Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

• Название: Iskatel 1979 3
• Автор: Сергей НАУМОВ
• Жанр: Научная Фантастика

---

Анри Jlanepo молчал и смотрел на инспектора. Тексье почувствовал, что, кажется, вышел на верный след.

Jlanepo открыл бутылку джина, наполнил стакан. Руки его заметно дрожали. Он залпом опорожнил стакан и уста­ло полузакрыл глаза. Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

—            Да, вы были правы, когда говорили, что обязательно выясните, когда я приехал в город. И мне не остается ниче-' го, кроме как сознаться. Но не потому, что вам удастся что-то доказать, а оттого, что мне самому врать противно. Однако, чтобы вы поняли все, я начну не с той ночи, когда сгорела вилла, а с тех чудес, которые происходили с моим дядей гораздо раньше…

Он еще раз налил себе джина, разбавил его тоником и, отхлебнув немного, продолжил:

—           Первый случай произошел, кажется года через два после того, как я поселился у Реймона. Из-за своей при вычки носиться на машине с дикой скоростью дядя попал в аварию. Отделался он сравнительно легко. Правда, левая нога была изуродована так, что ее пришлось отнять.

Вы даже представить себе не можете, какой он приехал из больницы. Был зол, как тысяча чертей. Мы все боялись попадаться ему на глаза. Так продолжалось, наверное, с не­делю. Потом как-то к вилле подъехал небольшой грузови­чок с мешками, ящиками и бутылями. Все это отнесли на третий этаж. Дядя заперся там и спускался только обедать. И с каждым днем настроение у него улучшалось.

А однажды вечером к дому подъехала белая крытая ма­шина. Из нее вышли два здоровенных парня в белых хала­тах и врач-хирург, один из немногочисленных друзей дяди.

Через некоторое время двое молодцов вынесли какой-то длинный ящик, а врачи взяли дядю под руку, и они сели в машину.

Вернулся дядюшка через месяц и уже, как говорится, на своих двоих. Он рассказал нам, что его друг пришил ему ногу от какого-то попавшего под машину бедняги, которого привезли в госпиталь полумертвым. Все мы были рады, и никто не заподозрил ничего плохого. Я тогда и значения не придал тому, что дяде моему так везет. У других и ме­нее сложные операции по пересадке не удаются, а тут це­лую ногу пришили.

Другой случай произошел с дядюшкой лет через пять после первого. Что-то вдруг он начал с лица спадать, стал весь какой-то не то желтый, не то серый. Я ему советовал отдыхать больше, а он говорил, что работы у него много, мол, некогда. Хорохорился он так, хорохорился, да и слег. Ну, тут врачи забегали, целые консилиумы собрались. И пришли к выводу, что у дяди не то цирроз, не то еще что-то в этом роде, в общем, печень отмирает. Понятно, это мало кого бы обрадовало. А я смотрю, дядя вроде бы и не очень переживает. Все только твердит, что он обязательно поправится. А дальше все повторилось как в первый раз… Приехал к нам такой же грузовичок со всякой дрянью. По­том дядя опять заперся у себя, почти не показывался. Че­рез некоторое время его увезли в больницу. Не помню, сколько времени прошло, а как-то утром смотрим — при­везли дядю, и он веселый такой, прямо-таки счастливый.

«Ну, Анри, меня теперь вылечили, — сказал он. — Печень как новая».
Вот тогда-то и повез он меня в лабораторию. Не знаю, что видели вы, но мне того, с чем познакомил меня дядя, было вполне достаточно, чтобы понять, сколь мерзкими де­лами занимается это милое учреждение… И все твердил мне: «Поверь, Анри, все, что ты видел, — это не самое великое, на что я способен. Только об этом пока никто не знает. Знаешь, я могу стать практически бессмертным».
С того нашего разговора прошло какое-то время. Я все гадал, что имел в виду дядя, когда говорил, что он прак­тически бессмертен. Но так и не пришел ни к какому вы– °ДУ. решил, что он приврал. Потом я поехал отдыхать на три месяца. Так мне посоветовал дядя. Да я вам уже рас­сказывал об этом. Помните, когда я вернулся и застал на вилле новую горничную?..

