Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

• Название: Падение царского режима. Том 3
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1925

Третий том "Падения царского режима", изданный в 1925 году, содержит материалы Комиссии Временного правительства по расследованию должностных преступлений высших деятелей царского режима, а именно, допросы: начальника С.-Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, начальника дворцовой охраны А. И. Спиридовича, дворцового коменданта В. Н. Воейкова, министра внутренних дел Н. А. Маклакова, заведующего охраной Распутина М. С. Комиссарова, директоров департамента полиции П. Г. Курлова и М. И. Трусевича, ближайшего друга царской семьи и Распутина А. А. Вырубовой, товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого, председателя совета министров И. Л. Горемыкина, поклонницы Распутина О. А. Лохтиной, вице-директора департамента полиции, позже члена совета по делам печати и председателя петроградского комитета по делам печати, ещё позже члена совета министра внутренних дел С. Е. Виссарионова, а также показания члена 3 и 4-й государственной думы меньшевика Н. С. Чхеидзе.

---

Председатель. — Так что вы были сторонником этой войны?

Воейков. — Не могло быть иначе. По всей моей работе я могу определить.

Председатель. — В чем заключались обязанности дворцового коменданта, которые вы исполняли?

Воейков. — В последнее время это касалось исключительно вопросов охраны и безопасности в путешествиях; главная моя работа была по воинской охране и по организации железнодорожных и автомобильных путешествий; я считал, что полицейская охрана лежит на департаменте полиции, и оттуда требовал осведомления. За три года и два месяца, что я был дворцовым комендантом, его величество сделал более ста тысяч верст.

Председатель. — Так что ваша должность не имела никакого государственного или политического характера?

Воейков. — Политического, безусловно, нет; в подтверждение я могу указать на то, что, вступив в должность, в декабре 1912 года, я нашел в делах дворцового коменданта целый ряд вопросов, прямо относившихся к внутренней политике.[*] Объяснялось это просто: мои предшественники, Дедюлин и Трепов, занимали должности градоначальников и не уяснили себе, что надлежит ведать дворцовому коменданту; ему надлежит заниматься охраной государя, а не вмешиваться в дела. Я получил в наследство громадное количество переписки и докладов его величеству, которые представлялись министром внутренних дел и департаментом полиции. На одном из первых докладов государю я просил разрешения все эти записки уничтожить и на будущее время никакого к ним дела не иметь, на что и получил разрешение его величества. А для осведомления о положении дела, — так как дворцовый комендант должен знать, когда и откуда государю грозит опасность, — я выделил из управления своей канцелярии особое отделение, которое ведало исключительно сношениями с департаментом полиции; так что я лично прямого касательства даже не имел.

Председатель. — Занятие поста, очень близкого к бывшему императору, повело к более тесному сближению вашему с ним?

Воейков. — Я был в хороших отношениях, он был ко мне очень расположен; но отношения были почти такие же, как прежде.

Председатель. — Не приходилось ли вам, в силу этой близости, выступать в роли советчика в трудные для государства и для бывшего главы верховной власти моменты?

Воейков. — Советчика — нет. Ни в вопросах назначения, ни в других вопросах; все назначения последнего времени проходили без моего ведома, я даже не знал этих лиц; разговоры безусловно были, но из них я выносил впечатление, что государь, относился скорее неблагожелательно, когда я затрагивал темы, не имеющие прямого отношения к себе или к службе.

Председатель. — Значит, стоя близко к бывшему императору, вы не слыхали от него никаких разговоров на политические темы?

Воейков. — Почти что нет. Т.-е. иногда, когда мы бывали в поездках, я читал телеграммы и передавал за столом, за чаем; и когда какой-нибудь вопрос возникал на эту тему, тогда какой-нибудь разговор бывал, но вообще — нет.

Председатель.— А другие, охранявшие бывшего императора, также мало интересовались вопросами политики, и он также мало говорил об этом, не только с вами, но и с ними?

Воейков. — Да, в моем присутствии этих разговоров не бывало.

Председатель. — Но вы систематически приглашались к обеду и завтраку?

Воейков. — Во время поездок вместе были чай, завтрак, дневной чай и обед, а на вечерний чай я почти никогда не ходил.

Председатель. — Чем же вы объясните такое полное отсутствие интереса к государственной жизни страны, во главе которой стоял бывший император?

Воейков. — Это было, по-моему, свойство его характера. Он всегда считал, что эти вопросы разрешались докладами его министров, а обсуждений с посторонними и со мной — не было.

Председатель. — Так что вы совершенно отрицаете свое участие в обсуждении политических вопросов?

Воейков. — Я затрагивал один вопрос, который считал очень важным, вопрос о Распутине; я неоднократно говорил, что нужно прекратить это дело.

