Alex Fuchs - Продавец специй

• Название: Продавец специй
• Автор: Alex Fuchs
• Жанр: Контркультура

Вчера, вернувшись с очередного разгула, я думал: «Что дальше?». Открыв атлас мира, я зажмурился и ткнул пальцем в карту. Наутро я стоял в аэропорту и покупал билет…

---

На вокзале, оставив меня в зале ожидания, лавочник отправился покупать билеты. Пока он ходил, ко мне подошел чумазый ребенок и стал просить деньги. Я дал ему мелочь из кармана. Как стая голодных волчат, ко мне бросилось еще несколько ему подобных. Я был оккупирован ватагой оборванных грязнулек с хитрыми лицами. Тоскливо-заученно тянули они фразу «Мистер, доллар». Меж тем их глаза были обращены вверх или в сторону, как у нерадивых учеников, повторяющих надоевшую зубрежку урока. Они тыкали потные ладошки в меня, тянули за одежду, дергали хлястики сумки и шнурки. Их поведение напоминало русалочьи игры с заблудшим путником. Их развлекала моя растерянность. Громкий крик вспугнул цыганят и, они бросились врассыпную, словно бусины с разорванной нити, раскатились среди людского стада. Мой спаситель-лавочник, кроме билетов, держал в руках еще и объемистый пакет.

Сели в электричку и я, задохнувшись от ужасного смрада, вобравшего в себя запахи пота, козьей шерсти, подпорченных продуктов, попытался открыть заевшее окно. Мой спутник лишь усмехнулся, глядя на мои тщетные старания. Потом он встал и, согнав с другой скамьи девочку-подростка, предложил мне пересесть к окну с выбитым стеклом. Через полчаса, когда вагон был забит людьми чуть ли не до потолка, а вонь стала невыносимой настолько, что не спасал сквозняк, поезд тронулся. Ужасный зной вымотал меня и я, укрывшись газетой, начал подремывать. На родине мне не хватало тепла, теперь, не зная, куда деться от вездесущего жара, я мечтал о прохладном ветре родного города. Поезд дернулся и остановился. Неизвестно откуда взявшаяся смуглые женщины в засаленных фартуках предлагали мороженое и минеральную воду, чудом протискиваясь сквозь толпу пассажиров, перемигивающихся и галдящих, словно духота и жара не имели над ними власти, в то время как с меня стекали последние остатки пота. Я отключился, провалившись в жерло вулкана, где на меня пылкали паром драконы, стараясь стегнуть по ногам гладкими хвостами, блестящими, словно натертые жиром. Сверху замаячила эбеновая голова змеи и жалобно заскулила, просясь ко мне. Белые черви обвили ноги и тянули вниз, в самое пекло. Раздался грохот. Гул пошел по стенам, словно кто-то ударил шумовкой о край котла. Черви отпали от моих ног и съежились. Меня потоком черной лавы выбросило наружу. Я жидкий потек по наклонной кратера. Лава стала белой и прозрачной. Я видел, как куски моего разрозненного тела материализуются то там, то сям.

Кто-то тряс меня за плечо. За окном сгущались сумерки. Одинокие мы стояли на пустой темной платформе. Я растерянно озирался, в то время как мой спутник договаривался о чем-то со станционным смотрителем. Наконец они подошли ко мне, и мы двинулись по пыльной дороге, не видя дальше пяти шагов из-за темноты, окружающей нас.

