Томас Фогель - Последняя история Мигела Торреша да Силва

• Название: Последняя история Мигела Торреша да Силва
• Автор: Томас Фогель
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017540-X, 5-9577-0260-9

Португалия, 1772… Легендарный сказочник, Мигел Торреш да Силва, умирает недосказав внуку историю о молодой арабской женщине, внезапно превратившейся в старуху. После его смерти, его внук Мануэль покидает свой родной город, чтобы учиться в университете Коимбры.

Здесь он знакомится с тайнами математики и влюбляется в Марию. Здесь его учитель, профессор Рибейро, через математику, помогает Мануэлю понять магию чисел и магию повествования.　Здесь Мануэль познает тайны жизни и любви…

«Последняя история Мигела Торреша да Силва» — дебютный роман Томаса Фогеля. Книга, которую критики называют «романом о боге, о математике, о зеркалах, о лжи и лабиринте».

Здесь переплетены магия чисел и магия рассказа. Здесь закону «золотого сечения» подвластно не только искусство, но и человеческая жизнь.

---

Мария засмеялась.

— Бедняга! — сказала она. — Но у некоторых и учение вызывает страшные головные боли.

Она запрокинула голову и поцеловала Мануэла:

— В награду.

Мануэл смущенно смотрел на игру волн. Потом взял Марию за руку:

— Мне очень интересно, что твой отец знал о моем деде.

— Так спроси его!

Мануэл с удивлением повернулся к ней:

— Как мне это сделать?

Мария задумалась.

— Твоя хозяйка тебе, случайно, ничего не рассказывала?

— Да, несколько дней назад…

— Тогда напиши моему отцу пару строчек, скажи ему, что твоя хозяйка рассказала тебе недавно… ну и так далее.

— А откуда я могу знать его адрес?

— Будет сомневаться — скажи, что звездочка нашептала.

Вечером Мануэл уселся и стал писать.

Как-то сами собой потекли из-под пера строчки. Ни слова о том, что он знаком с Марией, речь шла только о его деде Мигеле Торреше да Силва, он, мол, хотел бы, если это не покажется дерзостью с его стороны и не причинит ненужного беспокойства, побольше узнать о нем.

* * *

Мануэл Торреш да Силва штудировал арифметику и геометрию, думал о Марии и нередко отвлекался, когда Рибейро щедро рассыпал по доске свои числа. Он изнывал от нетерпения и надеялся на ответ, который заставлял себя ждать, и вот он наконец стоит перед дверью. Мария, улыбаясь, передала ему приглашение пожаловать к обеду в следующее воскресенье.

* * *

«Дынный вор!» Старая служанка, открывшая ему дверь, отказывалась что-либо понимать.

— Успокойся, Жозефа, гости отца — честные люди, — сказала Мария, желая предотвратить самое худшее.

Купец был представительным человеком, лет за пятьдесят, жовиальный, со светским выражением лица. Мать — красивая, изящная женщина с приветливой улыбкой. Младшие братья Марии ссорились из-за мячей до тех пор, пока не вмешалась старшая сестра. Посередине большого помещения, куда привели Мануэла, стоял богато накрытый обеденный стол, стену напротив входной двери заслоняли два тяжелых шкафа с посудой, а на стене против окон висели огромные картины. Парусники, стоявшие на якоре в какой-то восточной бухте; дервиши с развевающимися знаменами протискиваются через громадные ворота, трубят в горны, бьют в барабаны и танцуют, что явно не производит никакого впечатления на стоящего у стены дома груженного поклажей осла. На картине тявкают собаки, убегают дерущиеся дети, у женщин закрытые лица, а на головах — глиняные кувшины; старый араб сидит на обвалившихся каменных ступенях и курит наргиле; праздные торговцы пряностями клюют носом среди своих наполненных специями чаш, жесткие тени от ослепительного солнца — и над всем этим довлеет жар Востока.

Рядом висела картина, изображавшая мечеть. Нищий в лохмотьях, с большим тюрбаном на голове, погрузившись в себя, сидит на корточках перед входом. На небольшом расстоянии от него стоят маленькими группами горделивые, привлекательные, воинственно глядящие люди. Голуби спокойно клюют на земле зерна. Немощные старики с длинными бородами, опираясь на свои палки, ведут неспешную беседу.

Как завороженный, смотрел Мануэл на эти картины. «Так могли бы выглядеть декорации ко многим историям деда», — подумал он.

Сели за стол, слуги принесли еду, и Мануэл вернулся в реальность. За столом ели, разговаривали о том о сем, украдкой обменивались взглядами, потом Мануэлу пришлось рассказать, нравится ли ему в Коимбре, как обстоят дела с учебой и не мучит ли его тоска по родине.

— Да, иногда, — сказал он. — Тоска по прогулкам с дедом через виноградники.

