Николай Карабчевский - Что глаза мои видели (Том 2, Революция и Россия)

• Название: Что глаза мои видели (Том 2, Революция и Россия)
• Автор: Николай Карабчевский
• Жанр: История

---

На общих собраниях петроградских присяжных поверенных группа "коллег", пытавшихся, при всяком удобном, а чаще неудобном случае, революционировать сословие, была уже ясно обозначена. Состав ее, сложившийся еще в 1905-1906 гг., после тогдашних неудачных забастовок и "снимания судей", не был еще очень велик, но отличался дисциплинированною компактностью.

Пришлось убедиться например, что кружок этот стал сторониться от своего прежнего чуть ли не кумира, умного и деятельного М. В. Беренштама, много лет избиравшегося товарищем Председателя Совета, и вынесшего на своих плечах всю советскую работу за время номинального председательствования в Совете престарелого Д. В. Стасова, только потому, что его, как "умного оппортуниста" ценил и, как говорили, даже "полюбил" Прокурор Судебной Палаты Крашенинников, которого называли "садистом адвокатских вольностей". В последний год эти господа порешили даже "забаллотировать" М. В. Беренштама. Последний, однако, не доставил им этого торжества: как "призванный прапорщик", он сам уклонился от кандидатуры не только в Товарищи Председателя, но и в члены Совета.

Каким чудом я сам, всегда уклонявшийся от политических выступлений, попал в Председатели Совета и до конца уцелел в качестве такового при новых выборах, для меня остается, отчасти, загадкой.

Могу лишь проследить, с этой точки зрения, перипетии моей адвокатской карьеры, чтобы дать самому себе отчет насколько правильно было понимание мною общественного значения роли адвоката, призвание которого, быть может преувеличенно, я всегда ставил очень высоко, выше политики.

Сперва инстинктивно, а потом уже вполне сознательно, я считал неприемлемым для адвоката замкнутость партийности и принесения в жертву какой-либо политической программе интересов общечеловеческой морали и справедливости. Поэтому, я туго, или вернее, совсем не подавался в какой либо политический кружок, или партию, ставившие себе целью лишь достижение партийного задания.

Будучи еще совсем молодым, в качестве помощника присяжного поверенного я подвергся в этом отношении большому искушению, но отделался от него благополучно, не столько в силу "уморассуждений" сколько инстинктивно, по одному нравственному чутью. В конце 1879 г. в Особом Присутствии Правительствующего Сената слушался первый большой политический процесс о 193-х привлеченных. Со всех концов России были собраны "революционеры-пропагандисты", по мнению обвинителей, весьма опасные государственные преступники. Создание этого процесса-монстра было фатальным для самодержавия и чреватым многими гибельными для России последствиями.

Предварительное следствие по этому делу вовлекло в свои сети добрую половину тогдашней русской интеллигентной молодежи, обнаружившей стремление сблизиться с народом и подойти к нему вплотную. Тысячи лиц были заподозрены, арестованы и протомились годы и годы в тюрьмах и острогах. В конце концов, предать суду представилась возможность лишь незначительный процент арестованных сравнительно с числом задержанных жандармским дознанием и предварительным следствием. В числе преданных суду разве десяток, другой были воистину повинны в покушении на Государственную неприкосновенность, все остальные вращались лишь в сфере довольно туманных идей "служения народу".

Достаточным показателем искусственности создания этого процесса-монстра, вызвавшего впоследствии яркую и напряженную деятельность наших террористов, может служить хотя бы такой пример.

Меня выбрали своим защитником три лица женского пола, протомившиеся многие годы в предварительном заключении: Екатерина Брешковская (впоследствии "бабушка русской революции"), Вера Рогачева (сестра, драматурга Евтихия Карпова) и некая девица Андреева.

Первая, переодевшись крестьянкою, бродила по селам Киевской губернии и "просвещала народ", пропагандируя, пока впрочем, довольно осторожно и туманно, нечто революционное. Было ей тогда лет под тридцать. Женщина, она была "идейная", но с темпераментом, пока еще, влекшим ее "на авось". Только тюрьма закалила ее.

Зато две другие, ни с какой стороны, в революционерки не годились, и только долгая тюрьма приобщила их якобы к революционному толку.

Рогачева, урожденная Карпова, была арестована и привлечена исключительно в качестве жены бывшего артиллерийского офицера Рогачева, пожелавшего сознательно "идти в народ".

Девица же Андреева была уличена в том, что в Харькове организовала какой-то кружок гимназистов средних классов, которым читала и толковала по-своему сказки "Кота Мурлыки". Андреева была крайне ограничена и ее товарки по заключению стыдились ее роли в процессе в качестве "участницы сообщества".

