Самуил Лурье - Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова)

• Название: Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова)
• Автор: Самуил Лурье
• Жанр: Психология

---

Вот и пусть пеняет теперь на себя, пусть идет в домработницы к Татьяне М-ой, раз та оказалась настолько тоньше; но, думаю, и в домработницах ей не бывать, а стоять ей под дождем и плакать под вальс про милого, ах, милого Августина... так ей, принцессе без королевства, и надо.

Это, кстати, как раз тот случай, когда приятное сочетается с общественно полезным. Согласитесь: какими бы вздорами ни занимались на этом телеканале, все же нельзя было исключить, что если - не дай, конечно Бог но если бы все-таки с нами случилось что-нибудь по-настоящему скверное, то мы узнали бы про это всего лишь на два-на три часа позже остальных людей планеты, а не через двое, скажем, суток. Была, была такая опасность - а теперь она ликвидирована, и почти ничто уже не мешает нам стремиться к единственной цели, на которую наведено, как ракета, государство: к перевыборам с оплаченным ответом.

Вот с какой точки следует, по-моему, разуметь возмущающую Вас катавасию с бывшим гимном партии большевиков. Глупость тут (скажу в стиле диалектического материализма - зря, что ли, зубрил?) выступает не как производитель, а скорей как продукт, еще точней - как выверенный, гарантированный эффект при употреблении произведенного препарата в надлежащих дозах. Так-то, по-простому посмотреть - действительно, нехорошо: нужно слишком презирать страну, чтобы предписать ей почитать как святыню текст запятнанного автора на окровавленную музыку. Но взглянем по-государственному: те, кого под этот гром литавр убили, - вообще не в счет - мертвые, что крайне важно, голоса не имут; убийцам и пособникам, наоборот, кайф: не зря жили, правильной дорогой шли, товарищи, - но и не в них дело, они-то и без почестей как-нибудь перетоптались бы. А дело в остальных: ампутировать им, остальным - то есть нам - эту ассоциацию идей; чтобы из этой музыки не вставал каждый раз, как из адского пламени, Сталин; и чтобы вокруг Сталина не теснились, как на Страшном Суде, миллионы убитых; рассечь нам эти нервные волокна; парализовать между ними связь; чтобы мы научились мыслить раздельно: гимн прекрасен - это был, говорят, гимн Сталину - Сталин был, говорят, преступник - теперь это гимн не Сталину - он прекрасен... Вот такое расчлененное мышление некоторые называют глупостью только за то, что оно страдает короткими замыканиями.

Это, по-видимому, вирус, размножающийся в мозгу, наподобие компьютерного; мысли кружатся по замкнутым, не пересекающимся орбитам (как у христианина-юдофоба), дважды два не догоняют четырех.

Но внедрить такую логику, воздействуя лишь на интеллект - довольно трудно. И М-в-сын (не тот, что рекламирует витамины, а составитель одеколона) правильно советует: школьников, манкирующих гимном его папаши, сечь. Оруэлл в "1984" это показал: чтобы человек всем объемом рассудка постиг, что дважды два - сколько скажет Партия, и чтобы он всем сердцем полюбил Большого Брата - надобно человеку ось сломать. Это можно сделать и в казарме, и в лагере, и в тюрьме, но удобней всего, разумеется, в средней школе.

Советская школа так и была задумана - ежедневно заставляя беззащитных детей объяснять: почему дурные тексты гениальны, зачем надо в жизни подражать именно злодеям, и что такое классовый гуманизм, и чем прекрасна диктатура, и отчего мы счастливей всех на свете, - она обустраивала умы практически непоправимо.

Военное обучение, патриотическое воспитание, путешествия по ленинским местам, по брежневским... Встать! сесть! Лишь бы разрушить (неважно, чем) не только способность, а и потребность различать хорошее - и хорошее неособенно. Каковая потребность, полагаю, представляет собой ведущую ось ума.

Зато управлять людьми, прошедшими такую обработку, - одно удовольствие; справится и кухарка. Когда еще они придут в себя! Хозяева же тем временем перевезут своих родных куда надо, переведут деньги, заметут следы.

Главное - занять публику, чтобы не скучала, не глазела по сторонам; развлечь: одних - инфляцией, других - войной, а кого и гимном; встать! сесть! Похоже, что этих забав хватит еще на целое поколение.

Как сказано у Даля: жили старые дураки, поживут и молодые.

Январь 2002

ИЛИ ПРИСТИПОМА?

Ничего, ничего. Я и сам немного мизантроп. Мизантропия - порок народников и тиранов. Развивается на почве роковой невзаимной любви. Помните, Сталин жаловался дочурке: идут, идут вдоль трибуны, все одинаковые, с одинаково разинутыми ртами - дыры вместо лиц - ура, да ура - уроды, дураки... Так что быть любимым тоже нелегко.

Но изнывать от сострадания к униженным, которые от унижения не страдают, - этот синдром Некрасова - Чернышевского: вечно глаза на мокром месте из-за того, что сверху донизу все рабы, - неизбежно приводит к описанным Вами осложнениям по Салтыкову-Щедрину; обоняние спорит с убеждением: счастлив любить эту общность людей как идею, но запаха пристипомы (или путассу?), видите ли, не терплю; это запах измены; как печально, что народ, этот гений чистой красоты, своим заступникам и всей их литературе предпочитает угнетателей, к тому же отдаваясь так задешево.

