Дмитрий Каралис - Дела семейные

• Название: Дела семейные
• Автор: Дмитрий Каралис
• Жанр: Современная проза

«Дела семейные» повествует о всевозможных историях из жизни братьев-близнецов, один из которых — крупный ученый, второй — доцент вуза. Это своего рода маленькая семейная сага с добрым уютным миром, в который хочется окунуться и жить в нем вместе с героями.

---

Разросшаяся толпа у забора свистела и аплодировала. Мама с тетей Зиной предлагали нам продавать билеты, а Насте — петь солисткой в нашем маленьком семейном оркестре.

Зрители выкрикивала заявки. Несколько раз рыжий вихлястый пацан взбегал к нам с записочками и зачаровано заглядывал в раструб саксофона, осторожно приближаясь к нему красным ухом. Чаше всего просили исполнить соло на ударнике.

Тогда дядя Жора неспешно выкуривал у перил балкона сигарету, победно вскидывал вверх руки — толпа предвкушающе завывала — и садился за ударные: вставлял ногу в стремя педали, проверял палочками и стальной метелкой, хорошо ли натянуты вожжи музыкальной повозки, пускал ее шагом, меланхолично покачивая в такт головой, затем рысью — его плечи вздымались и опускались, словно он и впрямь нахлестывал лошадей, затем, набирая скорость, принимался лупить налево и направо, доставать хлесткой палочкой коренного рысака — это был галоп, скачка на пределе, но вот его фигура в маечке и кепке-бейсболке начинала мелькать, словно он уклонялся от пуль и одновременно лупил по спинам лошадей, екала селезенка хай-хэта, стучали копыта и звенела упряжь — то был аллюр, самый настоящий аллюр!.. Но и это еще не все! Музыкальный шарабан, взяв перевал, шумящей лавиной катился под гору, и дядя Жора со вздувшейся шеей начинал осаживать его — из общего гула и грохота проступал стук одного коня, другого, вот кони выставили ноги, сдерживая звенящую повозку и не давая ей кувырнуться в пропасть, вот копыта звонко и раздельно застучали по дороге, вновь стало слышно звяканье упряжи, и возчик натягивал возжи, сам не зная, вновь пустит ли повозку вскачь или остановит ее…

Однажды мы с дядей Жорой разминались на балконе, готовясь играть чикагский блюз. Я бросил взгляд на калитку, поджидая приезда отца, и увидел новый ярко-красный кабриолет с черным откинутым верхом и широкими лоснящимися шинами.

Автомобиль стоял напротив нашего дома, и тот же парень с драконами на плечах сидел за его рулем и удивленно смотрел на наш балкон, словно постигая, кто мы такие и чем занимаемся. Теперь на нем была малиновая маечке, под цвет матово блестящих сидений. Продолжая теребить струны, я повернул голову в его сторону, разглядывая новую диковинную машину и как бы спрашивая глазами, — не нужно ли чего? Парень отвернулся, словно не заметил моего взгляда, шевельнул рукой, и сложенная сзади крыша плавно накрыла кабину. Автомобиль тронулся, и я различил глухие удары забившейся в нем музыки. Пацаны проводили машину восхищенными взглядами и остались у наших ворот. Только наш рыжий знакомец, вызванивая звонком, покатился было за кабриолетом, но вскоре вернулся.

6

В конце октября, когда солнце последний раз расщедрилось перед зимней спячкой, и со стороны залива дул свежий прозрачный ветер, мы вытащили на балкон дядькин музыкальный набор, чтобы последний раз перед зимой сыграть чикагский блюз. Дачники давно разъехались, никто не стоял у забора, из труб соседних домов вылетал сплющенный ветром дым.

Чикагский блюз бесконечен, как самая длинная река, как сама жизнь, его можно играть, думая, о чем угодно, лишь бы партнеры понимали твои чувства и делились своими. Мы играли довольно долго, вспоминая ушедшее лето, думая о скорой зиме, зябко поеживались от ветра, и когда неподалеку от наших ворот остановился сверкающий черный джип с прямоугольной кабиной, продолжили играть, лишь дядя Жора быстрым движением снял с саксофона мундштук и стряхнул его, чтобы тут же вплеснуть в ослабевшую мелодию задумчивого серебра…

Дымчатое окно джипа плавно опустилось, — за рулем сидел тот же парень, только в куртке с поднятым воротником. Наверное, он все-таки строил где-то неподалеку дом.

Парень вышел из машины, сунул руки в карманы брюк и стал молча разглядывал нас, словно видел впервые. Его непроницаемое лицо с крепкими скулами смуглело южным загаром. Мне показалось, он хотел о чем-то спросить нас, но не решается.

Дядя Жора сыграл под волынку, взметнул мелодию вверх, к небесам, спустил ее в пожелтелую траву, прошумел еловым лесом, что, должно быть, означало: «Мы рады приветствовать старого знакомого! Как дела?»

Парень постоял, мельком глянул на потемневшие от дождей бревна возле забора, сплюнул в траву, сел в машину и уехал.

Над нашей улочкой плыл «Чикагский блюз». И мне казалось, прозрачный лес аплодирует нам холодными ветками.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Этих людей уже нет на белом свете, как нет и меня: бойкого мальчика Кирюши, застенчивого молодого человека Кирилла, задумчивого мужчины Кирилла Сергеевича — под этим именем живет другой человек.

Нас, прежних, нет и никогда больше не будет — мы остались в своих временах, словно вмерзшие в капельку янтаря букашки.

Наши тени застыли в прошлом и оживают лишь на мгновение — при встрече старых друзей и родственников.

Мы смотрим обрывки лишь нам понятного фильма, узнаем известных лишь нам героев, наш визит в прошлое кратковременен и щемит душу.

Мгновение — и картинки заплывают серым небытием, загорается яркий свет, и мы уходим из зала, оставляя в нем свои тени, которые через несколько лет вновь оживут для поредевшей уже компании.

Мы будем говорить из прошлого молодыми голосами, пить водку с забытыми нынче этикетками, и родственник, который навсегда останется там, скажет нечто смешное или даст тебе шуточного подзатыльника.

И все меньше рядом с тобой людей, понимающих смысл происходящего на экране.

Все стремительнее бежит время, словно после сорока небесные часы пошли быстрее.

И кто-то из нашей компании будет сидеть потом в одиночестве перед тускнеющим экраном, и с болью вглядываться в знакомые лишь ему силуэты ушедших людей.

И взгляд его будет точь-в-точь, как у тех грустных стариков, что мелькнут иногда в веселой уличной толпе — они словно ищут кого-то, и знают, что не найдут.