Михаил Ишков - Валтасар

• Название: Валтасар
• Автор: Михаил Ишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-17-010434-0, 5-271-03829-7

Новый роман Михаила Ишкова продолжает рассказ о событиях, связанных с именем легендарного правителя Вавилона Навуходоносора, и посвящен крушению Вавилонского царства. Знаменитые слова «Мене, мене, текел, упарсин», вспыхнувшие на стене дворца Валтасара, последнего вавилонского царя, завершили исторический круг, имевший началом разрушение Ниневии, столицы Ассирийского государства.

---

Как только посерел небосвод, он поднялся, предупредил тайком подглядывающую из своего угла, якобы бездыханную наложницу — веди себя тихо, а то… и чуть выдвинул меч из ножен. Та сразу отчаянно зажмурилась. Рахим вышел из спальни, накрепко закрыл за собой дверь и только одному ему известными потайными проходами и коридорами добрался до покоев старшего сына ушедшего в Страну без Возврата царя, наследника Амель-Мардука. Телохранитель у порога спал, опершись о копье. Рахим глянул на него, усмехнулся, поскребся в дверь. В ответ — тишина. Поскребся громче. За обитой золотыми бляхами резной деревянной створкой послышалось шевеление, и скоро оттуда донесся негромкий голос царевича, дрогнувший на гласной букве.

— Кто?

— Я, господин, Рахим-Подставь спину.

Следом Рахим услышал, как отчаянно вскрикнула жена Амеля, долетел грохот опрокидываемых подсвечников. Затем дверь чуть приоткрылась, и из щели выглянул перепуганный до подергивания щеки царевич. Некоторое время он слова не мог выговорить, только тяжело, с нескрываемым страхом смотрел на декума.

— Что тебе надо? Кто послал?

— По собственному разумению, господин…

В этот момент наконец продравший глаза страж, стоявший на посту у покоев наследника, попытался напасть на Рахима сзади, однако декум, не глядя, ударил его рукоятью меча под дых, и тот, скрючившись, повалился на пол.

Наблюдавший эту картину Амель-Мардук едва сознание не лишился, однако Рахим успел рухнуть перед полуоткрытой дверью на колени и стукнуться лбом об пол.

Царевич откровенно опешил, до сих пор он ни разу не замечал, чтобы прямой как палка, молчаливый старик-декум падал перед кем-то на колени. В том числе и перед отцом. Выходит, это не тайный арест? С чего бы псу в ноги валиться?

Он приоткрыл дверь пошире. Рахим поднял голову. Ему теперь стала видна жена Амель-Мардука. Она, подогнув колени и натянув покрывало, под шею сидела на огромном низком ложе. Со страху даже уголок ткани закусила. Разглядев коленопреклоненного Рахима, женщина несколько оправилась, даже ротик открыла. Она же первой и догадалась.

— Что-нибудь с господином?

— Да, госпожа.

Амель-Мардук был волосат чрезвычайно, завитая борода подбиралась к самым глазам. Лоб у него был красивый, открытый, но по поводу этого лба во дворце болтали всякое. Кое-кто из приверженцев Нериглиссара клялся, что этим лбом можно любую стену проломить. И таран не потребуется, и царевичу никакого вреда не будет. Кое-кто возражал, стену, может, и не удастся, но ворота наверняка.

Эти россказни сами собой ввернулись в память Рахима, он едва не хмыкнул, но удержал себя. Попробуй хмыкни, и его семья и многочисленные домочадцы, а также клиенты подвергнутся опале. Никто не мог сказать, что это будет за опала. Ворота, конечно, проломить этим лбом можно, но обид Амель-Мардук никогда не забывал. При дворе было множество людей, которых наследник считал своими врагами. (Собственно, по мнению постоянно унижаемого царевича, друзей у него в ближайшем окружении Навуходоносора, кроме немногочисленных родственников со стороны жены, вовсе не было.) Одним из первых, с кем следовало посчитаться в первую очередь, был Рахим-Подставь спину, в обязанности которого входило устанавливать очередность посещения царя теми или иными сановниками. Круг этот был невелик, и Амель-Мардук по повелению отца был давным-давно исключен из этого списка. Отца нет, кому теперь придется отдуваться? Может, о том и предупреждал Навуходоносор своих личных друзей. Вот какие мысли посетили декума, лежавшего ниц перед Амелем. Грусти и печали в тот момент отдаваться времени не было! Если сейчас струсить или совершить промах, завтра отрежут голову и скажут, что так и было.

Рахим, не вставая, поднял голову и глянул на наливающееся краской лицо царевича. Тот наконец взял себя в руки, спросил.

— Ты чего явился, пес, потомок рыбака, ослиное ошметье? Говори!

Рахим скосил глаза в сторону приходившего в себя стража, потом глянул на царевича.

Тот проследил за взглядом Рахима и коротко приказал.

— Зайди.

Рахим поднялся и осторожно переступил через порог. Царевич сам прикрыл дверь.

— Говори.

— Ваш батюшка ушел в страну без возврата.

Амель пошатнулся, попытался схватиться за что-то. Не нашел. Начал опрокидываться на спину — жена подбежала, подхватила его грузного, в момент осевшего.

Рахим бросился к ней, помог. Ну жирен, ну склизок! — выругался про себя декум. Сообразил верно. Стоило царевичу опуститься на пол и застыть так в неприличной, позорной позе, и песенка Рахима тоже была бы спета. Им удалось довести Амеля на кровать, усадить. Тот принялся отчаянно чесать лоб.

Жена принялась выпытывать у Рахима.

