Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор

• Название: Супердвое: убойный фактор
• Автор: Михаил Ишков
• Жанр: Историческая проза

Кто сказал, что все тайны НКВД уже раскрыты? Автор уверен, в архивах этой организации скрывается еще много неизвестного. Но главные тайны в архивах не прячут. Они хранятся в воспоминаниях ветеранов, в тех немногочисленных свидетельствах в которых жизнь наших дедов и отцов являет себя в героических и невыполнимых деяниях. Одним из них является супероперация «Близнец». Кто знает каких невероятных усилий стоило НКВД выполнение приказа Сталина об отмене покушения на Гитлера? Кто слыхал о попытке советских спецслужб похитить Нильса Бора, а также о том, как в пылу борьбы с космополитизмом госбезопасность в 1949 году разгромила секту каких-то «симфов» или «зналов»? Не обошлось в романе и без знаменитого Вольфа Мессинга, принявшего активное участие в этой истории, которую вполне можно считать продолжением метабиографического романа «Вольф Мессинг». Автор сознательно пошел на расширение темы о возможности добиться согласия, без чего путь в будущее, дорогой читатель, будет закрыт.

---

Попробуй, отыщи такого!..

То ли дело надзор за Мессингом, которого я привез в Лялин переулок.

* * *

Теперь самое время предупредить — далее по тексту будут приводиться некоторые закрытые сведения, которые и по сегодняшний день не подлежат разглашению. По требованию Николая Михайловича подаваться они будут в форме рассказов «очевидцев», ссылок на несуществующих должностных лиц, на несуществующие номера следственных дел, а также с привлечением фантастических небылиц, на которые серьезные люди и внимания не обращают. Пояснения будут даваться лишь в редчайших случаях.

Свою позицию Николай Михайлович объяснил тем, что ему (как, впрочем, и автору) не раз приходилось давать соответствующие подписки о неразглашении, так что теперь, даже на пенсии, оказавшись гражданином другого государства, Николай Михайлович не в силах вот так запросто сбросить с себя груз ответственности. Составив воспоминания, он посоветовался насчет их содержания с инстанцией. Там, в целом, одобрили замысел, точнее, выразились так — «запретить не можем, но есть пожелание соблюдать некоторые условия». Ему предложили предупредить меня как соавтора, что для подтверждения того или иного случая или обстоятельства мне не возбраняется намекать на след, ведущий к тайне. Приемлемы также ссылки на сведения, приводимые в документальных книгах, вышедших за последние десять-пятнадцать лет. Среди них есть и серьезные работы, скрывающие за той же маской сенсационности и откровенных подстав детали подлинных событий тех лет. А вот о том, что не подлежало оглашению, Николай Михайлович посоветовал «не щадить фантазию»! Пусть тот или иной случай выглядит совершенной фантастикой. «Чтобы читатели животики понадрывали от смеха», — предупредил он. Это, конечно, обидное условие — какому автору хочется, чтобы над его страницами покатывались, но взялся за гуж… Трущев успокоил меня — если же кто-то не обхохочется, с ним поговорят отдельно, у прокурора. Заставят вспомнить о долге, о патриотизме…

Николай Михайлович решительно потребовал, чтобы в текст романа было внесено четкое и не допускающее кривотолков предупреждение, обращенное к читателям — не суйте нос, куда не просят. Отрежут и могут забыть прилепить новый.

Прочитали — забудьте, а еще лучше эти страницы до прочтения сжечь.

Если такого предупреждения недостаточно, и какой-нибудь уважаемый читатель рискнет лично проверить эти сведения, в этом случае вся ответственность ложится на него.

* * *

На следующее утро Трущев привез Мессинга в тихий и малолюдный Лялин переулок, расположенный неподалеку от Курского вокзала. Они поднялись на четвертый этаж. Жилплощадь — трехкомнатная, прилично обставленная дореволюционная квартира — была просторна, хорошо проветривалась. Здесь хранился полный комплект свежайшего постельного белья и дефицитных продуктов. Одним словом, это уютное гнездышко было отлично подготовлено к встречам с внештатными интеллигентными сотрудниками. Или сотрудниками от интеллигенции. Здесь также нередко проходила вербовка лиц, оказавшихся причастными к противоправной деятельности, направленной против нашего государства.

Николай Михайлович угостил гостя замечательным вином. Как утверждал генерал Рясной,[11] это было любимое, «сталинское». Вино было действительно на редкость вкусное, терпкое и сладкое.

Пригубив, Вольф Григорьевич завел разговор о том, что термин «опознавание мыслей на расстоянии», который предложил Берия и который ему пришлось бы использовать в отчете, не в полной мере отражает способности, которыми природа наградила его, Мессинга.

— Я не опознаю мысли, — принялся доказывать медиум. — Они как бы невзначай, сами по себе всплывают у меня в сознании. Это, скорее, случайность, удача.

