Елена Супранова - Тюха

• Название: Тюха
• Автор: Елена Супранова
• Жанр: Современная проза

---

Тюхина голова стала разбухать, он испугался и снова задёргался, глубже и глубже ввинчиваясь в подушку, ища и не находя глубины.

Всё опять поплыло, закружилось… Это напомнило ему кружение балерины. Одетты. Одилии… Он не вспомнил фамилию балерины, хотя должен был, потому что читал в программке. Она — белая шея, длинная спина и стройные, тоже длинные, ноги — была то белой, то чёрной лебедью. Ей нужна была любовь принца, а этим принцем уже давно стал Тюха. Он им стал ещё после второго класса, а балерина приехала к ним на гастроли в августе, поэтому-то и не знала! Эх, как же ей об этом сказать? Написать. Да, написать! Он заворочался, потянулся за бумагой и карандашом. Кто же это так утяжелил бумагу?! Какая же фабрика и зачем выпускает такую тяжёлую бумагу?! Не удержать… А балерины снова закружились, запорхали по сцене…

— Эй, доходяга! — окликнули с койки напротив. — Свалишься! Чего ты колготишься? Спи давай! Размахался тут… Наоттягивался, крышку свинчивает. Это. ну. видал я его где-то. Вроде он в нашей школе учился. Вот рохля, уже сколько часов прошло, как он, это. поступил сюда, а до сих пор не оклемался! Ишь, как его расколбасило.

Толька, видал, я за три часа стал как огурчик? Не слышал, он чем пробовался?

— Не знаю, говорят, «колёсами» накачался. Ты смотри, какая мелкота: разве ему подберёшь дозу?! Я одному такому тащиле переправил пару доз, а он там чего-то перепутал да обе враз заглотил. От них разве респекта дождёшься… Дуба той же ночью дал. А я при чём? Сам ни фига не соображал, а меня затаскали в милицию. Главное, он со мной так и не разбашлялся, три зелёных осталось за ним. Легавый с участка два раза приходил, допытывался: я или не я дал ему. Ещё и следователь вызывал. Такая засада. Хорошо, хоть папик нашёл знакомого в прокуратуре, тот помог зашифроваться, а то бы… — он сделал выразительный жест ребром ладони поперёк горла.

Балерины порхали и кружились в дружном хороводе, Тюха стал дирижировать руками, пытаясь направить их кружение в нужное ему место — за кулисы. Он видел, что они устали, топот их стройных ног на пуантах стал тише. А там, куда они неслись, их уже поджидал Коршун… И тогда Тюха закричал им: «Не туда, не туда!» — и метнулся в свете прожекторов наперерез, чтобы остановить их полёт. Но они его не послушались и слетались к Коршуну, словно бабочки на свет. И она, его Одетта-Одилия.

— Говорил же, свалится! Вот, свалился, неадекват. А теперь нам его таскать. Бери давай под мышки, а я за ноги, закидывай! Ух, тяжёлый мэн. Я раньше, до этого, ну, когда ещё в школе учился, был здоров, как этот… как его… Это сейчас у меня что-то сердце сдаёт, одышка вот.

— Надо было не переходить на «колёса». Я сам— только «химку».

— Ага, у Пепла не перейдёшь!.. Он же так зажмёт, так… это… как его?.. скрутит, что не пикнешь. Сначала подсунул мне дозу, жлоб, а потом и говорит: в долг не получишь, иди мани сам добывай! Где их добудешь?.. У матери уже ничего… это… нет, в комиссионку тоже нечего сдать. Сижу час, два, чешу грудь табуреткой. Ну, и нарисовался к соседке Ольге Алексеевне, полез, когда её дома не было. Да что у неё возьмёшь?. Одна ерунда.

— Дверь взломал?

— Да нет, она у нас всегда запасной ключ оставляла. Мать потом ей это. Как его?. Ремонт бесплатно сделала, всё замяли, а меня — сюда. Ещё недельку побуду — и домой, на мамкины харчи. Раньше картошку жареную любил.

— Я тоже, — вставил Толик.

— Ага. Мать принесёт селёдочки копчёной, помидорки откроет — трёхлитровую, и давай мы хавать. Сейчас не тянет совсем.

— И меня. Иногда съел бы чего, да не лезет. Всё время жабры горят — пить охота.

Жарили каштаны. Они их таскали руками из догорающего костра и тут же ели. Каштаны были горячими, обжигали горло. Как же еда обжигает!.. Вкусно. Тюха придвинулся на самый край скамьи и протянул руку за следующим. В груди был жар, захотелось пить.

— Пить, пить… — попросил он.

— Блин горелый, опять свалится! Давай, Валерка, его привяжем к спинке кровати, а то ещё свалится, когда мы будем в столовке. Я его поднимать не собираюсь снова!

— Давай привяжем намертво! Жаль, полотенце короткое, не получается крепко. Пускай лежит, не дрыгается. А то у меня. это. печень — не того, увеличилась. Натаскаемся, а потом пей лекарства, улучшай себе показатели. Врачиха. ну, как её?. Ирина Михайловна сказала, что с такими анализами надо на инвалидность отправлять. На первую группу, говорит. А что: кайф на инвалидности, не надо горбатиться!..