— Да, да. Помню. Продолжайте, пожалуйста…

—. Так вот, эта новая горничная сказала, что дядюшка ждет меня в своем кабинете. То, что я увидел, открыв дверь, невольно заставило меня остановиться. За столом си­дел… дядя, но не такой, каким я его оставил, уезжая, а та­кой, каким он был, наверное, лет тридцать назад.

«А, Анри, входи, — сказал он. подняв голову. — Я ви­жу, ты удивлен. В первый момент у всех подобная реак­ция. Ты садись, я сейчас объясню тебе, в чем дело. По– мнишъ, я когда-то говорил тебе, что могу стать практи­чески бессмертным. Так вот, я добился этого. Результаты,

как видишь, налицо, Я омоложен. Попробуй скажи после этого, что я не гении».

Он продолжал говорить еще что-то в этом же духе, но я не мог его слушать — так был потрясен тем, что увидел… Что было потом, вам уже известно. Теперь вы знаете обо мне все… Ну а неделю назад или чуть больше я получил от дяди ту самую телеграмму, о которой говорил в прошлый раз. Как вы видели, его просьбу я выполнил, купил «ягуар» и приехал сюда. Вы правы, я приехал ночью. Дверь мне открыл он сам. На мои удивленный вопрос он ответил, что горничная уехала на пару дней к подруге, а кухарку и дворника отпустил к сыну, у которого родилась девочка. Когда мы вошли к нему в кабинет, я заметил, что выглядит он хуже, чем до моего отъезда. Он усадил меня в кресло и начал свой последний рассказ.

«Для того чтобы ты все понял, Анри, — сказал он, — начну с самого начала. Ты помнишь, когда я попал в ава­рию и мне отрезали ногу? Еще в больнице, а потом и здесь, дома, я думал, что же можно сделать, чтобы вернуть поте­рю. Советовался с хирургами. Помнишь того Гарро, кото­рый меня оперировал? Так вот он мне и объяснил, что сделать практически ничего нельзя. Врачи еще не научи­лись полностью подавлять реакцию отторжения, так что если бы и была подходящая нога, то все равно меня бы это не спасло. Он же мне сказал,-что пока удачные операции по пересадке бывали только тогда, когда от одного однояй­цового близнеца пересаживают что-то другому.

Эта фраза сразу же взбудоражила меня. Я ведь ужа тогда занимался выращиванием целого организма из одной клетки. Понимаешь ли, ученым известно, что организм можно вырастить из одной, причем любой клетки, если суметь разбудить в ней всю наследственную информацию/ а не только относящуюся к деятельности того органа, от­куда эта клетка взята. Конечно, необходимо еще создать и специальную питательную среду, где эта клетка сможет делиться и размножаться.

Я приготовил питательную среду, вырезал у себя ма­ленький кусочек кожи, отобрал самую лучшую клетку, об­работал ее и положил в смесь. Деление началось, да еще в каком темпе! Мне приходилось менять сосуды на боль­шие, наливать свежую смесь. На последнем этапе мой двоиник лежал уже в ванне.

Когда, по моим расчетам, ему стало около 20 лет, я ре­шил, что пора приступать. Гарро приехал за мной. Его мальчики взяли ящик, куда я упаковал усыпленного двой­ника, и через несколько часов я был уже с ногой».

«Значит, вы отрезали ногу у живого человека? — не вы­держал я. — Как мог Гарро пойти на это?»

«Ну, во-первых, Гарро должен был делать все, что я приказывал. Он был полностью в моих руках, поскольку я знал о нем кое-что. А потом, что страшного в том, что мы сделали? — равнодушно сказал дядя. — Ведь я же сам создал этого двойника. Из собственной клетки». «Но ведь это был настоящий, живой человек!»

«Шивой — да, но разве это был человек? Он еще ниче­го не понимал, он, так сказать, был отключен от внешнего мира, и мозг его был чище мозга новорожденного. Поверь, страшного в этом ничего нет».

Я не мог прийти в себя от охватившего меня ужаса. Дя­дюшка, мой дядюшка Роберт… Неужели он способен на такое?!

