Кристин Айхель - Обман

• Название: Обман
• Автор: Кристин Айхель
• Издательство: АСТ, ЛЮКС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-023132-6, 5-9660-1505-8

Прожженный альфонс, обвиняемый в убийстве трех богатых дам, затевает рискованную игру с молодой женщиной – тюремным психологом… И впервые в жизни встречает достойную противницу, которая превращается из жертвы в охотника…

---

– Ну-ну?

– Как позволите понимать ваше «ну-ну»? Либо вы слушаете, а я продолжаю говорить, как говорю, либо вы сыплете ваши замечания, уподобляясь маленькой девочке, и тогда вы, меня никогда больше не увидите!

– Договорились.

– Что же вы хотите услышать? На что вы настроены?

– Что произошло дальше, после концерта?

– Могу я попросить вас дать мне стакан воды?

– Разумеется. Пожалуйста.

– Слишком холодная. А мне нравится тепловатая, как рука.

– Вы здесь не в «Ритце».

– Знаю. И все же… Итак, ее звали Хризантема. Это не был артистический псевдоним. Ее действительно так звали. Мне не составило труда проникнуть за кулисы – я легко ориентируюсь в концертных залах и театрах, уверенно ощущаю себя в лабиринте коридоров, в гримуборных. Там, за кулисами, у нее была «резиденция». Красотка сидела на старом кресле и смеялась. Боже праведный, что это был за смех! Чтобы рассмеяться, ей обязательно надо было закинуть голову назад. Смеялась она звонко, издавая при этом еще какие-то тявкающие звуки. От всего этого можно было сойти с ума. Окружавшие ее почитатели с удивлением разглядывали своего кумира. Да, они дивились ей. Она была просто чудо, настоящий феномен, обещавший встречу с вечным счастливым детством, с волшебным детством, воскрешавшим в памяти солнечные лучики, запах меда и белые детские носочки. Я сразу почувствовал ее запах – пирожные и молоко, а в голове крутилась только одна мысль: я должен обладать ею целиком, вместе с этими молочно-медовыми ощущениями и ее смеющимися устами.

– И что же?

– Как я уже отметил, она находилась в окружении поклонников и поклонниц. И тогда я сел к ее ногам. Просто сел и проговорил: «Я вас люблю». Она рассмеялась и протянула мне руку. «Может, вам нужен автограф?» – прокудахтала она. «Да, – ответил я, – прямо в самое сердце». Ощутив серьезность мгновения, она пристально посмотрела на меня. Потом расхохоталась, а я не отпускал ее руку. «Пойдемте», – требовали поклонники, но я продолжал удерживать ее руку в своей и даже еще решительнее притягивал ее к себе. Она поцеловала меня в голову. Скорее всего это было случайное прикосновение ее губ к моим волосам. Но я его почувствовал. Моя Хризантема… Потом она отдернула свою руку и, рассмеявшись, отскочила.

В ту ночь я оказался в запертом концертном зале. Мне хотелось побыть там, где была она. Я прокрался на сцену и притаился у рояля. Потом стал бродить между рядами кресел, обитых красным бархатом. В полутьме аварийного освещения зрительный зал оставлял гнетущее впечатление; расхаживая мимо горшков с розами, я не мог отделаться от мысли о том, что все это построено только ради того, чтобы когда-нибудь целый вечер обнимать ее как бонбоньерку, словно речь шла об изящной блестящей коробке шоколадных конфет, которая все эти годы только и ждала мига, когда привлечет к себе внимание как несравненное лакомство, шедевр кондитерского искусства, вызовет интерес моей Хризантемы.

Когда меня разбудили уборщицы, я мгновенно ощутил какое-то благостное чувство, причем еще до того, как сообразил, откуда оно взялось. Мне не пришлось ничего объяснять женщинам в халатах, потому что те не понимали ни слова по-немецки. Я просто сунул им в руки несколько мелких банкнот и поклонился. В ответ они захихикали и принялись обсуждать нашу встречу на неизвестном мне языке. Пока я в мужском туалете умывался холодной водой, в памяти ожили все перипетии минувшего вечера. Вы можете объяснить, с чем это связано? В тот день, когда влюбляешься, – в моем понимании, роковым образом и безвозвратно, – в тот день все отчетливо запоминается, невольно и неосознанно. Вы должны уметь это объяснить, это же ваша профессия. Как при скоростной киносъемке один кадр за другим пробегал у меня перед глазами. Я видел, как был одет накануне, на какие лица обращал внимание в фойе; я наблюдал бледную усталую красоту девушки, у которой купил программку, помнил, какой шлифовки был бокал, из которого перед концертом наверху в баре пил не очень крепкий джин с тоником. Все детали приобретали свой «подготовительный» смысл, все выглядело уже чуточку торжественнее, чем прежде.

