Петр Капица - В море погасли огни

• Название: В море погасли огни
• Автор: Петр Капица
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

"Изочка Вышковская,

родилась в 1933 году,

погибла при пожаре детского садика

в январе 1942 года".

Съездили на пепелище, наскребли золы с детскими пуговками и слитками расплавленных металлических игрушек и сказали матери, что в нем останки девочки.

На Пискаревку, где в ту пору в братских могилах хоронили военных, поехали вместе. Могилу рыли в поле. Лопата замерзшую землю не брала, пришлось ее долбить ломом. Опустив гробик в могилу, насыпали над ним холмик и поставили обелиск.

В опустевшей квартире Сусанне Константиновне появляться не хотелось, но она все же решила заехать домой за необходимыми вещами. И... у дверей увидела свою девочку, прикорнувшую на ступеньке...

Этот момент, как ее нашла мать, Изольда Семеновна хорошо помнит, рассказывает с подробностями:

- В суматохе я потеряла ключ от квартиры. Мне некуда было пойти. И я стала ждать няню и задремала. Мама меня так схватила, что мне нечем было дышать. И глаза у нее были большие, не такие, как всегда. Молча она отнесла меня в кабину газогенераторной машины. И мы тут же поехали на кладбище.

По пути я стала объяснять, что была всю ночь одна, проснулась и побежала в детский садик. Но когда подошла - он уже горел. Матросы не давали пройти к огню, а я просила их:

- Пустите, это мой садик...

Началась воздушная тревога. Какой - то моряк схватил меня на руки и отнес в бомбоубежище. Там были и другие из нашего садика. Моряки принесли железные кружки, напоили нас кипятком, дали хлеба. В подвале было тепло и хорошо. Я заснула...

Мама слушала мой рассказ и почему - то всхлипывала. Глаза у нее были сухими, а пожилой шофер плакал. По его щекам то и дело катились слезы.

На кладбище светили синие фары. Кружила поземка. Подъезжавшие машины сваливали мертвецов в одно место. Здесь они лежали грудой голыми и в одном белье на холоде. Мне стало страшно.

Сойдя с машины, мама потянула меня к могилке, присыпанной снегом. Желая вытащить из обелиска мою фотокарточку, она голой рукой ударила по стеклу и сильно поранилась. Могилка обагрилась ее кровью. Рана оказалась глубокой. Хорошо, что на кладбище очутился военврач. Он разорвал индивидуальный пакет и перевязал маме руку. Узнав о происшедшем, он поцеловал меня и сказал:

- Сто лет жить будешь!

Это памятное событие не прошло бесследно: Сусанна Константиновна стала плохо видеть и говорить с запинками, а маленькая девочка в одну ночь сделалась седой.

В марте 1942 года Сусанну Константиновну и ее дочь эвакуировали по "дороге жизни" на Большую землю. В тылу она стала работать в военном госпитале сестрой - хозяйкой. Девочка же училась. И никто из мальчишек не позволял себе таскать ее за седые косы.

Мать и дочь вернулись в Ленинград в 1944 году и первым долгом поехали на Пискаревское кладбище взглянуть: что сталось с блокадной могилкой? Они разыскали ее и были поражены. За могилкой кто - то ухаживал: бугорок был облицован дерном и сверху лежали цветы. Не было только деревянного обелиска. Его, видно, сожгли в холодную блокадную зиму. Изочка вместе с матерью на это место посадили куст сирени.

С тех пор в выходные дни они ходили на кладбище. Война уже кончилась, а людей все хоронили и хоронили. Это умирали в госпиталях тяжелораненые защитники Ленинграда. На похороны приезжали отцы и матери бойцов. Сусанна Константиновна знакомилась с ними и давала обещание присматривать за могилками. Слово свое она сдержала: весной сажала цветы, летом приходила их поливать.

В раннем детстве Изочке хотелось стать балериной. Но в балетную школу она опоздала: в нее брали только семилетних девочек, а ей уже шел двенадцатый год. Она стала учиться в балетном кружке Дворца культуры имени Кирова, которым руководил Федор Васильевич Лопухов. Опытный балетмейстер сумел хорошо подготовить учеников. Они успешно выступали в самодеятельных балетных спектаклях. В "Лебедином озере" Изочка танцевала в группе маленьких лебедей.

Изольда кончила десятый класс.

Однажды на кладбище к Сусанне Константиновне и ее дочери подошла скульптор Вера Васильевна Исаева. Узнав, почему они так часто бывают здесь, она спросила:

- Не разрешите ли вы своей дочери позировать мне?

