Инна Кинзбурская - Дорога на высоту

• Название: Дорога на высоту
• Автор: Инна Кинзбурская
• Жанр: Русская классическая проза

---

А что будет с ними? С их домом?

Чем жил этот месяц Толя? Наслаждался свободой? А может, тоже лежал ночами без сна и думал? Тосковал по ней? Невозможно, чтобы все вдруг рухнуло.

Нет, этого не может быть...

Наверное, все женщины думают: со мной такого произойти не может. С другими -- да, со мной -- ну что вы! Никогда!

Он протянул ей еще конфету. Она почувствовала, что сейчас задохнется. Встала, сгребла в мойку посуду, мыть не стала, спросила, сама не узнав своего голоса:

-- Разберем вещи?

-- Да, -- его голос тоже был неожиданно глухим.

Они вошли в комнату, она первая, он следом. В комнате было чисто, красиво, уютно, вещи лежали на своих местах, это был их дом, ее привычный мир. И Светлане вдруг показалось, что ее здесь ждали. Несмотря ни на что. Только не надо иллюзий. И не плакать. Не плакать. Не плакать.

Господи, она всего-навсего женщина.

Главное -- не смотреть ему в лицо. Иначе она точно расплачется и скажет, что нет больше сил вот так жить.

Анатолий внес в комнату сумку и поставил на ковер, не обтерев, как обычно, дно. Оно могло быть грязным, но какое эти могло иметь значение сейчас? Светлана почувствовала, что он тоже, как робот.

Она опустилась на колени, чтобы открыть сумку, но движок замка-молнии заело, она дергала его туда-сюда, не помогало.

-- Давай я, -- сказал Анатолий, присел на корточки рядом, нетерпеливо протянул руку к движку молнии. Их пальцы на миг встретились, это короткое прикосновение было неожиданно острым, оба вздрогнули, но не взглянули друг на друга.

Анатолий открыл сумку, стал копаться в ней, тоже нетерпеливо.

Что с ними стало? Что с ними стало? Все, как в тумане. И только яркое спасительное пятно -- импортные шмотки в горле раскрытой сумки, как будто нет на свете ничего важнее: для нее показать эти шмотки, для него -- посмотреть. Она молча лихорадочно стала выбрасывать на ковер вещи, по одной, по две, пачками. Она кидала, он подбирал, встряхивал, ища то, что предназначалось ему, отбрасывая женское и девчоночье. Наконец, он поднялся, держа в руках светло-серые брюки из тонкой плотной материи, развернул их перед собой, с полминуты рассматривал карманы, заклепки и молнии, произнес:

-- Класс! -- Голос у него звучал спокойнее.

Не выпуская из рук драгоценность, тут же, посреди комнаты, сбросил брюки, в которых был, надел новые. Пошел в спальню посмотреть на себя в зеркало. Пока его не было -- наверное, целую вечность -- Светлана сидела, не двигаясь, в голове было пусто и тупо.

Он вернулся довольный, брюки ему понравились.

-- Сколько?

Вопрос был обычный, все, как раньше. Она так же, как всегда, назвала цену, для этого не надо было выходить из своего тупого оцепенения. Он произнес: "Ого!", но тут же махнул рукой: а, черт с ним! Стал перед Светланой:

-- Нормально?

Брюки сидели на нем отлично, сбоку только была небольшая морщинка. Светлана потянулась, чтобы разгладить, рукой ощутила знакомое тепло его тела, отдернула руку, опять наклонилась над разбросанными пакетами.

-- На вот это...

Анатолий взял из ее рук светлую куртку на молнии, тоже с заклепками и карманами. Опять спросил:

-- Сколько?

Цена быта жуткая, но Анатолий вновь махнул рукой. Что означал этот жест? Живем один раз, почему бы не походить прилично одетым? На то и вкалываем, чтоб зарабатывать, а зарабатываем, чтоб тратить. Или -- ему, как и ей сейчас, все равно. Мир рушится, какая разница, стоит куртка двести или полторы тысячи?

Он опять отправился в спальню, к зеркалу, долго не возвращался, а она опять сидела, не двигаясь. Было жутко. Что-то уходило, отдалялось от нее, Светлана не могла понять -- что, и почему так трудно дышать.

Анатолий вернулся, полностью облаченный в импортные шмотки, стройный и поюневший, какой-то другой, совсем не тот, что встречал ее на вокзале. Он и тогда был неплохо одет, но сейчас перед ней стоял человек преуспевающий, человек, у которого все "о кей". И это -- ее муж. Пока еще муж.

Она видела его сквозь пелену. А в руках машинально сжимала блузку из легкой серебристой ткани.

Анатолий заметил блузку. -- Ух ты! Надень.

Он сказал то, что говорил всегда, раньше, увидев у нее красивые вещи. Но голос у него опять был глухой, наверное, и ему было трудно владеть собой, и он пробирался словно в тумане.