— Ты уверен?

— Как вижу вас, госпожа.

— Кто еще знает?

— Никто, госпожа. А-а, еще наложница, но я приказал ей молчать, иначе… — он положил руку на рукоять меча. — Вы первые.

Амель-Мардук нахмурил брови.

— Ты в этом уверен?

— Да, господин.

Наследник задумался.

— Что же теперь делать? — неожиданно спросил он.

Жена Амеля тоже выжидательно глянула на Рахима.

— Если мне будет позволено, великий царь…

— Позволено…

— Прежде всего необходимо вызвать начальника дворцовой стражи. Пусть он удвоит караулы и проследит, чтобы в городе все было тихо.

— Ну, это я и без тебя понимаю. Далее?

— Необходимо, господин, строго-настрого предупредить его, с этой утренней стражи он обязан исполнять приказы только вашей царственности. Желательно приставить к нему верного человека.

— Тебя, что ли? — спросил царевич.

Рахим скромно потупил глаза.

— Не велика ли милость для урожденного шушану?[15] — уже совсем успокоившись, заявил Амель-Мардук. — Ты исполнил свой долг по отношению к наследнику. Теперь ты свободен.

— Слушаюсь, господин. Но я не успел упомянуть о главном!

Амель-Мардук встал с постели, прочистил горло, принялся расхаживать по комнате.

— Говори! — приказал он.

— Необходимо собрать государственный совет и уже сегодня заявить, что ваша царственность приняла бремя власти и до праздника Нового года только вы готовы принять бремя ответственности перед Мардуком за судьбу города.

— Не считай себя умнее других. Я подумал об этом в первую очередь. Я ценю твою преданность семье великого Набополасара, однако что бы с сегодняшнего дня ноги твоей больше во дворце не было! Понял, пес?

Рахим ответил по уставу.

— Рад служить великому царю.

Глава 2

С легким сердцем и опустевшей душой явился Рахим-Подставь спину в родной дом. Не знал радоваться или горевать по поводу неожиданной отставки, но у последней встречи с Амелем был и некий положительный, безусловно льстивший старому солдату, итог. Все-таки удалось обвести наследника вокруг пальца! Неужели тот взаправду решил, что Рахим будет служить ему, охранять покои этого сирийского ублюдка, оберегать его мерзкую плоть? Он и на службу пытался напроситься, зная из опыта, что таким ничтожествам, как Амель, слаще нет, когда враги начинают ползать перед ними на коленях. С каким рвением, насколько хорошо служаки исполняют долг, их не занимает, но чтобы преданность в глазах была бездонная. Также вел себя в присутствии прежнего царя давний недруг Рахима Шаник-зери, но Навуходоносору, в узком кругу называемому Кудурру,[16] хватило здравого смысла углядеть за этим раболепием хватку редкого жаднюги и предателя. А вот Амель-Мардук сглотнул наживку, не поперхнулся.

«Убирайся, Рахим, чтобы духу твоего во дворце не было!..»

Хвала Мардуку, что этим приказом опала и ограничилась. О «псе, рыбацком отродье, возомнившем о себе невесть что, об ослином ошметье» Рахим старался не вспоминать. Как ни крути, а он, Подставь спину, по-прежнему пользуется уважением у соседей. Никто не смеет оскорбить его намеками на подлое происхождение, на верность умершему господину. Правда, спустя несколько дней загремел и старший сын Рахима Рибат, но и это падение дворцовые власти также смягчили вынесением официальной благодарности за непорочную службу. Официально Рибата всего лишь освободили от исполнения обязанностей декума дворцовой стражи, но из армейских списков не вычеркнули, просто перевели в гарнизон Борсиппы. Приказы об отставке как отца, так и сына, были составлены в приемлемых выражениях, канцелярия правителя, возглавляемая Набонидом, даже упомянула о паре мин серебра за верную службу. Получить их Рахим, конечно, и не мечтал, однако подобный, формально почетный исход пятидесятилетней верной службы давал надежду прожить достойно, скрашивал унылые мысли, с каждым днем все круче вгонявшие ветерана в беспробудную тоску. От них покоя не было ни днем, ни ночью. После смерти Навуходоносора Рахим, да и многие в городе, в стране, в дальних пределах и гарнизонах, ощутили себя сиротами. Это было неслыханный, забытый в Вавилоне, внушающий зловещие ожидания в народе настрой. Радостей, единивших Вавилонию, в дни правления Навуходоносора было предостаточно. Вспоминалось ликование горожан, выбегавших на городские улицы, радость прибывающих из соседних городов — Борсиппы, Урука, Сиппара, Куты, древнего Ура, Ниппура и Киша,[17] — вавилонских граждан, сбегавшихся поглазеть на добычу, взятую в очередном походе. После побед под Каркемишем, взятия Ашкелона, Газы, Урсалимму, Тира, столицы Элама Суз, лихого, молниеносного, сказочно обогатившего войско пробега по Египту многочисленные торжественные шествия сами собой выплескивались на городские улицы, к воротам царского дворца. Люди забрасывали воинов пальмовыми метелками, цветами и сушенными финиками. После каждого возвращения войска из похода бесконечной чередой по Священному пути, устроенному перед воротами милосердной и грозной Иштар, затем по проспекту Айбур-Шабу (Врагу не добиться победы) двигались повозки с захваченными сокровищами. Добычу выставляли на всеобщее обозрение, и каждый, прикипевший сердцем к Вавилону, ощущал себя полноправным участником великого таинства, в котором боги и люди соединялись ради торжества правды и величия покровителя Вавилона Бела-Мардука.