Клим Каминский - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Клим Каминский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Все пятеро полукругом выстроились вокруг стола, за которым мы продолжали сидеть, не в силах сделать ни единого движения, прикованные к облезлым табуретам. Дрожащей рукой Шагинян вставил в мундштук папиросу и несколько раз попытался закурить, после двух-трех неудачных попыток изогнутая мятая папироса загорелась наконец. Зендер рявкнул, не глядя на меня:

- Шиммель!

- Я! - подпрыгнул на месте, вскочил и выпрямился, прижав локти к бокам.

- Давно сидите?

- Около получаса!

- До того был у тебя кто-нибудь?

В глубине душы я ужаснулся, как они узнали, но внешне, естественно, ничем не выдал своего замешательства.

- Нет, никого.

- Никого!? - взвился Зендер, не отводя глаз от голой стены, - Она, между прочим, пребывает в состоянии комы!

- Как это комы... - растерялся я.

- А-га! То-то же. В шоке, в коме, какая разница, - неожиданно протянул он, - Не об этом речь. Моя. Что ж это ты, Шиммель, не оправдал, не оправдал...

Остальные члены президиума печально и укоризненно молчали, уставясь кто куда, но ни один взгляд не был направлен на меня. Считалось, что в президиумы подводного собрания попадают лишь люди исключительных душевных качеств, в том числе и безграничной проницательности. Глядя на человека, они мгновенно и безошибочно проникают во все его потаенные мысли и переживания, что, естественно, может привести к душевным расстройствам или даже смерти личности. Посему им было разрешено смотреть лишь на неодушевленные предметы или друг на друга, поскольку у них самих не было внутренней, тайной духовной жизни, которая не принадлежала бы общему Делу. Это было едва ли не единственным ограничением их власти в пределах одного отсека.

- То, что ты совершил, в прямом смысле слова не является преступлением непосредственно.

- Ну, - пожал я плечами, - накричал на бабулю...

Я уже слегка оправился от их первого напора, так сбившего меня.

- Шиммель, Шиммель... - укоряюще покачал головой Зендер, глядя на соседскую кровать, - Пора б уже было прочитать Второй, расширенный и уточненный выпуск нашей Отсечной памятки... Почему ты не убил ее!? неожиданно воскликнул он.

- Как это... - снова я растерялся. Право слово, профессионалы... Убийство... Это же плохо... Не убий...

- Вот не читал, вот и результат, - фыркнул грустным басом один из стоящих.

- А читал бы, то и знал, - подхватил его слова Зендер, - Что убийство пожилой женщины не только не является преступлением ни против Общества, ни против Морали, - он так и говорил, с большой буквы, Общество, Мораль, - но и всячески поощряется. Последним декретом Головного отсека убившие Пожилую Женщину получают дополнительный паек и досрочное повышение в звании.

Я только хлопал ртом. Это даже не Федор Михалыч, это уже черт знает что творится!

- Более того, пожилым женщинам запрещается умирать от старости, болезни, несчастного случая, равно как и от иных причин, кроме как будучи убитыми так называемыми нео-Родями.

Зендер зашагал по комнате, обшаривая глазами обстановку и бесшумно ступая мягкими тапочками, делал вид, будто размышляет вслух:

- Конечно, сам по себе проступок Шиммеля не столь уж страшен. Не в этот раз, так в другой. Время, значить, еще не пришло. Мало ли, в конце концов, у нас Пожилых Женщин? Нет, не мало, незаменимых у нас нет. Число П.Ж. неуклонно растет, и мы работаем над этим, - он прокашлялся, - Но что мы имеем с другой стороны? А с другой стороны мы имеем, что своим проступком Шиммель не только раскрыл свою еще сыроватую, не закаленную и не подготовленную сущ-чность, но и едва не довел П.Ж. до смерти. Смерти! - не этой ноте Зендер замер. Казалось, весь мир выдерживал с ним грозную паузу, И это вопреки декрету, о котором я упоминал выше! Только лишь безграничная отвага слабой П.Ж. помогла ей выстоять и остаться верной Идеалам до конца.

- Но я же не хотел... я не знал...

- И вот, - перебил он меня, - Президиум, учтя все названные Обстоятельства, а также шестнадцать Неназванных, Постановил тебя... приговорил тебя... Шиммеля... к Справедливой мере, - в голосе его зазвенела медь, - Три Ночи ты должен провести у койки Обиженной тобой П.Ж., читая вслух сцены из Великой книги Великого писателя, Феодора Михайловича Дастаевскаго, сцены, в которых с Гениальной Силой изображено убийство старухи-процентщицы. Читать следует, делая пятиминутные перерывы каждый час, с начала Комендантского Часа и до его окончания, - он отер пот со лба, Приговор приводить в исполнение начиная с сегодняшней ночи. Все.