Она растегнула халат. Но влезть в серебристую ткань не успела. Его возбуждение, его желание передалось Светлане. Он рванул на куртке импортную змейку, не заботясь о том, чтобы она не сломалась, сбросил костюм, сделал шаг.

-- Света... Света... -- это прозвучало, как стон.

Его руки жгли. Они не были вместе тысячу лет, целую вечность. У нее больше не было сил.

Он ласкал ее как-то ожесточенно, без слов. И она -- молча. А потом, после, она вдруг ощутила жуткую пустоту. Но Анатолий еще обнимал ее, и Светлана с трудом удержалась, чтобы не отвернуться.

С этим надо жить. К этому надо привыкнуть.

И НАСТАЛО УТРО или ЛЯГУШКА В СМЕТАНЕ

Светлана лежала на боку в удобной широкой кровати, укрытая легким пуховым одеялом. Кровать им подарили год назад знакомые старожилы, а одеяло они купили совсем недавно, от него еще исходил аромат новой вещи. Теплое одеяло, которое они привезли с собой, набухало от непроходящей зимней влаги, становилось тяжелым, неудобным, его пришлось выкинуть.

Светлане было тепло и приятно. Она наконец смогла лечь. Это было блаженство, ни с чем не сравнимое -- вытянуться, дать отдохнуть рукам, ногам, спине, всему телу. И только мозг, тоже усталый, не мог расслабиться, в голове все плыл этот трудный-трудный день, плыли два года, как один день, и не давали уснуть.

Ей виделась не плавная лента последовательных событий, а рваные куски, слышались чьи-то голоса. Что-то проступало в памяти ясно и четко, а многое она могла едва-едва различить. Светлана делала над собой усилие, чтобы вспомнить, что это было, но картины и слова исчезали, оставляя только смутное чувство тревоги. И нереальности.

Реальными были только вот эта кровать, одеяло, дыхание Анатолия. Спит. Пусть спит.

Даже розы на зимних улицах города казались чем-то непостижимым, из придуманного бутафорского мира. А ведь они цветут -- красные, белые, желтые. Светлана любуется ими уже третью зиму, пора бы привыкнуть и перестать смотреть, как на чудо.

Третью зиму они живут в Израиле. Пора бы и к этому привыкнуть и почувствовать себя дома. Пора. А вот -- никак.

В первый год это бывало с ней часто. Иногда по утрам. Она просыпалась, не сразу открывала глаза, казалось: вот сейчас откроет и исчезнет тяжелый сон. Все будет, как прежде.

Сейчас уже реже, но все равно накатывает.

Сегодня накатило в автобусе. Автобус ехал по вечерней Хайфе, было уже темно, за окном мелькали цветные изогнутые витрины магазинчиков. Впечатление многоцветья и изогнутости создавали, наверное, огни неоновых ламп, в свете которых серебрились, алели, сияли голубизной, выставленные в витринах нарядные вещи. Но из окна автобуса все это вдруг показалось Светлане странным игрушечным праздником, где разноцветные стекляшки имитируют роскошь.

Казалось, она смотрит фильм. Как у фантастов: надеваешь шлем, нажимаешь кнопку, крутится кино. Героиня фильма -- ты. Выбирай заранее, какой хочешь -на час, на два, на один сеанс.

Словно героиня такого прокатного фильма, она ехала по чужому городу, вокруг звучала незнакомая речь. Надо только снять шлем. Увидишь свою остановку автобуса -- "Комсомольский проспект". Выходи. Заверни за угол. Дом во дворе, третий этаж. Сбросишь туфли, под ногами знакомое тепло коврового настила.

Странный фильм они выбрали. Сеанс не кончается.

За окном уже не видно магазинов, мелькают тусклые огни мастерских и гаражей, автобус идет через промышленную зону. А там и город, где они поселились, маленький городок на холмах.

Анатолий заворочался, вздохнул. Проснулся?

-- Не спишь?

-- Как видишь...

-- Что-то случилось?

-- Нет, что ты. Разве может еще что-то случиться?

-- Ну... тогда давай спать. Постарайся заснуть. Поговорим завтра.

-- Завтра, так завтра.

Нет, нет, так нельзя. Надо сделать над собой усилие. Когда она в последний раз выслушала его? Они вообще почти не видались. Она возвращается поздно, Анатолий, если бывает дома, в это время уже спит. В последние месяцы он работал в Эйлате, приезжал редко -- на день, на два. Усталый, злой, падал. Не успевал отоспаться, уезжал снова.

Светлана повернулась к нему лицом:

-- Ну -- что?

-- В Эйлат я больше не поеду.

Она не спросила, почему. Ждала. В прошлый раз он тоже говорил, что не вернется в Эйлат.

-- Все равно на стройке не разбогатеешь. Каблан на тебе заработает, это точно. А ты угробишься, -- о себе он говорил как бы со стороны. -- Получу пособие, буду пока искать что-то другое.

Она тогда опять пыталась говорить, что он все делает не так, у него есть профессия, надо идти на курсы, идти этим путем. Он, как всегда, не слушал, повторял свое: