Игорь Фесуненко - Пост Леонардо

• Название: Пост Леонардо
• Автор: Игорь Фесуненко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1975

В книге рассказывается о жизни бразильских индейцев, о знаменитых братьях Вильяс-Боас, посвятивших свою жизнь трудному делу защиты прав индейцев.

Автор в течение пяти лет работал в Бразилии корреспондентом советского радио и телевидения, некоторое время жил в Шингу — районе, который в силу своей недоступности позволил индейским племенам сохранить в неприкосновенности древние обычаи. Личные впечатления автора легли в основу книги.

---

2. Мягкость, постоянство и смирение с нашей стороны, которые характеризуют нас как христиан;

3. Открытие торговли с варварами, даже если она нам будет в убыток;

4. С помощью подарков и терпеливых воспитательных мер мы должны стремиться к миру с враждебными индейцами;

5. Мы должны способствовать всеми возможными средствами бракам между индейцами, белыми и мулатами».

За истекшие с того времени, как были написаны эти слова, полтора столетия не было недостатка в государственных деятелях и чиновниках всех рангов, в теоретиках и практиках «индеологии», которые пытались развивать и совершенствовать эти принципы, столь же гуманные, сколь и идеалистические. Писались труды, произносились речи, закладывались памятники индейским вождям. Обладатели фешенебельных особняков Рио и Сан-Пауло, кокетливо бравируя своим квасным патриотизмом, нарекали наследников индейскими именами и украшали залы идиллическими гравюрами и пастелями на темы индейских мифов. Поэты писали свои поэмы, юристы сочиняли трактаты, а индейцев становилось все меньше и меньше... Этому не смогла помешать даже специальная Служба защиты индейцев, созданная великим бразильцем — генералом Мариано Рондоном, который в своих легендарных экспедициях по индейским землям неукоснительно следовал гуманистическому лозунгу «Умереть, если понадобится. Убивать — никогда!..»

В ответ на мой вопрос о том, что должно быть сделано для предохранения индейской культуры от «железной поступи прогресса», профессор Кардозо де Оливейра разводит руками:

— Конечно же, нужно уважать их культуру, их традиции, жизненный уклад, их независимость и право распоряжаться своей судьбой. Это никогда не делалось не только у нас, в Бразилии, но и во всех остальных странах, сталкивающихся с этими проблемами. Индейцы, как и любой другой народ, стремятся сохранить за собой право на суверенитет. Право жить своей жизнью. Но так как у них нет объективных условий и возможностей для этого, так как они не могут заставить белых прислушаться к их голосу, то в конце концов всегда торжествует право сильного.

Карлос Морейра Нето изучает историю законодательства, регулирующего статус индейцев в бразильском обществе с самого зарождения этой страны. Он считает главной бедой то, что индейцы всегда рассматривались окружающим их обществом как препятствие на пути прогресса и цивилизации, препятствие, которое должно быть устранено, преодолено или нейтрализовано.

А Эдуарде Галвао — один из старейших антропологов Бразилии, заведующий сейчас секцией антропологии в знаменитом музее имени Гёлди в Белеме, обратил мое внимание на едва ли не самую главную сложность проблемы.

— Решение этого вопроса, — сказал он, — необычайно трудно без разрешения проблем бразильской провинции вообще. Невозможно оказать действенную и эффективную помощь индейскому населению, не обратив внимания на положение остального сельского населения страны. Разве можно, например, послать медика или создать медицинский пункт в какой-то индейской деревушке, если на сотни километров вокруг в убогих деревнях бразильских бедняков дети будут продолжать умирать от отсутствия лекарств и элементарной помощи? Разве можно пытаться улучшить условия жизни индейцев, не оказывая одновременно помощи миллионам крестьян, многие из которых бедствуют и влачат не менее трудное существование, чем индейцы? Нельзя наладить сельскохозяйственное производство в какой-то индейской общине, не подымая одновременно культуру производства на плантациях белых соседей этой общины.

Иными словами, — заключил свою мысль профессор Галвао, — решение индейской проблемы должно было бы стать составной частью коренных структурных преобразований в социально-экономической жизни бразильской провинции.

Вопрос заключается в том, кто и когда способен решиться на реформы такого масштаба. И смогут ли индейцы дождаться этих реформ.

ТОЛЬКО ОРЛАНДО И КЛАУДИО...

Вторые сутки мы ждем самолета. Он должен сесть на две-три минуты и принять нас на борт, не выключая моторов. Поэтому все вещи давно уложены, никто не отлучается с Поста, и через каждые полчаса каждый из нас по очереди издает ликующий возглас: «Самолет!», принимая за шум моторов пение гигантского шмеля или рокот «джипа», возвращающегося с плантации. Торопливо делаются последние фотографии: красавец Мейрован с женой и дочкой, худощавый Пиуни со своим тихим семейством. Орландо по моей просьбе подсаживается на скамью к Пиуни, и детишки радостно ползут на руки деду. Он улыбается, шлепает их по смуглым попкам и — он не может потратить впустую даже эти три минуты, пока я щелкаю затвором «Кэнона»! — деловито осведомляется у Пиуни, не забыл ли он починить дверь на складе.

— Не забудь смазать маслом петли. Эту проклятую дверь скоро нельзя будет открыть, даже ежели соберем сюда всех до одного чикао.

Потом мы слоняемся без дела, Орландо озабоченно глядит на небо, солнечное, ослепительно голубое, и, показывая на север, на приютившуюся у самого горизонта чуть различимую серую полоску облаков, сокрушенно качает головой:

— Сидит небось ваш самолет где-нибудь в Кашимбо или Жакареаканге: похоже, там льет как из ведра.

Галон в который уже раз перекладывает из одной пачки в другую рисунки, которые он везет на выставку индейского искусства и ремесла в Сан-Пауло. Нельсон забавляется с Педро: тычет острым ногтем мизинца в пушистый бок попугая и радостно смеется, когда птица, потеряв терпение, взмахивает крыльями и недовольно вскрикивает.

Неожиданно вваливается в «контору» шумная толпа: к Орландо заявилась почти вся женская половина чикао. Они галдят, размахивают руками, суетятся. Орландо вздымает руки к небу и требует разыскать «переводчика» Куйаме. Куйаме нет, он либо уехал с отцом на «росу», либо ловит попугаев в лесу. Тогда Орландо выгоняет этот цыганский табор из «конторы», крича, что у него больше нет терпения, что пропади оно все пропадом: и чикао, и самолет, который не приходит, и радио, которое не работает, и очки, которые снова пропали... «Кстати, где Кокоти? Кокоти! А ну марш за очками!» И клянется, что, если его не оставят в покое, он пошлет все к черту и уйдет отсюда куда глаза глядят.

Симаира, Якупе, Явайту, Тибуку и еще несколько женщин подходят ко мне. «Караиба имбора? Караиба имбора?» — спрашивают они, показывая на лежащие под скамьей сумки и рюкзак. Да, имбора, отвечаю, показывая на небо: «Авион, караиба имбора...»

Они садятся рядом и обнаруживают, что кожа моя на лице, на спине и на плечах начинает шелушиться, не выдержав убийственного солнца. Это приводит их в недоумение. Симаира трогает лоскуток, отрывает его, изумленно смотрит на меня: не больно? Я улыбаюсь: нет, не больно.

На нашу скамью подсаживается Клаудио. Он поправляет очки, достает из кармана смятых до невероятности брюк пачку все тех же вонючих сигарет и закуривает, прищурив слезящиеся от дыма глаза. Мы молча глядим на ребятишек, гоняющих мяч под пекизейрой, на Сабино, несущего со склада на кухню мешок с рисом, на Бенедито, обмеряющего рулеткой заднюю стену конторы. Потом Клаудио спрашивает:

— Ну как? С какими мыслями уезжаете от нас?

— С грустными, — отвечаю я.

— Почему?

— Хотите, чтобы я был откровенен?

— Да, конечно.

— Ответьте мне на один вопрос, Клаудио: ведь и вам, и Орландо уже далеко за пятьдесят, не так ли?

— Да.

— Ведь вы с ним рано или поздно должны будете...

— Умереть? Конечно, все мы смертны.

— Нет, дело не только в этом: ни вы, ни Орландо не выкованы из железа. А жизнь здесь... впрочем, мне ли об этом вам говорить? Ну еще пять лет, десять, пусть двадцать. А потом вы вынуждены будете вернуться. Туда, в Сан-Пауло... Не так ли? А что останется здесь после вас?

Он молчаливо дымит сигареткой, разглядывая свои стоптанные башмаки. Шумный табор чикао, к удовольствию Орландо, снялся наконец с якорей и, оглашая окрестности Туатуари истеричным галдежом, отправился обратно в свою деревню.

— Скажите, Клаудио, только честно: разве можно столь великое дело ограничивать рамками семьи? Почему вы не готовите себе замену? Разве вам безразлично, что будет здесь после вас? Ведь вы же лучше, чем кто бы то ни было, понимаете, что стоит вам с Орландо уйти отсюда, как все здесь полетит вверх тормашками: мирный покой Шингу взорвется.

Клаудио продолжает молчать, потягивая сигаретку. Ведь вы же не будете отрицать, что вся эта система держится только на вашем авторитете, на плечах двух людей — Орландо и Клаудио? Что за исключением Пиуни, Мейрована и еще полудюжины ваших помощников все остальные, оказавшись без вас, способны из-за первого же недоразумения взяться за «бордуны». Да и за полученные от вас ножи!

Орландо, прислушивавшийся через окно к нашей беседе, точнее говоря, к моему монологу, выходит из «конторы» и присаживается рядом с нами, обмахиваясь своей академической шапочкой.