я против такой лагерной методы…

Синяк встрепенулся, высматривая говорящего. Оказался пожилой усталый дядька с лицом активно выпивающего. Вроде бы свой: и нос перебит, и курит по-родственному, в кулак, а поди ж ты — с козлами вместе!..

— А я — за, — тихо прошелестел ветхий старик с бледной лысиной и огромным насморочным носом. — Обвинение основательное.

Сикин молча обносил присутствующих кофе. Синяка он не видел.

Дама с дивными ногами придержала Сикина за руку, когда он передавал ей чашку:

— Скажи нам, Юра! Ты работал в КГБ?

Сикин даже попятился от нелепости вопроса:

— Зачем вы так?..

— Вот она, наша черная неблагодарность! — вскричала дама. — Я предлагаю премировать Юру месячным окладом в порядке компенсации за оскорбление.

— Двумя! — ударил «диктор» палкой в пол.

— Скандал протянется минимум пять лет, — молитвенно прижав руки к груди, заявила пожилая астматическая блондинка со странно гладким лицом. — Надо думать о последствиях.

— Давайте кончать, — сказал крошка депутат. — А то превратимся в приснопамятный Союз писателей.

— Жирный! — крикнул Синяк и влез в зал полностью. — Из турбюро, — для краткости объявил он, тыкая себя в грудь. — Насчет туризма. Узнать пожелания. Кому жарко, кому холодно, кому диет, кому прохладные клизьмы…

Оскорбительного слова «клизьма» собрание не выдержало, заволновалось, но Синяк, не останавливаясь, молол дальше:

— …В пустыне места всем хватит. Как на кладбище. Значит, по пути где шатер разобьем, где под солнышком, по ситуации. Товарищ Бадрецов, вас к телефону. Господин Сикин, продолжайте.

Синяк подошел к пальме, почти силком выволок из-под нее очумевшего Романа, одновременно отметив, что на «Сикина» собрание не среагировало.

— Шолом, господа. У вас интим, а я не претендую. Всех благ, господин Суров.

Друзья вышли в коридор. Роман был ошалелый. Таким Синяк его давно не видел.

— Говорил, не рыпайся! — шипел Синяк. — У них же остаточный бздюм играет. Очко-то не железное. Что ты до них ласкался? Сказал — и ладушки. Смотри, набух весь, набряк — лопнешь, а мне отвечать…

— Даже слушать про Ваньку не стали… — бормотал Роман.

Они вошли в кабинет Саши.

— Салом! — воскликнул Бошор.

— Живой! — заорал Роман, обнимая Бошора. — Теперь ты мой сограждан наконец?

— У-у… — уклончиво развел руками Бошор. — Не совсем.

— А что такое? — другим, брезгливым голосом спросил Роман, поворачиваясь к Саше.

— Юрий Владимирович еще не подписал, — небрежно бросила она, пририсовывая какой-то красотке в журнале «Семь дней» длинные запорожские усы.

— Почему? — напряженно поинтересовался Роман. — Критические дни? — И повернулся к Бошору. — Башка болит, спасу нет! Давление, наверное.