Помню, Брешковская перед моею речью, в ее защиту все твердила мне: "Вы должны глухою стеною отделить меня от этих младенцев".

Рогачева, Андреева и еще очень многие, из числа привлеченных к суду, были оправданы; в том числе Перовская, будущая убийца Александра II-го.

И все эти, в то время действительно ни в чем неповинные, только в самом процессе получили свое революционное крещение и, благодаря завязавшимся по тюрьмам и этапам связям к влияниям и последующим административным мытарствам, в качестве "подозрительных", уже сознательно примкнули к революционной активной работе, под руководством более авторитетных товарищей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

В числе подсудимых процесса 193-х было лишь нисколько выдающихся личностей.

Во главе их наиболее энергичный и талантливый - Мышкин. Своими речами на суде он "зажигал сердца" молодежи, выступая убежденным, до фанатизма, революционером-пропагандистом. Я сам ночи не спал после его страстных выступлений. Порою слова его казались мне непреложным откровением. Ярко помню кульминационный момент процесса, когда Мышкин исчерпывающе высказал свое знаменитое революционное "Credo".

Оно потрясло и захватило всю аудиторию.

Когда, под конец, судей своих он обозвал "опричниками царя", жандармский офицер, стоявший подле него, бросился зажимать ему рот, причем произошла борьба и лицо Мышкина было оцарапано. Все подсудимые протестующе завопили, как один человек, а я, потеряв голову, угрожающе бросился на жандармского офицера с графином в руках. Произошло общее смятение. Еще минута и чего доброго началась бы общая свалка. Первоприсутствующий Сенатор Петерс быстро прервал заседание и Мышкина увели нахлынувшие в судебную залу жандармы. Сенаторы быстро скрылись в совещательную комнату. Проповедь Мышкина, при подобной обстановке, я убежден, запала глубоко не в одну молодую душу.

Защитники, в числе которых были все лучшие силы тогдашней адвокатуры (Спасович, Герард, Языков, Турчанинов, Потехин, Утин, Бардовский, Дорн, Александров (впоследствии знаменитый защитник Веры Засулич), профессор уголовного права Таганцев и друг., кинулись в судейскую комнату, протестуя против самовольного физического насилия, допущенного жандармским офицером. Последствием инцидента был перерыв заседания на несколько дней. Первоприсутствующий Сенатор Петерс "заболел" и его место занял один из присутствующих Сенаторов - Рененкампф.

Процесс закончился большим процентом оправданий, но Мышкин, Рогачев и еще несколько таких же, как они "сознательных", получили долгосрочную каторгу. Брешковская была приговорена к шести годам каторжных работ.

Процесс 193-х характерен в двух отношениях. Повышенным сыскным рвением к нему приобщили много учащейся, совершенно зеленой молодежи, которая без этого мирно бы вошла в житейскую колею, забыв о своих былых молодых увлечениях. Это во-первых, а во- вторых, даже к "сознательным" в то время было предъявлено обвинение лишь в том, что они "в более или менее отдаленном будущем" имеют в виду изменение государственного строя. В недрах же самого процесса, в среде его участников зародилось нечто иное, боле интенсивное, когда осужденные и их товарищи убедились, что и простая пропаганда карается уже, как совершившееся тяжкое преступление.

В это же время разразилась в доме Предварительного Заключения Треповская расправа с Боголюбовым. Боголюбов, ранее уже осужденный в качестве политического к каторге, находился еще в Доме Предварительного Заключения. Когда, генерал Трепов, тогдашний градоначальник Петербурга, посетил Дом Предварительного Заключения ему попался на глаза где-то в коридоре Боголюбов, который не снял перед ним своей арестантской бескозырки. Этого было достаточно, чтобы со стороны "бешенного" градоправителя последовало тут же распоряжение о телесной экзекуции над каторжанином, хотя бы из интеллигентов. Это взволновало всю тюрьму. Заключенные стали бить стекла в окнах своих камер, кричать, вопить. Жестокая экзекуция, тем не менее, свершилась и весть о ней быстро разнеслась по всему городу. Без возмущения никто об этом не говорил.

Когда приговор о 193-х уже состоялся, но оставался еще кассационный срок, я продолжал посещать заключенную Брешковскую. Тогда она открылась мне, что Вера Засулич стреляла в Трепова не по собственной инициативе, как все ошибочно думали тогда, но что это был первый террористический акт "боевой дружины", решившей теперь же, путем террористических актов, бороться с произволом и насилием власти.