Потом включилось сознание и учащенно забилось сердце. Мне предстояло выяснить, под каким девизом фигурировала Хризантема в тексте контракта, кто был ее агентом, в какой гостинице она остановилась. Я посмотрел на часы. Стрелки показывали пять минут седьмого. Она привиделась мне спящей в каком-то неубранном гостиничном номере. На ночном столике лежал перевернутый бокал из-под шампанского, в умывальнике плавал полученный на сцене букет цветов, она дышала во сне раскрытым ртом, в то время как в гостиничной кухне внизу пекли круассаны и раскладывали апельсиновый конфитюр в серебряные ванночки.

Через вход на сцену я поспешил на улицу. Странно, что всегда говорят «вход» на сцену, но не «выход», я задумался об этой лишенной смысла логике. Схватив такси, стал подгонять водителя, чтобы тот ехал быстрее. Расплатился банкнотой и, не дожидаясь сдачи, вылез из машины. Дома (тогда у меня еще была собственная квартира) достал с книжной полки Билефельдский каталог. Никаких данных. Я снова и снова листал каталог. Ни слова о квартете Серафино, никакого упоминания о Хризантеме. Между тем у меня оставалось не так много времени.

Я бросил взгляд на часы. Четверть восьмого. Профессор Хёхштадт был раздосадован. С каких пор я среди ночи звоню ничем не запятнанным людям? Пианистка? Хризантема? А кто это, Хризантема? Лишь теперь до меня дошло, что мне неизвестны даже ее настоящие имя и фамилия. Программка исчезла бесследно. А как насчет Серафино? Вам ведь известно, что это квартет. Я имею в виду – у вас есть хоть какая-нибудь зацепка насчет гостиницы… Хорошенько выспитесь, юноша. И никогда больше не звоните мне в такую рань по телефону! Щелк. Я буду с ней завтракать. Я буду с ней завтракать, проговорил я про себя с упорством буддийского монаха, укладывая свежую сорочку и свежее белье в целлофановый пакет. Одновременно я засовывал деньги в карман брюк и заказывал такси. Перед концертным залом я опустился на колени. Трудно было подавить в себе желание разрыдаться. На месте прежней афиши появилась другая. Я пробежал глазами – Лорен Мазель. Сначала с недоверием, потом охваченный паникой – начало в 20 часов, Бостонский филармонический оркестр, произведения Моцарта, Шуберта и Бриттена. Я пронзительно взвыл и бросился к ближайшей телефонной будке. Фактически речь могла идти о не менее чем двадцати отелях, к этому числу следовало добавить еще маленькие гостиницы, о которых мало кто знал и в которых поэтому часто предпочитали останавливаться гастролирующие артисты. В общем, шансов почти никаких, часы показывали уже без четверти восемь утра. После бессонной ночи от меня исходил какой-то нездоровый запах. Я выглядел как измученный командировочный, поэтому меня отовсюду немедленно бы вышвырнули. Между тем круассаны медленно остывали. А она, наверное, принимала душ или ванну или чистила зубы, чтобы снова погрузиться в постель, или посмотреть телевизор, или немного понежиться. А может быть, она уже на пути в аэропорт. А если у нее есть муж? Боже праведный, об этом я до сих пор даже не подумал. Действительно, а если у нее есть муж? Когда я добрался до третьей по счету гостиницы, чрезвычайно бодрая девушка в регистратуре спросила меня, с кем я хотел бы поговорить. Я сделал глубокий вдох и никак не мог выдохнуть, ибо подумал, что именно теперь, когда я вроде бы оказался у самой цели, всему конец. Как же их зовут – Жюль или Джим, Мейер или Шмидт? В ответ зазвучал бодрый голос, и до моего слуха донеслось, что господин Бейсак уже выехал из гостиницы, а вот господин Левин только что отправился завтракать, может быть, вызвать его по внутригостиничной связи; да, проговорил я слабеющим, почти умирающим голосом, да, вызовите его, это важно. Потом я услышал: Левин слушает, кто это? И я ответил: это Розенбауэр, доктор Розенбауэр из журнала. Вы ведь в курсе дела, мы собираемся опубликовать большой материал. Поэтому очень важно поговорить с вами сегодня же. В таком случае вам не повезло, мы все буквально через несколько минут уезжаем. В гостинице останется только мадемуазель Дживенч, она улетает послеобеденным рейсом. Если вас это устроит, мне кажется, она могла бы уделить вам пару минут. Я немедленно переговорю с ней и все объясню. Вы могли бы встретиться с ней позже. Дело в том, что она никогда не завтракает до десяти часов утра. После этого он бросил: «До скорой встречи» и пожелал всяческих удач. На том все и кончилось.

Когда по прошествии всех тех лет, после того невразумительного лепета по телефону, после канувших в Лету дней и ночей я, смущенный и потерявший дар речи, снова встречался с ним два или три раза в год, он казался мне чуть меньше ростом, чем прежде, а может, наоборот. Что они с тобой сделали, подумалось мне, но я его больше не видел, просто нафантазировал и представить себе не могу, как все сложится, будет ли мне от этого тяжелее или легче на душе, я понятия не имею, я еще только взвешиваю для себя…