— Давайте назовем эту способность «угадыванием», — предложил Трущев.

Этот вариант вызвал бурный восторг у подопечного. Затем Мессинг робко поинтересовался — нельзя ли вообще обойти эту тему насчет «угадывания», «опознавания»?

Трущев развел руками — как же ее можно обойти, если начальство настаивает на точности в использовании терминологии?

— Что да, то да! — согласился Мессинг и остро глянул на Трущева.

После короткой паузы он выговорил.

— А ведь вы мне не верите, Николай Михайлович?

— Что да, то да, — согласился младший лейтенант, и они оба рассмеялись.

Трущев обеспечил Вольфа Григорьевича бумагой и письменными принадлежностями, а сам удалился на кухню готовить обед.

Во время приема пищи поболтали о том о сем. После обеда Мессинг продолжил составлять отчет о годах, проведенных в Германии, об участии в Эйслебенском восстании двадцать третьего года.

* * *

Николай Михайлович откровенно признался.

— Я писанину Вольфа Григорьевича не читал. Признаться, я действительно не вполне доверял ему. Меня смущали слухи, которые сопровождали этого невзрачного, со всклоченными волосами экстрасенса. Чем этот странный человечек со всеми его удивительными способностями мог помочь в поисках молодого Шееля, если учесть, что мне было строго-настрого запрещено посвящать этого субъекта в служебные дела.

Здесь я попытался вставить словцо, однако Трущев коротко и однозначно рявкнул.

— Не перебивать!

Затем, уже спокойней и деликатней добавил.

— Речь идет о том, чтобы в присутствии своего подручного я даже подумать не смел о своих служебных обязанностях. Лаврентий Палыч лично предупредил — в присутствии этого «лопоухого прорицателя» держать «мисли за зубами». С этой целью нарком отослал меня к капитану Пугачеву, замначальнику девятого спецотделения.

Пугачев кратко ввел меня в курс дела.

— Лучший способ скрыть свои мысли от опознавания, это напевать про себя что-нибудь прилипчивое, комсомольское, желательно на оборонную тематику. Например, такую. Слыхал, наверное, — и он с ходу завел.

В путь-дорожку дальнюю я тебя отправлю,
Упадет на яблоню спелый цвет зари.
Подари мне, сокол, на прощанье саблю,
Вместе с острой саблей пику подари.[12]

— Вполне подходящая песня. По секрету, Трущев, она была написана специально по заказу нашего отдела. Убедись, смысла никакого! Любой гипнотизер голову сломает, прежде чем поймет, зачем глупой бабе сабля и острая пика? Чем ее сокол воевать будет? Второй куплет еще хлеще.

Я на кончик пики повяжу платочек,
На твои на синие погляжу глаза.

В этом месте Трущев подхватил, и они вместе допели:

Как взмахнет платочек, я всплакну чуточек,
По дареной сабле побежит слеза.

Закончив с пением, Пугачев продолжил инструктаж.

— Не плохо также сосредоточиться на решении математической или шахматной задачи. Но это только в том случае, если ты увлекаешься математикой или шахматами. Если нет — посмакуй женские прелести. Этот прием здорово помогает наглухо прикрыть планы разрабатываемых секретных операций. По себе знаю.

Подобная методика показалась Трущеву малоэффективной, хотя никого он так не любил как свою Татьяну. В те дни его более всего волновала Светочка, поэтому в мыслях он остановился на поисках такого кудесника и колдуна, который смог бы вернуть ей способность говорить.

— Что касается колдунов, — внес уточнение Трущев, — берусь подтвердить, что в начале 20-х годов в Коминтерне была организована особая секция, в которую собирали людей с неординарными способностями и где изучали способы ведения классовой борьбы в потустороннем измерении. Этими вопросами, например, занимался бывший руководитель ленинградских чекистов, небезызвестный Глеб Бокий.[13]

Помимо создания собственных и расшифровки вражеских шифров, Бокий интересовался всякими потусторонними силами, и кое-кто из секретной коминтерновской секции перебрался к нему под крыло. Насколько мне известно, Бокия как раз расстреляли за развал работы на этом направлении. Большевик с подпольным стажем, опытнейший чекист, чьим именем был назван пароход, свозивший осужденных на Соловки, вдруг забросил работу по овладению человеческой психикой и ударился в масонство и откровенно чуждые пролетариату и воинствующему материализму восточные культы, а также занялся организацией подпольного мистического общества «Единое трудовое братство».

Тем не менее, после гибели Бокия кое-какой мистический опыт у нас на Лубянке сумели сохранить.

Два дня Николай Михайлович и Вольф Григорьевич прожили душа в душу. Заграничный медиум не лез к Трущеву с идиотскими вопросами. Трущев воздерживался от того, чтобы давать подопечному советы, тем более всякого рода руководящие указания, касавшиеся составления отчета.