— Я тоже скучаю по старому Мигелу Торрешу да Силва, — начал купец, — он был мне как отец, я ему многим обязан и от него многому научился. Наша первая встреча случилась очень давно. Впоследствии мы часто встречались, или заранее договорившись, или благодаря счастливому стечению обстоятельств. Мне вспоминается, как мы однажды, оба в фесках на голове, случайно оказались на одном и том же корабле, отплывавшем в Португалию, и всю ночь не сомкнули глаз — так жадно он интересовался всем новым. Я не являюсь хорошим рассказчиком. Он относился с пониманием к моим разрозненным впечатлениям, внимал всякой смешной ерунде, дошедшей до моего слуха, смысл которой мне был непонятен. Он улыбался, но слушал терпеливо, задавал то тот, то другой вопрос, иной раз долго раздумывал, прежде чем высказаться самому. У него повсюду были глаза и уши, из услышанного он сочинял свою песню, вывязывал ту или иную из своих историй, а когда был в ударе, мог сочинять из ничего. Этому можно было позавидовать! «Такое бывает только в шатрах кочевников или в кофейнях Востока», — говорили те, кому посчастливилось застать его в эти моменты.

Купец остановился, подумал, откинулся назад и продолжил:

— Я никогда не мог разобраться в нем, раскрыть его замыслы, редко понимал, когда действительность переходила в вымысел. Да будет так! Он мне много помогал, его советы я ценил на вес золота. Когда уже никто не знал, как быть дальше, он никогда не затруднялся с ответом, да что я говорю — с поучительной историей.

После паузы купец тихо добавил:

— К сожалению — не важно, сколько ему было лет, — он слишком рано умер. Такие, как он, всегда умирают слишком рано. Одному своему другу, арабскому купцу из Марокко, с которым мы уже много лет находимся в дружеских и деловых отношениях, я пообещал, что твой дед ему, а точнее сказать, его больной дочери укажет путь из гибельного тупика. С начала ее болезни прошло не так много времени, поэтому я рассказал ему о твоем деде. Насколько мне известно, он немедленно послал своего доверенного в Португалию, однако, когда тот причалил в Порту и стал наводить справки, по всей видимости, было уже поздно. Я совершенно уверен, старик смог бы помочь.

Мануэл сидел как громом пораженный. Должен ли он рассказать о том арабе, которого встретил его дед, когда незадолго до смерти опять остановился в Порту?

С большим трудом ему удалось подавить волнение. Стараясь, чтобы никто ничего не заметил, он украдкой бросил взгляд на другой конец стола, где сидела Мария. По ее прекрасному лицу порхала улыбка. Вскоре служанка, слава богу, позаботилась о перемене, принеся тарелку со свежими фигами. К ним подали кофе. Купец раскурил трубку. Мануэл сидел молча, не решаясь задавать вопросы.

— Я никогда не забуду, как мы много лет назад плыли из Сеуты в Порту. Бушевал ужасный шторм, море бурлило, палубу захлестывали волны, и что не было закреплено, то каталось вдоль и поперек по трюму. Только после полуночи шторм постепенно затих. Твой дед был первый, кто устремился наружу, к свежему воздуху и первым звездам. Я последовал за ним. Заметив мое тяжелое внутреннее состояние, он сказал мне: «Иной раз достаточно одного долгого взгляда на ночное небо. И тогда неспокойной душе с одной из звезд приходит спасение». Мы стояли на юте у бортового леера нашего португальского трехмачтового парусника. Я был, как уже сказано, не в лучшем состоянии. Мои торговые дела шли не самым удовлетворительным образом, и я не знал, что делать. Внезапно старый Мигел стал рассказывать о странствиях Одиссея и высказал при этом нечто весьма примечательное. Я не забыл это по сей день. «Этот грек, — сказал он, — этот грек никогда не выпускал из виду свою цель. Он не знал дороги, он блуждал. Но поскольку он знал свою цель, он в конце концов нашел и дорогу к ней». Ах, мне кое-что пришло на ум!

Купец встал. Из одного из шкафов с деревянными решетчатыми дверцами он достал маленький, сложенный в несколько раз платок.

— Я хочу тебе кое-что подарить. Впрочем, подарить — неправильное слово. Передать то, что предназначалось твоему деду, а теперь принадлежит наследнику.

Он положил шелковый платок на стол, осторожно развернул его и передал Мануэлу маленькую фаянсовую плитку размером не больше ладони. Плитка была богато украшена орнаментом бирюзового цвета, арабскими буквами и числами.

— Эту роскошную плитку вложил мне в руку садовник моего арабского купца, человек, который самым точным образом мог назвать каждое растение в своем парке — поэтому чертами лица он напоминал чудаковатого ученого. От него ничего не скрывали — наоборот, он пользовался полным доверием всей семьи. Он отдал мне эту «азулежу» с просьбой доставить ее моему высокочтимому рассказчику историй. Не спрашивайте меня, зачем и почему и что он ожидал от этого, что за этим крылось, что означают письмена и числа. Но следующее безусловно: эта мавританская плитка — драгоценная вещь, и так как она была предназначена Мигелу Торрешу да Силва, его внук и наследник его историй будет дорожить ею.

Эти слова прозвучали почти патетически, и Мануэл почувствовал, что было на душе у купца.

Смущенно смотрел он на плитку, держа ее в руке.

— Спасибо, я буду дорожить ею, — тихо сказал он. — Поскольку вы так хорошо знали моего деда, разрешите мне один вопрос. Какую помощь ждали от него? Он был винодел, в Порту высоко ценились его вина. И он был чудесный рассказчик историй. Мы, дети, ловили каждое его слово, как, впрочем, и старики, в трактире или при других обстоятельствах. Но ведь он не был врачом.