В подлинно народных произведениях подобные коллизии разрешаются проще и жизнерадостней. Например:

Утки к берегу плывут,

Серенькие крякают,

Мою милую неустановленные лица

используют как сексуальный объект,

да с такой интенсивностью, что

Только серьги звякают!

Лирический герой этого фольклорного шедевра не знаком с неврастенической музой мести и печали. Постигшую неприятность рассматривает трезво, в духе, так сказать, fair play, - притом нисколько не роняя самооценки, - без упрека и разочарования, не сетуя на героиню, ей не пеняя.

Вот как надо, дорогой Д. В.! - а Вы, извините меня, расстраиваетесь, как распоследний романтик и гуманист.

Боже! Эта картина стоит у меня перед глазами, как нарисованная на обложке учебника старинной словесности (где на самом-то деле полагается быть портрету, сами знаете чьему): как Вы томитесь - предположим, во фраке - у парадного подъезда Ледового дворца на улице Большевиков, средь этой пошлости таинственной, восклицая сквозь зубы: "сюда я больше не ездок!", а мысленно допытываясь у Незнакомки - проснется ли она после всего случившегося, исполненная сил иль, наоборот, судеб повинуясь закону...

И мне хочется воскликнуть, подобно следователю - не помню сейчас фамилии, - в романе Достоевского: Д. В., голубчик, да не убивайтесь Вы так!

С чего это взяли Вы, будто вместе с публикой концертов г-жи Алсу включены в какую-то собирательную личность, притом настолько реальную, что ее предосудительное поведение (т. е. Собирательной Личности, а не публики, тем более - не г-жи Алсу) наводит на Вас не только тоску, но и стыд? Неужели ассоциация по смежности, хоть бы и закрепленная в паспортных данных, может иметь над человеком такую власть?

Будь это на самом деле так, можно сразу отменять смертную казнь: поставьте перед осужденным большую фотографию какого-нибудь г-на Ш-на или г-на М-ва и прикажите, чтобы, не сводя с нее глаз, повторял через равные промежутки времени: "Это мой народ, это мой народ", - очень скоро, уверяю Вас, небо несчастному покажется с овчинку.

Моя дворовая команда забила мяч команде соседнего двора - стало быть, я вправе и даже должен разбить от счастья ларек-другой? Наш ОМОН вкупе с, кажется, рязанским расстрелял стариков и женщин в каком-то поселке Алды это на мне, стало быть, позор злодейства? Наш КГБ, или как его там, истребил больше советских людей, чем гитлеровский вермахт, - значит ли это, что я допущен к столу на его юбилеях?

Это слишком горделивый взгляд на вещи - а Зощенко ведь предупреждал: жизнь устроена проще, обидней и не для интеллигентов. Не пора ли отстать от Собирательной Личности? Серьги на ней звякают уж которое столетие - ну и пусть, на доброе здоровье. Никто никого не несчастней. Всё путем. И, кстати, г-жа Алсу распевает, полагаю, ничуть не хуже, чем, например, г-жа Маринина пишет, и жареная путассу (или пристипома?) вряд ли намного уступает в смысле питательности таинственному продукту по имени суши. (Впрочем, лично я как-то так сложилось - ничего этого не пробовал, кроме, кажется, хека мороженого.) И среди девочек с букетами для г-жи Алсу, уверен, есть симпатичные.

А шок, испытанный там, в Ледовом дворце, и описанный Вами столь блестяще, на самом деле, по-моему, - дурнота от единства стиля, эффект ассоциации по сходству. Я же говорил: Петербург невелик и со всех сторон окружен Ленинградом. Реальный социализм действительно пахнет пристипомой, потому что похож на Веселый Поселок как две капли воды. Бездарность, увековеченная в железобетоне, там обнимает человека со всех сторон, как осознанная необходимость.

Ах, какое счастье испытает археолог на раскопках в нашей местности через несколько сотен лет! Вряд ли доберется он до затопленных развалин Зимнего дворца, но Ледовый-то наверняка сохранится, равно и окрестность. И вот, подтверждая теорию Освальда Шпенглера в гениальном "Закате Европы", уцелевшие предметы нашего обихода сойдутся в ребус, ясно читаемый насквозь. И будущий нобелевский лауреат поймет: здесь, как в Древнем Египте, сама материя времени запечатлела его дух; всё похоже на всё; у вещей, обычаев, законов и вкусов имеется общий знаменатель; синтаксис политической риторики отвечает состоянию путей сообщения; устройство канализации - представлению о правах человека; названия улиц (отыщется же табличка: "проспект Большевиков"!) - религиозным взглядам; планировка жилищ - пафосу любовной лирики, убранство могил - уровню средств массовой информации... ну, и так далее. Лица, одежда, мысли - все прекрасно в одной и той же степени. (Положим, клетчатый пиджак одного здешнего начальника выбивался из гармонии - то-то его так ненавидели, - но пиджаки недолговечны; едва ли найдут.)