Максуд Ибрагимбеков - Концерт для баритона с оркестром

• Название: Концерт для баритона с оркестром
• Автор: Максуд Ибрагимбеков
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Это был деда рояль.

- Вот именно... Он сам заработал деньги, купил этот рояль и сам на нем играл. А из тебя еще неизвестно что получится! Учился бы по-человечески; может быть, и не продали бы его. А тройки свои получать ты и на этом пианино сумеешь. Хоть бы подумал, из каких таких заработков твоему репетитору нам платить приходится.

На рояле были ноты разбросаны. "Элегия" Дебюсси. Почему-то мне подумалось, что это хорошая вещь, хотя по названию судить - самое последнее дело.

- Вот тебе халат, иди в ванную и приведи себя в порядок, - она переоделась и как будто стала меньше ростом.

Из ванной я слышал, как она, позвонила куда-то и сказала, чтобы ее не ждали.

Ее платье, небрежно свернутое, уже валялось в углу. Я поднял его, от него пахло духами с очень нежным теплым запахом. Я сложил его и опустил на то же место в кафельном углу, оно даже там неплохо выглядело, потом снял с себя рубашку и брюки и надел чужой халат.

Я еще некоторое время простоял в ванной, разглядывая расставленные на полочке флаконы с духами, баночки и тюбики с кремом. Очень уж не хотелось, чтобы меня кто-нибудь видел в этом халате, в него свободно еще один такой, как я, поместился бы.

Она посмотрела на меня, когда я вошел в этом дурацком халате, и улыбнулась.

- Скажите, пожалуйста, у вас есть нитки и иголка?- думаю, зашью дыру на брюках и рвану отсюда. Пока она о своем платье не вспомнила.

- Разумеется, - говорит, - есть. И нитки, и иголка. У тебя голова не кружится? Хорошо, что не кружится, значит, без сотрясения мозга обошлось. Садись, я все принесу.

Принесла поднос с чайником и стаканами, кусок пирога. Я только глоток сделал, смотрю, она за мои брюки взялась, тут я сразу с места вскочил, выхватил их у нее из рук.

- Извините, - говорю, - я их сам зашью. Она даже вздрогнула.

- Первый раз, - говорит,- вижу, чтобы человек так своими брюками дорожил.

- Совсем я не дорожу имя, просто я люблю сам свои вещи зашивать.

Я продел нитку в иголку и принялся за ремонт. Все! Пропали брюки, в них теперь только до дома и можно будет добраться. Придется теперь в парусиновых до конца лета ходить. Она молча смотрела, как я стежки делаю, потом говорит:

- Ловко! Я бы так пожалуй, не сумела бы. Ты портной?

Я к этому времени кончил зашивать брюки, откусил нитку и говорю:

- Нет, я не портной. Моя фамилия Мамедбейли.

- Это профессия такая - Мамедбейли?

Когда она спросила, я сразу почувствовал, что она догадалась, о чем речь.

- Нет, не профессия. Это моя фамилия и моего деда - великого композитора.

- Так уж и великого?

Тут я удивился. В первый раз в жизни человека увидел, который моего деда великим не считает. Я даже растерялся немного:

- Конечно, великого. Его же именем улица в Баку названа, музучилище... Вы знаете, что он написал?

- Чего уж там, - и вдруг она взяла и небрежным тоном перечислила все, что дед мой написал: и оперу, и две симфонии, и даже названия романсов, все перечислила.- Ну и что? Великий! Педагог он хороший был, ну и композитор в общем неплохой...

Смотрю на нее и думаю, что же это она такое говорит.

- Ладно, - она усмехнулась. - Не будем больше о твоем дедушке говорить.

К этому времени я и на рубахе дыру зашил.

- Может быть, ты все-таки съешь пирог?

Вообще-то самое лучшее было бы уйти, но, с другой стороны, это было бы невежливо. Все-таки я ее велосипедом сбил... А она хоть бы что, вот только дедушку охаяла, но это, кажется, не в отместку, может быть, она и на самом деле о нем так думает. Я быстро съел пирог, сижу допиваю чай и думаю, как бы встать и попрощаться. Она напротив сидит и тоже чай пьет, молча, о чем-то думает. Потом вдруг такое спросила, что я чуть-чуть не поперхнулся.

- Ты поешь?

- Как пою? В каком смысле?

- Господи! Петь ты пробовал, спрашиваю?

- Ну, пробовал!

- А ну-ка иди сюда! - села к роялю и откинула крышку. - Иди, иди, что будешь петь? "Танго любви"? - Она с восхищением покачала головой. - Такая тональность тебя устраивает?

Я кончил петь, а она молчит. Сидит, облокотившись локтями на крышку рояля, и молчит. Потом глянула на меня и как расхохочется.

Я повернулся и пошел к двери. Она говорит:

- Подожди. У тебя есть голос, и тембр красивый, с приятными обертонами, только скажи, сделай одолжение, где это ты научился так слова произносить?

А слова при чем? Интересно.

- Как? - говорю.

- Как?.. Вульгарно, невыносимо, кошмарно... Не обижайся! Слушай, ты что, не знаешь, что на свете существует такая буква- "е"?

- Знаю.

- Так почему же ты вместо нее обязательно "э" произносишь. Как лучше сэрдце или сердце?