8

Ничего не соображая и позабыв всякую брезгливость, я рухнул на грязный матрас, постеленный на открытой веранде и пахнущий детской мочой. Рядом сел мой страшный проводник и стал беседовать с хозяином дома на своем странном наречии. Мне было уже на все наплевать — я наблюдал за чудесными метаморфозами раков, превращающихся то в драконов, то в павлинов. Проснулся оттого, что кто-то щекотал мое ухо. Открыв глаза, я увидел детей, сидевших, как птички на жердочке, на перилах веранды. Они смеялись. Видимо, им наскучило наблюдать за мной спящим, и они применили прутик, чтоб вызвать меня к активным действиям. Я улыбнулся им в ответ и поднялся. Смущенные, они, как дикие зверушки, брызнули и попрятались в саду. Из-за деревьев и плетеного забора глядели на меня их смеющиеся, лукавые, темные, как сливы, глаза. Я словно был в окружении маленьких эльфов. Было немного неуютно под прицелом их взглядов. Казалось, попал в сказочный мир Толкиена. На веранду вышла хмурая девушка и поставила передо мной чайник и лепешки, потом она принесла пиалу и густоте кислое молоко, терпкое до такой степени, что у меня свело скулы и, выступили слезы. Где-то вдалеке забулькал репродуктор, и я узнал скрипки Allegro maestozo Моцарта. Неприятные ощущения зрителя случайно попавшего в абсурдный сюрреалистический фильм. Изможденная ширококостная женщина позвала детей, и они убежали. Уродливый лавочник вышел из дома, нагруженный сумками. Мы сели в машину. Пока тряслись в этом жалком подобии военного внедорожника, я во все глаза глядел на зеленые луга, усыпанные шафрановыми зонтиками бессмертника и голубым бисером колокольчиков. Горы во всем величии предстали передо мной. Их зеленые — травяные, красные — гранитные, черные — мраморные заставили меня задохнуться от восторга и случайно заглотить мошку, жестоко застрявшую в моем горле. Я раскашлялся, пытаясь избавиться от этой мерзости, в то время как шофер вместе с продавцом специй хохотали надо мной до икоты. Чувствовал я себя настолько глупо, что готов был спрятаться в рваную обшивку сиденья.

9

Оказывается, я никогда не выбирался на природу «дикарем». К моим услугам всегда имелись отели, рестораны или кафе, магазины и обслуживающий персонал. Я мысли не допускал о том, что может понадобиться, и стоял, разинув рот, глядя на то, как мужчины выгружают матрасы, посуду и узлы из машины. Мой спутник позаботился обо всем и смотрел на меня как на несмышленого ребенка, вооруженного игрушечным ружьем и щенком на цепочке для покорения джунглей Амазонки. Шофер махнул нам на прощанье, и что-то бросил в мой адрес, отчего оба мужчины захохотали. Страшный человек поставил палатку и стал кипятить воду на очаге, сложенном из булыжников, пока я рисовал пейзажи. Вечером, после того, как мой безобразный приятель вернулся из ближайшей деревеньки-кишлака, где договаривался о том, чтоб нам приносили хлеб и молоко, мы сели на матрасы перед палаткой и, достав кальян, разожгли его. Первым взял трубку лавочник. Летучие мыши кружили над нами, в траве стрекотали цикады. Ласково ткнулся в мое горло белый густой дым и потек внутрь. Мыши взвизгнули, полетели ко мне и принялись кружить надо мной, разевая ужасные рты вампиров. Я понимал, что они безумно высоко, но, тем не менее, подробно видел их алые бархатные пасти, усеянные белоснежными иглами зубов. Хор цикад из нежной трели превратился в тревожную органную музыку, в грозный, похоронный мотив. Мои нервы натянулись и, не выдержав, лопнули. Хотелось исчезнуть, спрятаться, уснуть и проснуться потом, когда все закончится, и обо мне забудут. Страх душил. Летучие мыши стали гигантскими, а их невидимые тела обрели плоть. Я физически ощущал их тяжесть и, не выдержав давления, упал, распластался на матрасе. Страшный, безумно уродливый лавочник схватил мою голову и я понял, что он заманил меня в это ужасное место специально, чтобы сорвать мой череп с шейных позвонков. Я вырывался и кричал, прекрасно осознавая, что прийти ко мне на помощь некому. Демон насильно разжал мне зубы и заставил вдохнуть еще этой дьявольской отравы. Я, обессилев, растерял свои конечности. Они белели невдалеке сквозь острые колья травы. Одна из особо гнусных тварей спикировала на меня, и я приготовился почувствовать на своем лице ее перепончатые крылья и острые зубы, которые вот-вот вонзятся в мою незащищенную шею. Непослушные, слабые руки отказывались двигаться, и я не мог прикрыть голову, поэтому, словно утка, нырнул в траву. Страшный человек склонился надо мной и взмахом руки превратил вампира в чудесную лиловую птицу. Она нежно провела концами перьев по моей щеке, и ее песня звенит в печальном небе. Цикады подхватили мелодию, и меня накрыл хорал ангельских голосов, который сменяет залихватский джаз, я понимаю, что я — это всего лишь обезьяна, чья жизнь прошла в балаганчике. Мне становится неудержимо весело и смешно. Мышцы живота и скулы болят от смеха, но я не могу остановиться, хотя уже обессилен. Звезды двигаются в ритме дикого фокстрота и смех слышен отовсюду. Меня веселят букашки и травинки. Смешной лавочник пытается меня встряхнуть, но я выпадаю у него из рук и стекаю на траву, которая больно пронзает мою спину. Ее стебли торчат из груди, топорща майку.