Председатель. — Т.-е. дело об убийстве Распутина?

Воейков. — Нет, я считал, что нужно прекратить его доступ к царю; но я всегда выносил впечатление, что государь верит ему искренно, и ее величество — тоже; эти разговоры приводили даже к выражению неудовольствия мной со стороны его величества. Ее величество выражалась иногда даже очень резко, — что это меня не касается.

Председатель. — Вы указывали бывшему императору и императрице, что Распутин суется в дела если не государственной, то, по крайней мере, политической важности?

Воейков. — Очень часто; я пользовался всеми случаями и, главным образом, теми публичными скандалами, которые этот господин устраивал. Первый случай был в 1914 году весною, когда я был назначен в Царское Село; его не впустили во дворец, там у ворот стоял пост; тогда я просил, чтобы меня предупреждали, когда будет этот господин, я буду давать распоряжение его пропускать. Кажется, два раза меня предупреждали. Затем, был такой случай: проводя вечер накануне в Царском Селе, он возвращался в поезде и был в настроении очень веселом, пропьянствовал всю ночь; посторонние лица мне сказали, что Распутин уехал в таком виде из Царского Села; я об этом доложил и просил, нельзя ли прекратить это дело; тогда его стали возить на моторе.

Председатель. — Вы возражали против формы или, вообще, против его путешествий?

Воейков. — Вообще, против путешествий; все эти вопросы я поднимал, мне отвечали, что это ложь и сплетни.

Председатель. — А вы устанавливали наблюдение за его скандалами?

Воейков. — Нет, не нужно было наблюдений, так как об этом все говорили. А насчет похорон, я должен сказать, что это — дело Протопопова. Мы приехали на следующий день после его убийства с государем из Ставки, телеграмма пришла на пути; когда обсуждали, где и как его хоронить, я настаивал на том, чтобы его отправили в Покровское, на родину. Протопопов устроил помещение в Чесменской богадельне, потом привезли в Царское Село. Я боролся всеми силами, потому что его хотели отпевать в Федоровском соборе. И была большая драма со стороны ее величества; вам, вероятно, известно, что обыкновенно я ее сопровождал на всех выездах; но на этот раз, в день похорон, я сказал, что не поеду, и не поехал.

Председатель. — Что же отвечал вам бывший император, когда вы докладывали о невозможности допускать в государственную жизнь какого-то проходимца?

Воейков.— Я так не указывал. Я говорил, что, по моему мнению и по мнению общества, этот человек не достоин приема, но встречал холодный ответ: «Мы можем принимать, кого хотим». А с государственной точки зрения я затруднялся, потому что достаточно не знал этого.

Председатель. — Говорили вы, что, по вашему мнению, и столь внешне затронутый вопрос серьезен, потому что дискредитируется личность главы верховной власти русского государства, что может очень вредно отразиться на судьбе его?

Воейков. — Да; когда до меня дошли сведения, что это проникло в армию, я говорил еще с протопресвитером Шавельским, с генералом Алексеевым, с Кауфманом и просил, чтобы они говорили прямо государю; и я знаю, что они говорили.

Иванов. — Вы можете рассказать обстоятельства удаления Кауфмана из Ставки?

Воейков. — Это было результатом моего с Кауфманом разговора, так что, отчасти, лежит на моей совести; возвратясь из поездки, он рассказал мне все, что слышал, что говорят о Распутине в армии, и убеждал доложить государю. Я говорю: «Лучше вы сами доложите государю». Он доложил. Государь сказал, что он суется не в свое дело, что это не относится к Красному Кресту, и предложил Ильину быть лицом, заменяющим Кауфмана.

Председатель. — Чем вы объясняете такое влияние Распутина на бывшего императора и императрицу?

Воейков. — Очень просто. Это был гипнотизер, каких у нас очень много; у нас в деревне, в Пермской губернии, был мужик Михайлов.[*] Он был совершенно на том же положении, что и Распутин. Все помещицы считали — раз он что-нибудь сказал — кончено, это был закон для них; на мужчин это не так действовало.

Председатель. — Чем же вы объясняете влияние на императора?

Воейков. — Влиянием ее величества.

Председатель. — Так что, по вашему мнению, Распутин действовал на императора не непосредственно, а через царицу?

Воейков. — Да. Ввел его великий князь Николай Николаевич. Анастасия Николаевна, до свадьбы, была подругой государыни императрицы. Анастасия Николаевна и Милица Николаевна устроили въезд Распутина во дворец. Они жили в Сергиеве, близко от Петрограда, он к ним ездил; это еще не все, там были еще разные темные личности, всякая публика проходила через Николая Николаевича.