Бенджамин Вайсман - Господин мертвец

• Название: Господин мертвец
• Автор: Бенджамин Вайсман
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Контркультура
• Год: 2006
• ISBN: 5-9681-0097-4

Ярлык «пост-литературы», повешенный критиками на прозу Бенджамина Вайсмана, вполне себя оправдывает. Для самого автора литературное творчество — постпродукт ранее освоенных профессий, а именно: широко известный художник, заядлый горнолыжник — и… рецензент порнофильмов. Противоречивый автор творит крайне противоречивую прозу: лирические воспоминания о детстве соседствуют с описанием извращенного глумления над ребенком. Полная лиризма любовная история — с обстоятельным комментарием процесса испражнения от первого лица. Неудивительно, что и мнения о прозе Бенджамина Вайсмана прямо противоположны, но восхищенные отзывы, пожалуй, теснят возмущенные. И лишь немногим приходит в голову, что обыденность и экстрим, трагедия и фарс одинаково необходимы писателю для создания портрета многоликой Персоны XXI века.

---

Каждая скульптура сделана из куска камня невероятной величины. Сложно поверить, что человеческими руками. Для персонажей, которые живут в этих скульптурах, это наихудшие моменты жизни, зато для скульптора, который все это сделал, это лучшее, что только могло произойти.

Надо куда-нибудь прилечь. Не могу больше ни на что смотреть. Перепуганные люди с макаронными волосами, отбивающиеся от диких животных, которые их терзают и пожирают. Мне страшно за них. В то же время это невероятно клево.

Родители где-то потерялись. Наверное, они в другом зале. На меня смотрит какой-то тип. Похоже, он собирается чихнуть. Его нос с шумом набирает воздух, но в решающий момент ничего не происходит. Он направляется ко мне. Одну ногу он волочит, она у него парализована. Но он, похоже, к этому привык: уж больно ловко вонзает в пол свою золоченую клюку. Словно по линейке: через одинаковые промежутки. Он останавливается и начинает чихать. И вдруг резко перестает. А может, он вовсе не чихает, а… Зачем он так вылупился на меня? Его глаза притягивают. Мысленно он говорит мне: «Слушай меня, мальчик: я — твой новый хозяин. В этом месте тебя подстерегает опасность. Твои родители умерли. Ты не должен здесь находиться. Я превращу тебя в свою новую ногу, и ты будешь невидим. Ты поведешь меня по жизни. Попрощайся с детством». Он стоит от меня в полуметре. Его дыхание производит шума больше, чем посудомоечная машина. У него голубые глаза и неровные желтые зубы. Как только он вновь принимается чихать, я бросаюсь к выходу. Пожалуй, самый жуткий тип на свете.

Я шагаю дальше. Почему бы мне не заблудиться еще больше. В следующей комнате полно картин. Вот я прохожу мимо раздавленного помидора; ножа рядом с разрезанным лимоном; мимо женщины на качелях и людей, идущих по тропинке рука об руку; мимо сборища ярмарочных вурдалаков; мимо крылатых ангелов в церкви… Голова раскалывается. Вокруг все кружится. Тем не менее я все еще ощущаю себя Максом — все тем же Максом. Я — Макс. Так зовут того, кто сидит внутри меня. Непонятно, что со всем этим делать. Это невыносимо. Хочется выпрыгнуть из кожи вон и улететь. Вместо этого я прохожу в следующую комнату. Там опять картины. И взрослые, которые шепчутся друг другом и покачиваются на каблуках с заложенными за спину руками. Я бегу вверх по ступенькам. Все картины в новом зале черные. Я — скверный малый. Я в высшей степени неисправим.

Поэтому я ложусь прямо на пол. В этом помещении люди ведут себя на редкость тихо. Черный цвет заставляет их заткнуться. Им кажется, что они на похоронах. Из живота доносятся странные звуки. Туда они попадают туда из ковра, на котором я лежу. Целое море голосов. Непонятное шипение. Ропот призраков, ищущих успокоения. Работающий кондиционер. Я гребу по полу как по воде. Мимо проплывают щиколотки и голени взрослых.

Я тут вот о чем подумал. Когда я умру, я тоже превращусь в скульптуру. Но только под землей, в гробу. Я буду лежать в костюме, как сейчас, с цветами на груди. Когда будет идти дождь, вода будет просачиваться в землю, и мы вместе с другими мертвецами будем намокать. Уверен, что это будет самый освежающий напиток, который нам когда-либо приходилось пробовать. Я знаю, как важно для привидений быть сухими. В этом секрет их дееспособности. Но почему-то я уверен, что мокрое приведение может делать такое, что его сухим, мертвецки белым братьям и не снилось. Вот почему я так хочу покончить с собой.