Исаева вместе со скульптором Тауритом готовились к конкурсу на мемориальный памятник. Они долго мучились с фигурой скорбящей Матери Родины, а она не получалась. Вера Васильевна ходила по кладбищу и присматривалась к безмолвно застывшим и плачущим матерям, но не могла найти нужного образа. Скульпторы понимали, что Мать - Родина должна олицетворять мощь и молодость страны. Они нашли такой образ - Марию Михайловну Алферову. Молодая работница выросла в семье потомственных питерских рабочих, в блокаду была ранена. Но у здоровой, цветущей девушки скорбь вызывали лишь воспоминаниями о погибших братьях.

Скульпторы слепили шестиметровую фигуру в глине и пришли в отчаяние: на лице ее не было скорби.

И вдруг везение - на кладбище Исаева увидела седую девушку. Та, посадив цветы, выпрямилась и некоторое время смотрела в небо. Создалось впечатление, что девушка плачет без слез. В таком скорбном обрамлении были ее глубоко запавшие глаза. Поразила и осанка.

"Вот скорбящая!" - подумалось скульпторше.

С этого дня она стала присматриваться к Изольде, делать эскизы, лепить ее голову в разных поворотах. В синтетический образ Пискаревской Матери Родины вошла и ее скорбь.

На высоком постаменте скорбит молодая женщина, блокадница Ленинградка. Слез ее не видно, она стоит на ветру и плачет, жалея погибших сыновей и дочерей.

Книга "В море погасли огни" уже выходила одним изданием. После опубликования дневников я получил много писем от участников войны. Одни из них благодарили меня за то, что я правдиво показал оборону города со стороны моря и сохранил в записях дух ленинградцев, детали боев и быта, другие подсказывали, о чем бы следовало еще написать и чьи имена вспомнить, третьи обижались на то, что я не отметил героические действия их частей и кораблей и не так изобразил знакомых им людей.

Все корреспонденты, наверное, по - своему правы. Многого в моих записях нет. Невозможно объять необъятное. Я написал только о том, что видел собственными глазами или услышал от людей, которым доверял почти как самому себе.

Среди пачки писем были и сердитые послания. Меня потрясло письмо Аули. Оно было без всякого обращения и приветствия, начиналось, как детективная повесть:

"В полночь мне позвонила Туся. В гневе она изругала меня за чрезмерную откровенность в довоенные времена. Оказывается, раздобыв где - то твою книгу "В море погасли огни", Туся похвасталась внучке, что она знает тебя с детства, и принялась вместе с ней читать. Дойдя до берез, Туся неосторожно воскликнула: "Это же про нас! Ах, какой он негодяй!" Внучка попыталась выяснить: что бабушку так потрясло? Но та, ничего не объясняя, кинулась к телефону и принялась выговаривать сестре: "Вот он, твой Пека! Ты все время уважительно о нем говорила, а он такое о нас написал".

Я прочитала твою книгу и тоже возмущена. Как тебе не стыдно выставлять тайны юности на всеобщее посмешище? Почему так несправедливо, без писательской проникновенности, ты изобразил нас? Чтобы оттенить героизм моряков? В книге мы выглядим праздными и жеманными дамочками, паникершами, подхватывающими сплетни. Даже если бы мы в самом деле были такими, то блокада, я полагаю, исправила бы нас. Как ты не учел этого и не встретился с нами после войны? А еще называешься инженером человеческих душ.

Кстати, мы никогда не были дамочками - бездельницами. Заочно завершили высшее образование и работали: я в НИИ, Туся на "Светлане". На оборонных работах ее ранило. Вот тебе и дамочка!

Да, мы любили хорошо одеться и заботились о своем внешнем виде даже в дни блокады. В тридцатиградусные морозы, когда не было ни дров, ни света, чуть ли не ползком добирались до проруби и черпали невскую воду. Ее мы заправляли клеем, перцем, солью и горчицей и пили из чашек, как бульон.

Мы видели, какие бывают глаза у кошек, когда за ними охотятся голодные люди, слышали, как рыдают матери, когда нечем накормить малышей. И все же мы не падали духом, работали и помогали тем, кто больше ослаб.

Ты, наверное, не знаешь, что перед войной я играла в женской хоккейной команде "Спартака"? Так знай. И в сборной города сражалась. В блокаду случайно встретила одну из наших хоккеисток Катю. Она работала не то в детдоме, не то в детской больнице. В общем назвала что - то неопределенное и спросила: не имею ли я ценностей для обмена на продукты? Я уже голодала и готова была отдать все, что сохранилось. В условленный день я пришла к ней с сыном соседки Сережей. Катя встретила нас в шикарном махровом халате. На столе у нее лежали большой кусок ситного, колбаса, печенье и стояла рядом с чайником открытая банка сгущенного молока. Приятно пораженные таким гостеприимством, мы скромно уселись у края стола. Катя поспешила предупредить: "Вы извините, но я не угощаю. Не такие теперь времена. Просто я не успела позавтракать. Продукты могу только выменять".