Анна Берсенева - Игры сердца

• Название: Игры сердца
• Автор: Анна Берсенева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45160-9

Молодость, любовные игры юного сердца – как это увлекательно! Нелли Луговская постаралась продлить их на всю жизнь. И это ей удалось: годы идут, а она по-прежнему выглядит как цветок – хотя и поблекший, но прекрасный. Только вот даже самые близкие люди не знают, какой глубокой душевной горечью обернулись для нее беспечные игры юности, которая пришлась на незабываемые 60-е годы с их романтикой и иллюзиями… Роковые ошибки маминой молодости приходится исправлять ее взрослому сыну Ивану. Хватит ли у него для этого мужества и воли? И как он поведет себя, когда после долгих и увлекательных странствий по всему свету судьба вдруг забросит его из Москвы в маленький провинциальный городок?..

---

И сейчас это ощущение не изменилось. Оно охватило его сразу, как только он перешагнул порог.

Дверь в конце длинного темного коридора была приоткрыта. Оттуда, из комнаты, бил яркий свет и доносились голоса. Голоса были громкие, их возвышенный тон свидетельствовал о возвышенном же предмете спора. Иван поморщился.

Мама выглянула из кухни, которая находилась в самом начале коридора, рядом с прихожей.

– Ванька! – обрадовалась она. – Наконец-то!

– Привет, ма.

Чтобы ее поцеловать, Ивану пришлось наклониться: она была маленькая. Когда он пошел в первый класс, мама заявила было, что сын будет называть ее Нелей, потому что это звучит с правильной мимолетностью, но Таня немедленно пресекла это намерение.

– Называть он тебя будет мамой, – обычным своим ровным тоном сказала она. – Тебе тридцать два года, старости бояться рано, да и Ванька еще не настолько взрослый сын, чтобы это подчеркивало твой возраст. А богемные игры оставь, пожалуйста, своим богемьенам.

– Я тебя, Тань, ни капельки не боюсь! – засмеялась мама. – Но очень люблю.

И разговоров про мимолетность Иван от нее больше не слышал.

Но вообще-то подобные разговоры кипели в ее мастерской постоянно, вот и сейчас тоже.

– Надолго они у тебя? – он кивнул в сторону комнаты.

– А тебе не все ли равно? – улыбнулась мама. – Это же фон, Ванька. Фон моей жизни. А ты – не фон. – Она положила руку ему на макушку, взъерошила вихры. – Ну что ты так долго до меня добраться не мог? Думаешь, я по тебе не соскучилась?

– Не думаю, – улыбнулся он. – Просто работы было много. После экспедиции целый воз отчетов требуют. Вот и все, никаких возвышенных причин. Я ж у тебя обыкновенный, ма, ты же знаешь.

– Обыкновенные дома сидят, а не под лед лазают.

– Я под лед не лазал.

– А что же ты там делал, на твоем Северном полюсе?

– Обеспечивал погружение подводных аппаратов.

– Ты, наверное, голодный.

– Да нет, нас на корабле отлично кормили.

Иван улыбнулся: мама всегда мыслила разрывами, опущенными звеньями. У кого это он читал про такое мышление? У поэта какого-то, кажется.

– На корабле – может быть, – согласилась она. – Но дома-то тебя покормить некому.

Это была правда, но из-за этой правды Иван не переживал. Еду он любил простую, вроде жареной картошки, и готовить такую еду умел самостоятельно. Если хотелось чего-нибудь особенного, то шел в ресторан. Если хотелось чего-нибудь особенного, но домашнего, то забегал пообедать к Тане. Правда, Таня сейчас была в Париже – гостила у их третьей, самой младшей, сестры Марии. Но сказать, что из-за этого он голодает, Иван никак не мог.

Он вообще ничего не мог об этом сказать, потому что об этом не думал.

– Я испекла пирог, – сообщила мама. – И не говори, что в лесу кто-то сдох!

– Когда это я такое говорил? – удивился Иван. – Я твои пироги всегда с удовольствием ем.

Мамины пироги, в отличие от большинства других ее блюд, действительно были вполне съедобны, потому что для их приготовления бралось готовое тесто и готовая начинка. Да и вообще, с исчезновением советской власти и сопутствующего ей дефицита всего и вся вечная проблема маминой абсолютной кулинарной бездарности исчезла сама собой, как и многие другие специфические советские проблемы.

– Подожди, он еще пять минут под салфеткой постоит, и можно будет есть, – сказала мама. – А ты пока со мной посиди, расскажи, кого ты там на Северном полюсе видел. Белых медведей?

– На полюсе – никого. – Иван шагнул из коридора в маленькую кухоньку, потом сделал еще шаг и сел на табуретку в углу. – Ни медведи туда не добираются, ни птицы. Ледяная пустыня.

В кухне было жарко, пахло горячей сдобой.

«Что это с мамой? – удивленно подумал он. – Пирог под салфеткой… Постарела, что ли?»

– Я постарела? – спросила она.

Все-таки это было странно: с самого детства Иван почти не жил с мамой, а теперь они и даже виделись редко, но она всегда читала его мысли как открытую книгу. Он не знал, как это объяснить.

– Нет, ма, – ответил он. – Ты никогда не постареешь. Даже если научишься печь киевский торт.