10

Солнце поджаривает мои плечи, и я покрываюсь красным загаром, который затем станет бронзовым. Я стану похожим на булку сандвича с веснушками вместо кунжутных зернышек. С разбега я ныряю в ледяную воду горной речки. Отчаянный окрик с берега заставляет меня оглянуться. Моя голова торчит, как нелепая кочка над голубой гладью. Я в недоумении подплываю и выхожу на песчаный берег. Страшный человек испуганно и поспешно начинает вытирать мою спину рубашкой, сунув мне другую, чтобы я проделал подобную операцию с грудью и ногами. Только когда мы стали подходить к палатке, я почувствовал невыносимую боль. Я сгорел. Не учел свою незащищенность перед адски могучим и безжалостно жестоким горным ультрафиолетом, за что и поплатился.

Страшный мой приятель мазал меня, стонущего, кислым молоком, добродушно посмеиваясь над моей небрежностью. Добрый уродливый маг водил по моей ноющей спине кислым молоком, которое на горячей коже мгновенно застывало и высыхало в творог. Он задержал руки на моей пояснице и осторожно, словно боясь спугнуть, опустил их на голые ягодицы. Неуловимое движение, и прохладная жидкость потекла по внутренней стороне бедер. Лекарь обмакнул руки в миску и начал свой путь от моих горящих икр, завершив его у колен. Потом от пояса по внешнему краю к стопам. На мгновение тихо сжал ладонями, стараясь не причинить боли, бедра. Я осторожно перевернулся на спину, чувствуя саднящей кожей каждую соринку на одеяле. Мой спаситель протянул мне кружку, измазанную кефиром, судорожно и нервно глотнув из своей. Я отхлебнул и поморщился от кислого, едкого вкуса молодой браги. Она тихонько плеснула, ударившись о затылок. Мне стало легче после того, как я опустошил кружку. Вновь продавец специй обмакнул кисти рук в миску с живительным молочным эликсиром и опустил их мне на грудь. Они, как две усталые птицы, легли на мои ключицы, поползли по бокам, нырнули под мышки и распластались на животе, замерев. Потом вновь повторили свой путь от подмышек к бедрам. Лавочник опустил взгляд от моих глаз вниз и улыбнулся. Я почувствовал себя неловко и хотел встать. Но он улыбнулся кривым ртом и не дал мне подняться, придавил мои плечи, уложив, как борца на татами, на обе лопатки. Он провел рукой по моему лицу, опустил другую, пристально глядя мне в глаза, сделал то, от чего я еще больше покраснел и внезапно ослаб. Мы пили чашму из железных кружек, когда он обнял меня за плечи и привлек к себе.