Рене Флеминг - Внутренний голос

• Название: Внутренний голос
• Автор: Рене Флеминг
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86471-453-9

Знаменитая оперная певица Рене Флеминг, которую называют «золотым стандартом сопрано», хорошо известна и любима в нашей стране. Ее репертуар чрезвычайно разнообразен, он включает самые разные стили и направления — от классики до современной джазовой музыки. Но особое предпочтение она отдает русскому репертуару. Арии из опер Чайковского, Римского-Корсакова, Рахманинова в исполнении Рене Флеминг — золотой фонд современной оперы. Она много поет вместе с Дмитрием Хворостовским и работает с Валерием Гёргиевым. Рене Флеминг искренне восхищается и русской музыкой, и Россией, где она несколько раз бывала с гастролями.

«Внутренний голос» — автобиографическая книга. Певица рассказывает не только о себе, о своем искусстве, но и дает настоящий портрет профессии оперного певца, со всеми ее тонкостями и трудностями, взлетами и падениями. Это настоящий роман, в котором два главных героя: Рене Флеминг и ее волшебный голос.

---

ГЛАВА 2

ОБРАЗОВАНИЕ

Для того чтобы певец состоялся, нужны не только талант и усердный труд, но и масса других составляющих: сила воли, способность быстро восстанавливать душевные и физические силы и, конечно, удача. На первом курсе в Крейнской школе музыки я занималась с Патрицией Мисслин. Если бы я каким-то чудом наскребла денег на престижную консерваторию, о поступлении в которую так мечтала, мне едва ли светило бы больше одного частного урока в неделю. И даже на старших курсах я наверняка появлялась бы на сцене лишь в составе хора. В Потсдаме же мне уделяла неустанное внимание талантливая и увлеченная преподавательница вокала, и уже через месяц я получила сольную сопрановую партию в Мессе си минор Баха. Это я-то, студентка первого курса! Больше всех такое распределение удивило меня саму.

Хотя уже в средней школе я прославилась как певица, а после и вовсе поступила на музыкальное отделение, в Крейне я оказалась только потому, что пошла по пути наименьшего сопротивления. У меня не было отчаянного желания петь, и мне даже в голову не приходило, что пение — мое призвание. Не помню, чтобы родители особенно поощряли мою независимость и самостоятельность. У нас никогда не стоял вопрос о том, кем я хочу стать, что хочу делать, есть или носить, но исключительно о том, что я должна делать, есть, носить и кем должна стать. Я с радостью подчинялась и до окончания колледжа вообще не задумывалась о карьере. В то время мой голос таил множество подвохов: я не умела петь тихо, напрягалась и не могла брать высокие ноты. Всем известно, что сопрано, не берущая высокие ноты, многого в этой жизни не добьется. Но Пат увидела во мне природную музыкальность, недюжинные способности и страстное желание учиться и совершенствоваться.

Пат, кудрявая брюнетка с короткой стрижкой, любила стоять в первой балетной позиции, этакая Мэри Поппинс. Во время уроков она смотрела на меня поверх очков (подбородок прижат к груди, щеки и брови приподняты) и, аккомпанируя на фортепиано, напевала с закрытым ртом. Она была из тех замечательных музыкантов, которые могут сыграть все что угодно. Пат носила свитера под горло и клетчатые шерстяные юбки и излучала непоколебимую уверенность; я доверяла ей безгранично. Каким-то образом ей удавалось оставаться одновременно теплым, сердечным человеком в личных отношениях и строгим учителем, едва речь заходила о работе. Если она критиковала меня в пух и прах, я не сомневалась — это делается для того, чтоб вывести меня на новый уровень. Нечасто нам удавалось разобрать за час хотя бы страницу нот. Я едва успевала открыть рот, как она прерывала: «Постой-ка. Давай попробуем сначала». Я старалась не упустить ни одного ее замечания. Я никогда с ней не спорила, никогда не говорила: «Нет, я думаю, лучше будет по-моему». Не только потому, что авторитет ее был бесспорен, но и потому, что в те времена я еще не хотела думать своей головой. Я хотела, чтобы меня научили выпевать каждую ноту, объяснили малейшие нюансы.

Пат подчеркивала огромное значение резонанса, фокусировки и направления голоса. Не то чтобы это был какой-то принципиально новый подход, но она такое внимание уделяла деталям, что заставляла меня работать над каждым звуком в отдельности. Понять, о чем именно ты поешь, научиться это выражать и «маскировать» голос — само по себе очень сложно. «Маска», как я вскоре поняла, — это нос и скулы, ведь носовые впадины и пазухи являются резонаторами. Использование «масочного» резонанса, коренным образом отличающегося от естественного для человека ротового и грудного резонанса, имеет решающее значение в развитии молодого певца, так как это единственный способ направить голос к последним рядам зала, избежав повреждения связок, «гудение», или squillo[4], помогает сформировать из зарождающихся нот настоящий, мощный звук.