Киевский торт был символом высшего кулинарного пилотажа. Когда Иван был маленьким, он очень любил этот торт, а мама его печь не умела и объясняла сыну, что выпекать воздушные коржи и оставаться при этом молодой способна только Таня. Теперь Тане было уже восемьдесят, и киевский торт она пекла по-прежнему, и в самом деле не выглядела старой.

– Ну-ну, так рассказывай же про полюс, – напомнила мама.

Она сидела рядом с пирогом и смотрела на Ивана тем взглядом, который он особенно у нее любил. Взгляд был полон живого интереса к каждому слову, которое ей предстояло услышать. Когда мама так вот смотрела, он понимал, почему мужчины всегда влюблялись в Неличку Луговскую мгновенно и безоглядно.

Ну и, конечно, просто красивая она была. Даже сейчас, когда ей уже шестьдесят исполнилось. Глаза у нее были синие, и эта необыкновенная синева усиливалась их живым блеском, который не исчезал с возрастом.

– На полюсе никого нет, – повторил Иван. – Только льды бесконечные. Даже если видишь небольшие полыньи, то это просто лужи неглубокие. Немного пресной воды, а под ней двухметровый лед. И смотреть на эти льды можно тоже бесконечно. В этом смысле они похожи на огонь.

Он вдруг подумал, что рассказывает так, как будто пишет школьное сочинение на тему «Как я провел лето». Стоило ему встретиться с мамой, как он сразу чувствовал себя маленьким. Учитывая специфику их семейных отношений, это тоже было необъяснимо.

– Вот где медитировать хорошо, я думаю, – заметила мама. – Представляю, что происходит с сознанием, если часами на белое безмолвие смотреть!

– Очки только надо надевать, – улыбнулся Иван. – Часами на лед смотреть нельзя – ослепнешь. Без очков – не больше трех минут.

– Скучно тебе со мной?

Она улыбнулась ему в ответ. Улыбка почему-то вышла беспомощная. У него сжалось сердце.

– Ну что ты, ма? – сказал он. – Почему мне с тобой должно быть скучно?

– Потому что ты живешь по сути, а я так, ни о чем, – вздохнула она. – С возрастом это стало для меня очевидным. Хорошо, что я тебя родила.

– Да, неплохо.

Он кивнул с серьезным видом.

– Не смейся, Вань! Думаешь, я возраста своего боюсь? Нисколько. Знаешь, что Эльза Триоле в старости написала? «Да и бог с ней, с молодостью, тоже хорошего мало», – вот что. Это Таня в каких-то мемуарах вычитала и мне рассказала. Не знаю, мало было в моей молодости хорошего или много, но что с возрастом многое мне стало яснее, это точно. – Печаль, на мгновенье коснувшаяся ее губ, так же мгновенно исчезла. – По-моему, уже можно есть, – сказала мама, приподнимая салфетку над пирогом. – Давай я тебе отрежу, а то гости в минуту слопают, ничего тебе не достанется.

– Не волнуйся, я умею за себя постоять.

Отрезанный мамой кусок пирога он, впрочем, съел мгновенно: был уже вечер, а пообедать он забыл. Что за начинка внутри, не разобрал – что-то среднее между мясом и вареньем.

«Превращение мамы в завзятую кулинарку – это все-таки утопия», – подумал он.

– Ну, пойдем к моим, – сказала мама. – Что в кухне сидеть?

Иван с удовольствием посидел бы в кухне: он хорошо представлял, какое общение предстоит ему в мастерской, и оно его нисколько не прельщало. Но раз уж зашел, приходилось полностью погружаться в мамину жизнь; благо в следующий раз не скоро он сюда выберется.

– Я сегодня уезжаю, говорила тебе? – сказала мама, когда они шли по коридору из кухни в комнату.

– Не говорила. Куда?

– В Питер. Там у Левки Зайцева выставка открывается.

– В Эрмитаже?

– Бессовестный! Если Левка не знаменит, это не значит, что он бездарен.

– Как ты могла подумать! Левка, безусловно, гений.

Кто такой Левка Зайцев, Иван хоть убей не помнил. Представлялось что-то потертое и бородатое, но, возможно, это был не Левка Зайцев, а Славка Медведев.

Что жизнь, которую ведет его мама, выдуманная, вернее, выдумываемая, – это Иван понял, еще когда ему было лет четырнадцать. Тогда эта жизнь его злила, потом только раздражала. Потом он стал относиться к ней всего лишь иронически.

И точно так же относился он ко всем типам и типажам, которые, сменяя друг друга, проводили свою жизнь в маминой мастерской.

Глава 3

Сегодня компания здесь собралась многочисленная – видимо, ради проводов в Питер. Выпивали, судя по количеству разнообразных пустых бутылок, с самого утра.

Когда Ивану было двадцать лет, он с удивлением услышал, как про доцента Павлова, который читал у них лекции по географии океана, кто-то сказал:

– Даже удивительно, как это он до сих пор в такой отличной интеллектуальной форме. Каждый день пить и еще лекции читать! Ну да сколько веревочке ни виться…

Тогда это было Ивану непонятно. Почему нельзя пить и лекции читать? Что Павлов выпивает, это, конечно, всем известно. Но не запойный же он, и пьет ведь уже после лекций, не раньше четырех часов дня, потом домой идет, под забором не валяется. И разве целой ночи не достаточно, чтобы нормально проспаться и утром идти в университет?