Мне хочется поскорее оказаться под землей. Прямо сейчас. Еще я видел фильм, в котором человек совершил самоубийство. Это выглядело клево. Приведения — совсем как люди. Только им больше нравится стоять, а не сидеть; молчать, а не болтать и апельсиновый сок вместо молока. У каждого из них своя индивидуальность. Некоторые стремительные и симпатичные, другие — неуклюжие и страшные. Бабушка говорила, что тоже станет призраком и чтобы я ее остерегался. Теперь она им стала. Она умерла два года назад. От нее плохо пахло. Она не чистила зубы последние лет тридцать. Ехать с ней на заднем сиденье было сущим адом. Обычно она сидела у камина и ногой расковыривала дырки в ковре. И после этого родители не разрешают мне завести собаку. В следующий раз я им скажу: «А как же насчет бабушки? Разве она не понижала стоимость дома?» Тогда меня совершенно точно выпорют.

Мой отец всегда старается убедиться, что во время его порки я плачу, а не смеюсь, к примеру. Чтобы остаться в живых, я буквально вынужден говорить что вроде: «Вот же, папа, это мои слезы. Клянусь Богом, я не смеюсь. Смотри: ыа-а-а, ы-ыа-а-а». Это еще одна вещь, которой мне пока не удалось понять: почему мой смех его так распаляет. Призрак бабули наверняка сидит сейчас напротив моей кровати и играет на пианино, которое она взяла с собой. В молодости она исполняла целые концерты. Она по-прежнему в хорошей форме. Обычно она играет какую-нибудь радостную танцевальную фигню и напевает. От ее пронзительного чирикания кровь стынет в жилах. Прости, бабуля, что прозвал тебя дурындой. Мне нравилось, как это слово звучало в «Героях Хогана»[2]. Я знаю, это оскорбительно, но я думал, ты не слышала, что говорили окружающие. А ты отшлепала меня и рассказала все родителям, после чего они побили меня уже как следует. Так что мы квиты, и мне необязательно говорить «Прости меня, дорогая бабушка», но я скажу, потому что я по тебе скучаю.

В этом есть что-то странное: я целыми днями извиняюсь. Каждую ночь я думаю о том, что натворил, и о тех людях, перед которыми я извинялся: о маме, папе, толпе вовремя подсуетившихся соседей, учителе или школьном товарище. Уму непостижимо, сколько людей хотят услышать извинения в свой адрес. Кого-то я задел, разлил кому-то молоко и спрятал чей-то завтрак; мой мяч перелетел через забор; я корчил рожи в классе, изображал звуки сирены, автокатастрофы и взрывов; я пульнул своей козявкой и игрался со слюнями; нанес финальный сокрушительный удар разломанному карандашу и навалял мальчишке (девчонок бить не положено, не то мисс Найт расскажет миссис Нинигар, нашей директрисе, и та позвонит родителям; затем они соберутся вместе и вылупятся на меня); ел сахарные тянучки перед обедом и не захотел есть то, что приготовила мама; заглядывал ей под платье (а это неплохая идея); меня стошнило прямо в постели, а не в ванной; ссал в гараже, в переулках разжигал костры, поджаривал на них жуков и, наконец, курил. В различных комбинациях я делаю все это практически каждый день.

— Прошу прощения, сэр, — полицейский стучит меня по плечу. Наверное, он обращается ко мне. — Во время посещения музея в позиции ниц находиться запрещается, — говорит он.

Он длинный как каланча. С квадратными плечами. Еще один малый, сделанный из камня. Я знаю, что если не пошевелюсь в течение следующей секунды, то приведу его в бешенство.

— Вам ясно, что вам сказали? — спрашивает он. — С вами все в порядке?

— Что значит «в позиции ниц»? — интересуюсь я.

— Давайте, молодой человек, поднимайтесь с пола, — отвечает он, — foe то мне самому придется вас поднять.

Он упирается ладонями в бока и повисает надо мной, отстукивая время своим черным полированным ботинком. Очередная стычка с законом. Я встаю и направляюсь в соседний зал. Часть зала изолирована разделительной лентой. На ней написано: «ХОДА НЕТ». Гм-м-м… интересно, что там дальше. Надо проверить.