«Как ты понимаешь, — продолжал дядя, — когда у ме­ня болела печень, пришлось поступить таким же образом. Ведь первого . я вынужден был усыпить окончательно. Не возиться же с этим одноногим недоумком всю жизнь только из-за того, что когда-нибудь тебе может потребо­ваться от него еще какая-то запасная часть. Гораздо проще сделать новою.

Но когда Гарро вскрыл меня, пересаживая печень, он обнаружил, что организм мой внутри весь поражен мета­стазами рака. Спасти меня уже было невозможно, хотя месяц-

f
yroft я мог еще протянуть. Да, тут было над чем подумать.
знал, что могу создать себе двойника, но в данном случае помочь он мне, в общем-то, не мог. И все-таки я должен был использовать то, что умел. И тут, сейчас уже не помню в связи с чем, я неожиданно вспомнил О компьютерах. Если бы ты проторчал в университете подольше, то знал бы, какая это замечательная штука. Я вспомнил, как однажды, когда я заказывал какие-то приборы в одной фирме по производству электронно-медицинского оборудования, директор рассказал мне об интересном заказе, ко; торыи они получили от некоего Рене Деллэна. Так вот, этот самый Деллэн разработал так называемый психошлем, & помощью которого компьютер мог бы улавливать биотоки, выделяемые как работающим, так и находящимся в покое человеческим мозгом. Нужен был только дешифратор им­пульсов, чтобы ввести эту информацию мозга в компьютер. Фирма взялась изготовить и его».
Тогда этот прибор не заинтересовал дядю. Но потом, когда он узнал, что жить ему осталось всего ничего, он вспомнил об этом изобретении. Дядя понял, что с помощью такого шлема и дешифратора он сможет ввести в компьютер не только находящуюся в мозгу информацию, но и свое са­мосознание.
«Так вот, вспомнив все это, — продолжал дядя свой рас­сказ, — я решил объединить эти приборы. Я знал, что могу создать себе двойника с совершенно нетронутым, чистым мозгом, потом передать в компьютер всю свою мозговую информацию и самосознание, а компьютер вложит все это в мозг моего двойника. И он ничем не будет отличаться от меня, разве только возрастом. Так это даже хорошо. Мысли будут мои, то есть он будет мною. Короче, это буду я, в другой, более молодой оболочке, не подверженной недугам.
Сложность заключалась в одном. Нас не могло быть двое. Я знал свой характер и понимал, что сам не допущу существования меня второго и сделаю все, чтобы остаться одному. Но беда в том. что я, второй, буду мыслить так же и, значит, конфликт неминуем. Меня, старого, должен был кто-нибудь убить, как только передача интеллекта и само­сознания закончится.
Двойника я вырастил довольно быстро. За это время уда­лось достать компьютер, и мне сделали два специальных шлема, ведь передача должна была состояться сразу в двух направлениях — от меня, старого, в компьютер и от компьютера в меня, нового. Когда все это было готово, я отправил тебя в Ниццу, а тут еще вовремя сын вызвал ку­харку и дворника.
Как только мы остались вдвоем с горничной, я популярно рассказал ей все и, вручив пистолет, приказал ей выстре­лить в меня, старого, как только на шлеме зажжется лам­почка, показывающая, что из мозга взято уже все, что только в нем было. Она сначала отказывалась, но я долго уго­варивал ее, и она поддалась. Да иначе и быть не могло, ведь она любила меня и готова была выполнить все, что я прикажу. Ну и… вернувшись из Ниццы, ты увидел меня помолодевшим и здоровым…»
«А что же было дальше с горничной? Ты ее. уволил?» — зачем-то спросил я, уже догадываясь, как мой миленький дяденька Реймон поступил с ней.
«Нет, — ответил он совершенно спокойно. — Когда я снял шлем, она сидела на полу и рыдала. Пистолет валялся рядом. Я поднял его и выстрелил… Она могла проболтаться.
Но я, как ты, наверное, понимаешь, вызвал тебя не для того,, чтобы покаяться в грехах. Дело в том, что в моих расчетах произошла досадная ошибка. У меня опять рак. Не знаю точно, возможно, мой организм генетически пред­расположен к нему или же это просто совпадение, но это так. П, значит, я вынужден проделать все в самого начала. А поможешь мне в этом ты».
Я был настолько поражен всем услышанным, что даже не стал возражать. Мы поднялись на третий этаж, и он от­крыл дверь. В полумраке, который царил там, я разглядел огромные столы, заставленные многообразными колбами, мензурками неимоверных форм и размеров и большим ко­личеством приборов, совершенно непонятных мне. Мы про­шли в следующую комнату. Там стояли два одинаковых дивана, стулья, стол и компьютер в углу. На столе, возвы­шались два шлема, очень похожие на те, которыми женщи­ны в парикмахерских пользуются для сушки волос. На од­ном из диванов кто-то лежал.
«Взгляни-ка на меня, нового, — сказал мне дядя таким спокойным голосом, как будто он и не рассказывал только что обо всех мерзостях, которые совершал. Он повернул выключатель. — Вот видишь, он совершенно такой же, ка­ким был я, когда ты вернулся из Ниццы. Сейчас он спит. Так и должно быть. В таком состоянии он лучше все вос­принимает. Минут через пятнадцать после тою, как все за* кончится, он проснется. Ты понял, что должен делать? Как только на моем шлеме зажжется вот эта лампочка, — он указал на маленькую лампочку рядом с проводами, соеди­нявшими шлем с металлическим ящиком, — ты застрелишь