- Стало быть, - я уже набрался храбрости и даже ухмыльнулся, - мне уготована судьба Брута?..

- Причем тут Брут? Брут Цезаря убил, а ты даже на П.Ж. не мог... эм-мм... как следует.

- "Брут" означает "свинья", - встрял в разговор еще один, неровно стриженный.

Я воздел очи к небесам, которые всегда подразумавеются где-то за переборками: "Господи, видишь глупость их и невежество?! Что ж, смеяться мне или плакать?.."

Не говоря более ни слова, нежданные визитеры разом развернулись и вышли вон из комнаты. Естественно, молчание повисло, и в этой тишине особенно отчетливо прозвучал сигнал отбоя. Я встрепенулся - наступал Комендантский час, и мне стоило поторопиться, если я хочу исполнять положенное мне наказание. Сняв с киота книгу, я оставил Кима с Шагиняном и пошел ночевать к старухе.

Тихонько приоткрыв дверь, я заглянул внутрь. Старуха спала, лежа на спине, и храпела, уставя вверх подбородок, покрытый редкой щетиной. Я вполне мог просто-напросто остаться здесь на ночь, ничего не читая и прекрасно выспавшись, но осведомленность президиума порой была воистину устрашающа, поэтому я, скрестив ноги, взгромоздился на табуретку, открыл тяжелый том на закладке и начал: "Дверь, как и тогда, открылась на крошечную щелочку, и опять два вострые и недоверчивые взгляда уставились на него..." Старуха мигом проснулась, счастливое выражение засветилось на ее лице и в глазах, уставленных на меня. Я же не прекращал своего занятия, мысленно страшась повторения Гоголевского триллера и опасливо поглядывая на старуху. Мне иногда казалось, что она уже не лежит на кровати, а тихонько приподымается в воздух, сохраняя все то же неподвижное положение. Вздрагивая и присматриваясь, я успокаивался, но, естественно, лишь на время.

Внезапно послышался загробный голос: "Пр-рроведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!", и из-за переборки тяжко загрохали шаги. Я весь покрылся холодным потом и замер, как бандар-логи перед танцем удава Каа, загнипотизированно глядя на дверь, из-за которой слышалось движение. Убийственно медленно она подалась, и из темноты ночного коридора высунулось искривленное хохочущее лицо Кима. В негодовании я швырнул в него книгой, закрыв лицо ладонями и, кажется, слегка всхлипнул. Смущенно улыбающийся Ким подошел ко мне, хлопнул по плечу:

- Да ладно тебе, старик, я пошутил... Забудь...

Вслед за ним показался Шагинян, невозмутимо попыхивая папироской. Завидев его, старуха проворно вскочила и, с криком гарпии вырвав из мундштука папиросу, в несколько жадных затяжек прикончила ее. Улегшись обратно, она требовательно посмотрела на меня. Дрожь унялась, и сильно хотелось спать, но я знал, что грозит нарушителю постановлений президиума, поэтому, обозвав ее тихо, я вытолкал из комнаты обоих пьяниц и, подняв с пола книгу, снова забубнил: "Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул..."

Через несколько минут я прервался, сделав глоток воды из графина. Старуха обиженно закряхтела и зацыкала, и мне пришлось поспешно вернуться к чтению.

Спать хотелось неимоверно, и я уже начал жалеть, что не шлепнул ее накануне, однако читать продолжал: "Вдруг он заметил на ее шее снурок, дернул его..."

Я то и дело клевал носом, стараясь отогнать сонливость тряс головой и мечтал только о том, чтобы придушить старушенцию прямо вот сейчас, здесь, подушкой. Пусть, - думалось мне, - пусть это и не будет в чистом виде Раскольничество, зато по Чехову, спать-то охота, эта престарелая торпедь мне спать не дает, все жилы тянет... Оглушенный этой мыслью и в полузабытьи, я прекратил чтение и хищно посмотрел на старуху - естественно, она тотчас запричитала, закаркала. Выносить эти нечеловеческие звуки я не мог и покорно вернулся к прерванной фразе. Однако мысли мои, сколь медленно спросонья они ни двигались, вновь и вновь возвращались к тому мигу наслаждения, когда я обхвачу руками ее тощую шею, поплотнее сожму и через несколько минут забудусь спокойным сном.

Посреди ночи, отбросив книгу в сторону, я поднялся на нетвердые ноги и, растопырив пальцы, подошел к старухе, истошно заперхавшей. Кашель ее тысячекратно отдавался и усиливался в моей голове, так что я испытал несказанное облегчение, когда он перешел в хрип и бульканье, а вскоре утих окончательно.

Подумав еще, что после удушения старухи мое самоубийство выглядело бы особенно эффектно - например, на рельсах, как Каренина - я пошел к себе и, не раздеваясь, рухнул на кровать. "Наконец... Вот и я приобщился... причастился," - с этими мыслями я мгновенно заснул.