У нас во дворе и даже на улице всем почему-то нравится, когда я пою "Танго любви". Я же ничего не придумал, как услышал в первый раз в Бакпорте - его в тот вечер Евгения Дэвис пела, - так и пою. Ариф Керефов точно так же поет.

А она все хохочет, никак остановиться не может. Тут и мне смешно стало. Смеюсь, а на душе легко-легко отчего-то.

- А как вы догадались, что я пою?

- Ничего я не догадалась. Услышала. У тебя ведь голос сам из глотки рвется, даже когда ты своего деда расхваливаешь. Ладно, ладно, о деде твоем ни слова больше не скажу. Великий у тебя был дед. Договорились?

Вот в эту минуту, стоя у дверей и совсем было уже собираясь уйти, я вдруг увидел, какая она красивая. Я хотел ей ответить, поблагодарить и попрощаться, но почувствовал, что слова вымолвить не могу. А до этого ведь совершенно свободно с ней разговаривал. Еще я почувствовал, и это во мне надолго осталось, что ничего больше мне не надо, лишь бы она всегда стояла так близко, чтобы я ощущал запах ее волос, чтобы видел ее губы и глаза, которые смотрели на меня и улыбались радостно и ласково, чтобы я знал, что могу до нее дотронуться, если осмелюсь протянуть к ней руки.

...Нас долго не отпускали со сцены. Мы на "бис" еще две вещи исполнили, потом все-таки дали занавес. Давуд Балаевич, по-моему, больше всех нас уставал от концертов, во время любого номера никуда из-за кулис не уходил, стоял и не сводил глаз с оркестра. Сегодня, как дали занавес, бросился всем пожимать руки: "Успех, это настоящий успех!"- Единственно, что его сейчас огорчало, это два незанятых места в первом ряду, не пришел его таинственный влиятельный приятель.

А у дверей стоят люди и дожидаются нашего выхода, у нас в Ялте много новых знакомых появилось. Некоторые на все концерты подряд приходили. Давуд Балаевич про них говорил, что это настоящие бескорыстные любители искусства. Сеймур, правда, тут же заметил, что их можно понять, на курорте от безделья и скуки никакого другого спасенья нет: или ресторан и прогулки по набережной, или же наша капелла, но никто на его слова не обратил внимания, в оркестре все знают, что он суеверный, боится, как бы нас не сглазили. Ребята все до одного ужасно довольны, я-то их понимаю, никогда еще дела наши не шли так хорошо!

Сеймур некоторое время шел рядом, а потом вполголоса спросил у меня:

- Слушай, может быть, мне послышалось, что ты сегодня немного форсировал верха?..

Мы переглянулись с Адилем, Сеймур зря говорить не станет, но, с другой стороны, я то почувствовал бы. Неприятно мне стало, просто жуть! Адиль ему говорит:

- По-моему, ты ошибаешься, голос шел совершенно свободно.

- Слава богу, - Сеймур отвечает, - но ты все-таки проверь, когда утром будешь распеваться. Ты сам как чувствуешь, не очень устаешь от концертов?

- Нет,- честно отвечаю. - Ни капли не устаю.

- Это ты от суеверия все придумал? - сердито сказал Адиль.

Сеймур захихикал, все-таки ужасно зловредный тип.

- Вот люди, - говорит.- И побеспокоиться о них нельзя.- Хотя кто его знает, может быть, он и впрямь беспокоится? - Спокойной ночи!

Какая уж тут спокойная! Я как зашел в номер, сразу же бросился к роялю, начал квинты проигрывать. Тут же Давуд Балаевич голову в дверь просунул, смотрит удивленно: мол, с чего это я на ночь глядя распеваться вздумал. Но ничего не сказал, вошел, затворил за собой дверь, послушал немного, говорит:

- Прекрасно звучит голос! Ты сейчас в хорошей форме!

Тут я немного успокоился. Но не совсем. Я-то знаю, что это такое, голос сорвать, навсегда запомнил. У меня до сих пор и врага-то не было, которому можно было бы пожелать подобное удовольствие.

Тем временем Давуд Балаевич позвонил кому-то.

- Что ж ты, - говорит, - не пришел? - Тут я сразу догадался, что он с Николаем Федоровичем, своим приятелем, разговаривает. - Никаких извинений, все понял. Я бы очень хотел, чтобы ты до отъезда все-таки послушал ребят... Послезавтра мы в Доме творчества выступаем. - Давуд Балаевич заулыбался. Правильно догадался, в шефском порядке, бесплатно. Для них это значения не имеет, выступят на полном пределе. Сам услышишь!

Глава IV

Я сидел, облокотившись о край стола, и наблюдал за тем, как тетя Мензер и помогавшая ей Валида готовили сладости к весеннему празднику. Приятно пахло корицей и мускатным орехом. Тетя Мензер черпала столовой ложкой из большой стеклянной вазы мелко растертый напополам с сахарным песком и пряностями миндаль и, запаковав эту божественную на вкус смесь в приготовленные заранее кружочки из сдобного теста, передавала Валиде, а та серебряными щипчиками с мелкой насечкой покрывала тугую овальную сферу будущего пирожка замысловатым узором. Вся комната была заполнена пряным ароматом корицы, ванили и муската.