меня, старого. Да! — спохватился дядя. .– – Ты умеешь стрелять?»
Я сказал, что умею. Тогда он встал, надел шлем на спя­щего, потом зачем-то улыбнулся мне и, надев второй шлем, лег на соседний диван. Мне было не по себе. Дерна писто­лет в правой руке, я спустился в дядин кабинет, налил в стакан джина, выпил. В голове теснились различные мыс­ли. Я был в ужасе от того, что услышал, но не знал, что могу предпринять, хотя прекрасно понимал, что делать что– то нужно. Нельзя же допускать, чтобы мой дорогой дядюш­ка Реймон и дальше продолжал творить все это.
Неожиданно мелькнула мысль, а не собирается ли он и со мной поступить так же, как с той –горничной? Уж не по этой ли причине он приказал мне приехать на машине? Кто меня видел? Да никто. Прилети я самолетом…
Все, что произошло дальше, я помню смутно. Я был как во сне. Когда я поднялся в лабораторию, лампочка на шле­ме еще не зажглась. И все же я выстрелил… Два раза… Ни тот, ни другой не успели даже охнуть. Потом я сбежал на первый этаж, рванулся было к двери, но… вернулся и щелкнул зажигалкой…
И не думайте, что я жалею об этом. Когда я вспоминаю все, что увидел в лаборатории, и то, что рассказал дядя в последнюю ночь, то понимаю, что не мог поступить иначе. Любое зло должно быть наказано.
Анри Jlanepo замолчал. Глаза его горели, и Тексье ви­дел, что племянник действительно не жалеет о том, что совершил.

Ал. АЗАРОВ

ОСТРОВИТЯНИН
По ее сть
14
Человека можно запугивать до известного предела. После чего наступают апатия и безразличие. Я перешел рубеж страха, и теперь мне все равно. Угрозы Петкова попросту не доходят до меня; я пропускаю их мимо ушей и всматриваюсь в темное пятнышко на стене — след от выпавшего гвоздя. Когда оно исчезнет, все на какое-то время кончится. Так уже было — три или четыре раза, — и всегда исчезновение следа предшествовало потере сознания. — Воды, Бисер!.. Живо!
Окончание. Начало в предыдущем выпуске.
Ледяные струйки льются мне на голову, попадают за шиво­рот. Рубашка давно уже мокра и липнет к телу. Я перевожу взгляд с пятна на свои колени, низ живота; красные полосы и потеки на белом полотне бледнеют, смываемые водой, и ро­зовые капли ползут по коже.

—   Багрянов, — раздельно произносит Петков. — Прекрати те упрямиться. Вы слышите меня, Багрянов?