На стене висит картина обнаженной девочки. Я думаю, ей столько же лет, сколько мне. У нее зеленые глаза. Она в зеленой комнате. Мне нравится зеленый. Он выглядит жутковато. Она стоит на фоне тонкой белой занавески, которая колышется за ее спиной словно фата. Сверхъестественным образом занавеска ищет с ней соединения. Белые цветы на ткани все подслушивают, а бахрома обладает хваткой осьминога. Над правым плечом, будто стрекоза, висит огромный розовый цветок и пялится на девочкину грудь. Она бледна, как мраморные люди снизу, хотя скорее ее кожа походит не на мрамор, а на прозрачную древесину. У нее большие розовые уши и голубые вены, сбегающие вниз по животу и бедрам. В волосах у нее красный обруч; волосы собраны и заплетены в косичку, конец которой лежит на левом плече как видоизмененный хвост. Ее пупок торчит наружу; вокруг пупка у нее желтый кружок. Она напугана. Что-то случилось? Дыхание у тебя совсем перехватило. Ты напряжена как постовые на дежурстве. Я тоже замерзаю, когда напуган. Почему у тебя грязные руки? Ты где-то рылась или что-то закопала? Ты хочешь пить? Могу побрызгать на тебя водой. Уж не собираешься ли ты блевать? Жаль, что не видно кончиков твоих пальцев и остальную часть ног. Ты такая тихая. Чем бы ты занималась, если бы меня здесь не было? Вздремнула бы? Я сплю в пижаме, заправив пижамную рубашку в штаны. Не люблю, когда мой пупок к чему-то прикасается. Ты хочешь жить со мной? Родителей я выселю. Сейчас они, наверное, опрашивают всех полицейских, может, те меня встречали. Интересно, они меня застрелят, если увидят, что мы с тобою разговариваем? Я буду защищать тебя. Можно мне снять тебя со стены? Обещаю, что не сделаю тебе больно. Ты вовсе не тяжелая. А это, должно быть, твоя штучка. Ты потрясающе выглядишь. Я еще никогда ни одной не видел, хотя и знаю, что это именно она. Пожалуй, я тоже сниму одежду; здесь так жарко. Тем более что в костюме я все равно выгляжу довольно глупо. Я сяду здесь. Ты сядешь тут. Можно тебя поцеловать? Картины вовсе не такие нежные, как выглядят. У тебя пухлые розовые губы. Ты пахнешь как желейный пончик. Будем друзьями. До этого у меня никогда не было подружки. Ты — вроде мальчишки, только волосы длиннее. И твоя штучка — впуклая. А у меня выпуклая, смотри. Я знаю чудные компьютерные слова для их обозначения. Моя называется пенис, а твоя — вагина. Мне нравится их произносить. А тебе нравится здесь жить? Мне бы понравилось. Везде ковер и совсем нет мебели. Там, где я живу, пол — деревянный. Если долго на нем сидеть, начинает болеть попа. Смотри, мой пенис шевелится, ой, а теперь он краснеет и поднимается вверх. Надеюсь, я ничем не заболел. Я чувствую себя нормально, но вроде и не очень. Я чувствую себя как на эскалаторе, который несется вниз на огромной скорости. Можно мне тебя потрогать там? Ты можешь потрогать меня, если хочешь. Пожалуй, я не пойду в туалет. Я знаю, у тебя оттуда бывают кровотечения. Тебя это пугает? Когда ты успела стать такой сообразитель; ной? Мне нравится кровь. Можно мне засунуть это тебе туда? Ты такая скользкая. Интересно, как ты… Я видел, как это делали мои родители, но не разглядел, что именно. Можно я так его оставлю ненадолго? Это чертовски приятно. Интересно, почему ты мне так сильно нравишься? Меня как будто ударило электрическим током — в хорошем смысле слова. И я как будто бы лечу. У меня кружится голова. А у тебя не кружится? Какая ты смешная. Пожалуйста, поцелуй меня еще. Спасибо. Думаю, теперь все же стоит одеться. Мне не хочется уходить, но пора идти. Может, мне удастся взять тебя с собой. Я мог бы засунуть тебя под пиджак, но, боюсь, что ты не влезешь. Не могу поверить, что ты почти что мальчик, как и я. Где мой второй носок? Терпеть не могу белье. Мама заставляет меня поддевать футболку, чтобы я не простудился. Хочешь понюхать мои ботинки? Они воняют. Ты кажешься мне гораздо более настоящей, чем девчонки в школе. Они собираются в кружок и голосуют, кто из них самая клевая. Они показывают пальцами на мальчишек и притворяются, что умирают. И зло смеются. Я знаю, что, скорее всего, они — хорошие, просто тщательно это скрывают. Ты рассказала мне, что тебя пугает. Ты позволила мне себя испачкать. Ты рассказала мне, что заставляет девчонок становиться жестокими и пугливыми. В некотором роде я тоже это чувствую. Мне бы хотелось быть такой же кошарой, как ты.