— Ага. Мать наезжает, говорит, чтоб женился на Наташке. Она, конечно, прищепка нормалёк, прибамбасы любит, пудтл их на прикид вешает. Прикольно. А на фига жениться на кляксе?! Совсем мартышка ещё, и четырнадцати нет, а мать, знай, трындыгаит своё. Были б деньжары, может, и женился б, лайфа-то утекает.

— Не лажанись! Им лишь бы обженить, с рук… это… сбыть. А там и кнедлики появятся. Жена как начнёт требовать: давай деньги на колготки, на духи… на пелёнки. Пошли они все!.. Такой головняк… Я до тридцати жениться и не собираюсь. Мать плачет, заканала совсем. Конечно, ей была бы спокуха, если б я с утра и на весь день утекал на работу лепить бабки. Так я теперь — всё, не работник. А здорово: все утром. на это. на работу бегут, а я у себя в румке у окошка сижу, на дорогу гляжу.

— Я тоже не пойду вкалывать, неохота рано вставать, хотя бабосы и мне б не помешали. От предков никакой баксовки нет. А Наташка жмёт: давай иди, молоти. Я бы пошёл, но не на весь же день! Тоже неохота мне. Говорит, тунеядец. Предки гонят на работу, ругаются: мне-то двадцать шесть через три дня стукнет.

— С тебя причитается. Я в двадцать шесть, может, уже помру. Пойдём похарчиимся, успеем до обхода, а то это. столовку закроют.

Обход был, как всегда, с десяти и до часу. Ирина Михайловна начала его со второй палаты: там тяжёлый случай.

Она приветливо улыбнулась больным, отметив, что настроение у них плохое. Всё ясно: Паклин не пришёл в сознание. Подставила стул к кровати больного, присела. Положила на его лоб руку и, почувствовав жар, призадумалась.

Волна жара разлилась ото лба по всему лицу, к шее, и Тюхе стало нестерпимо жарко. Он дёрнулся откинуть одеяло.

«Кажется, пошевелился, — заметила Ирина Михайловна, — надо ещё одну капельницу поставить, или уж сразу — в реанимацию. Да. Не нравится он мне».

Горячая волна ушла, и опять Тюхе стало холодно, застучали зубы, в глазах заплясали красные мошки, потом зарябило чёрно-белое.

Пришли санитары — два хмурых студента, халаты нараспашку, переложили его на каталку и увезли в реанимацию.

— Ну, блин, слабака нам подселили! — усмехнулся Толик. — Со мной столько не возились. Ну, я согласен, дозяк большой, так чего полез на него? Слабак. У меня таких доходяг — полшколы. Мелюзга! Им дай дозу, а они — коньки откидывают. Сами же мульку выпрашивают, а потом.

— Мазер наошкала по мобиле, что… это… витаминов принесёт вечером. Пускай несёт, я люблю витамины. Говорит, чтоб лекарства пил… Ага, сейчас! Их выпьешь, а потом тебя… ну… выворачивать начнёт, да, Горб? Не буду пить. Обожду, как хуже станет, так и выпью. Сегодня аж две капельницы назначили, сейчас придут ставить, а у меня, видал, дорога какая, — он закатал рукав футболки и показал руку, всю в венозных узлах. — Такой отсос… Мне, Толька, охота с парашютом прыгнуть. Захотелось вот.

— Прыгни! Парочку «колёс» глотни, как этот, которого — в реанимацию, и кайфуй себе, крути винтом руки. Не-ее, я погожу. Вот подлечусь, схиляю к бабке в деревню, отдохну в кормушке за печкой. Там такая пыгрловка, даже клуба нет. Потом уж конкретно на «химку», в отрыгв. Капают, капают мне эти лекарства, да только совсем хреново, не уснуть.

— Тюха! Витюха! — закричали дружно под окном.

— Это новенького корешки кричат, — сообразил Валерка, подходя к окошку. — Идите туда! Его в реанимацию отвезли! Ага, туда идите, вход… это… Как его?. За углом! Поняли, наконец-то. Ишь, народу поприходило! Тюхой зовут. Наверно, кликуха.

— Он — Витька, бабка его так называла. Витюха, блин. И чего он такой дохлый?.. Мои паханы тоже за меня переживают: чуть глаза закатятся в кайфе, так «скорую» вызванивают, передоза боятся. Тебя почему Горбом прозвали? Вроде ты не горбатый. Или самую малость.

— Это меня по фамилии: Горбатов я. Вот и зовут Горбом. Я не обижаюсь, уж лучше так, не обидно. Вот у нас Кольку Игнатова… этим… Лопухом прозвали, это хуже, да?

— Ага, Горбом лучше, не обидно.

— Маш, ты чего это не ушла домой? Ты ж с ночи!

— Уйдёшь тут… Маринка загуляла, не пришла на смену, вот Эльвира меня и не отпустила. Да ладно, отосплюсь ещё! После обеда в четвёртой палате посплю, там койка пустая, часика два. А ночью я уж сама покручусь, ладненько?

Нина Григорьевна кивнула.

— Ниночка Григорьевна, сбегаю я в реанимацию: мне ж бабка этого новенького — Паклина — шоколадку сунула.

— Подумаешь, что ж теперь её всю жизнь отрабатывать?