Пат объясняла, что резонанс, говоря по-простому, зависит от направления воздуха. Когда вы поете, то используете мозг, чтобы направлять воздух в определенные участки своего тела: либо к голове, потому что существует несколько резонирующих пазух за глазами; либо ко рту, что создает совсем другой звук; или же к области «маски»; и даже к груди, что приводит к самому низкому звуку из всех возможных. Природу резонанса очень легко понять, глядя на любой музыкальный инструмент. Представьте, что звук, производимый человеческими связками, идентичен звуку, исходящему из мундштука трубы: сам по себе он не более чем гудение, но резонанс окрашивает его. Одних только связок для формирования оперного голоса недостаточно, нужны еще гармония, баланс и резонанс.

Если направить воздух в самые верхние резонаторы, получается очень легкий, почти детский звук: головной голос. Именно таким голосом обладают многие начинающие певцы — голосом без тела. Головной голос ассоциируется с девочками-снежинками и с высоким щебетанием доброй волшебницы Глинды, рассуждающей о достоинствах красных башмачков. «Масочные резонаторы» делают звук более носовым. Когда кто-то говорит в нос, это сразу обращает на себя внимание — вспомните хотя бы характерную манеру Розанны Барр[5]. Грудные же звуки обычно очень низкие. У Сары Воэн[6] был прекрасный грудной голос, очень низкий и с хрипотцой. В последние годы ее жизни было даже сложно сказать на слух, мужчина это поет или женщина. В идеале оперному певцу необходимо особенно сфокусироваться на «маске», но не забывать и о других резонирующих зонах. Фокус в том, чтобы гармонично сочетать их все, двигаясь вверх-вниз. Я всегда представляю себе, будто голос — это гобелен, одна нить идет вверх, и другие переплетаются с ней. Спускаясь, эти нити расплетаются, уступая место другим. Это создает равномерную картину. Меняется рисунок, варьируются цвета, но качество и текстура остаются неизменными. «Какие образы ты себе рисуешь? — спрашивала меня Пат. — Куда посылаешь свой голос?» Тогда я еще не знала ответа, но вскоре благодаря тяжелой работе нашла его. Я училась мыслить образами, которые подействуют на мускулы и заставят тело издать здоровый ровный звук. «Улыбнись про себя! — говорила Пат. — Приподними щеки! Дыши носом! Повнимательнее! Дыши!» Также она настаивала на ритмической точности, комплексном подходе к музыкальным фразам и хотя бы минимальном владении иностранными языками, — честно говоря, редкая восемнадцатилетняя девушка отвечала ее требованиям. Меня же трудности только закаляли.

Я стояла возле фортепиано и старалась одновременно петь и следовать ее советам и телом, и голосом. Какие части тела я должна использовать, чтобы голос не дребезжал и достигал галерки? Прежде всего, необходимо разрабатывать каждую мышцу отдельно — а на это требуются годы. Когда я покидала ее студию, мне казалось, будто голова разрывается от того самого резонирующего гудения пчел, каждая из которых пытается сказать мне что-то важное. Всякий раз во время занятий она открывала передо мной новые горизонты и учила петь осмысленно. Она заложила основы моего отношения к голосу и помогла освоить азбучные истины, на базе которых можно было создавать технику. Особое внимание Пат обращала на крепкое вокальное здоровье и закрытые гласные. Другая ученица на моем месте, может быть, и не выдержала бы ее меткой критики, но мы с Пат превосходно подходили друг другу.

Уроки пения не слишком отличаются от уроков игры на любом музыкальном инструменте, хотя попадаются и довольно необычные упражнения. Для разогрева Пат выбрала упражнение с долгим колебанием нот и финальным нисходящим арпеджио на одном дыхании — «ооо-МА-ЛУУ-си». Не знаю, кто придумал это упражнение, но для вокалиста оно значит не меньше, чем повторение гамм для тренировки рук пианиста. Нередко у начинающего вокалиста обнадеживающе звучит всего лишь одна октава или даже квинта, и задача учителя — вычленить это ядро, вырастить из него голос с широким диапазоном, наполнить его плотью и кровью. На вступительных занятиях то и дело раздаются команды вроде «не поднимай плечи», «дыши животом», «не задирай подбородок». Молодые певцы учатся петь на одном дыхании — никаких вздутых вен, трясущихся челюстей, фальшивых звуков; надо стремиться брать высокие ноты без напряжения и оставаться неподвижными, в то время как голос вибрирует или взлетает в колоратуре. Сначала я вообще не могла раскатисто произносить звук «р». Чтобы решить эту проблему, мне хотели надрезать тонкую полоску кожи, которой язык крепится к ротовой полости, — но, разумеется, эта идея не вызвала у меня особого энтузиазма, и после пары лет упорных тренировок «р-р-р» стало даваться мне без труда.

Мне было всего восемнадцать, когда мы начали заниматься с Пат, но меня сложно было назвать чистым листом. Человек с хорошим голосом поневоле имитирует все вокруг, на необитаемом острове он кричал бы, как чайка, и я здесь не исключение. Я много выступала, тщательно копировала голоса своих родителей и других взрослых, и у меня появилось несколько отвратительных привычек. Пат пришлось потрудиться, чтобы избавить меня от любви петь слишком громко и зрело, она убрала отдельные свойства моего голоса, заменила их другими и помогла справиться с вокальными трудностями при помощи музыкальных средств.