Александр Кулешов - Победил Александр Луговой

• Название: Победил Александр Луговой
• Автор: Александр Кулешов
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1965

---

Партизан не растерялся. Продолжая стрелять одной рукой, а другой волоча за собой раненого товарища — того самого, которого прозвали «тихая смерть» (оставшийся на месте убитый партизан ножевых ранений не имел), он добрался до брошенного эсэсовцами мотоцикла и был таков.

Через две недели после неудавшейся попытки захватить «тихую смерть» советские войска начали приближаться к Жуковке, и дальнейшие диверсионные налеты на этом участке потеряли смысл.

Так многомесячная борьба между целой армией эсэсовцев, полицаев, солдат, гестаповцев и маленьким диверсионным отрядом «Красный спорт» окончилась его победой.

...Когда Ростовский вышел из госпиталя, дела его были неважны. Ножевая рана, которую нанес ему в ту памятную ночь немецкий часовой, повредила руку. Плохо было с головой. Взрыв противотанковой гранаты серьезно контузил его. Он надолго потерял сознание. Ростовский не помнил, как Гриша Пылин (до войны чемпион страны по борьбе) дотащил его до мотоцикла, как уходили они от преследования, как добрались к своим, как перевезли его самолетом на Большую землю.

Почти две недели Ростовский не приходил в сознание, а потом год провалялся на госпитальной койке.

Домой вернулся совсем инвалидом. Рука иногда болела, а главное, голова чуть не ежедневно раскалывалась от боли, кружилась. Порой он забывал самые простые вещи: имена друзей, свой номер телефона, день недели. Не то что о самбо или другом спорте, а вообще о какой-либо деятельности не приходилось и думать.

Так прошло несколько месяцев.

Но однажды Ростовский надел свой лучший довоенный костюм и отправился в военкомат. Он предложил преподавать самбо. Военком внимательно оглядел невысокого, сухощавого человека, стоявшего перед ним, и задумался. Мастер спорта, чемпион страны... Мало ли что ранен, контужен, он же не в соревнованиях собирается выступать — учить. Инструкторов нет, а самбо, это военком хорошо знал, — великая вещь на войне.

И вот ежедневно Ростовский стал ходить преподавать самбо. Это утром.

А вечером он шел в институт физкультуры. Там друзья лечили его. Лечебная гимнастика, массаж, легкие тренировки, а главное... главное — привычная, хорошо знакомая да просто необходимая ему атмосфера спортивных занятий, тренировок — всего этого светлого, шумного, радостного мира красоты, здоровья и силы. Он ходил здесь со своей раненой рукой, со своей несчастной, порой просто невыносимо болевшей головой, бледный от боли и улыбался, стараясь скрыть слабость и тошноту.

Но чем дальше, тем дела шли лучше.

Рука почти выздоровела. Голова перестала болеть, пропали головокружения.

Ростовский стал тренером.

Тренерской работой он увлекся до самозабвения. Шли годы. Его ученики становились чемпионами страны, мастерами. Он и сам теперь носил высокие звания: заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР. К ордену Ленина, полученному за военные подвиги в тылу врага, прибавился орден Трудового Красного Знамени, которым наградили его за высокие спортивные достижения, за то, что вырастил он десятки замечательных учеников.

Теперь Иван Васильевич Ростовский был лучшим тренером страны по борьбе самбо, его перу принадлежали многие статьи, учебник, несколько книг, посвященных этому виду спорта. Он работал над кандидатской диссертацией.

...Обо всем этом, о прекрасной и трудной жизни этого человека знали многие тысячи людей, те, кто прочли небольшую книжку «Путь «Красного спорта» и другую — «В бою и труде», в которой рассказывалось о жизненном и спортивном пути Ростовского. Книгу написал известный спортивный журналист, два года с величайшим трудом собиравший для нее материал, так как сам Иван Васильевич никакой помощи ему в этом не оказывал и ни слова о себе рассказывать не хотел.

Но читатели книг не знали, что Иван Васильевич обречен.

Ему оставалось жить считанные годы. Последствия тяжелой контузии головы, словно исчезнувшие на время, снова давали себя чувствовать. То ли сказывался возраст — как-никак Ростовскому было за пятьдесят, — то ли подкосила напряженная, без отдыха и перерыва, умственная работа — подготовка диссертации, — но головные боли вновь усилились, снова появлялась тошнота, слабость, терялась память. Уже дважды Иван Васильевич ложился в больницу. Первый раз на месяц, второй — на три.

Врачи были единодушны: при таком режиме можно протянуть год-два; если бросить всякую работу — вдвое дольше. Предложить Ростовскому расстаться с работой было невозможно — тогда ему пришлось бы сказать и о диагнозе, а кто бы решился на это... От него требовали беречь нервы, не волноваться, отдыхать — словом, все то, что так необходимо и так трудно выполнять в жизни.

Ростовский улыбался, обещал — и врачам, и жене. А сам еще напряженней трудился, еще меньше спал, урывая для работы часы от ночного, и без того короткого, отдыха.

Кроме врачей, никто не знал, что неотвратимо и стремительно приближается для Ростовского конец пути. Врачи берегли его, обманывали добрым и бесполезным обманом. Бесполезным, потому что Ростовский знал.

Он улыбался, обещал беречь себя, но работал все ожесточенней: надо было закончить диссертацию, написать еще одну книжку, еще одну статью, подготовить еще одного ученика. Для него не могло быть выбора между несколькими годами спокойной, но бесполезной жизни и пусть всего лишь годом жизни, отданной людям.

Раз в год, по весне, он приходил на одно из московских кладбищ. Здесь, в глухом, заросшем черемухой уголке, за простой деревянной оградой, на земляном холмике лежала мраморная плита. «Григорий Пылин, мастер спорта, солдат, партизан. Погиб в боях с фашистами» — было высечено на ней.

Иван Васильевич клал к подножью холмика букет мимоз и подолгу сидел на стоявшей рядом, вросшей в землю скамеечке.

Гриша, Гриша Пылин... Товарищ по институту, соратник по борьбе в тылу врага. Они вместе пришли тогда на стадион «Динамо», вместе учились в партизанской школе, сидели рядом в самолете, уносившем их темной, ненастной ночью в глухой тыл врага...

И там были всегда вместе. Когда Ростовский неслышно и незаметно, порой часами, полз к немецкому сторожевому посту, он знал, что поблизости с автоматом наготове залег Гриша. И случись что не так, он скорее пожертвует собой, чем оставит друга в беде.

Но все «случалось» как надо. Словно стальная распрямляющаяся пружина, он взлетал в воздух, обрушиваясь на врага. Он никогда не ошибался, приемы его были точны и неотвратимы, как сама судьба. Ростовский тихо опускал бездыханное тело врага на землю и подносил руки ко рту. Тишину ночи прорезал глухой, тоскливый крик ночной птицы, а через минуту Гриша и еще кто-нибудь из ребят, сгибаясь под тяжестью взрывчатки, подбегали к полотну железной дороги и быстро, но расчетливо начинали закладывать мины. Они всегда держались друг друга, как привыкли это делать на поле, в зале, на беговой дорожке. Они были одной командой, одним коллективом. Просто поле и дорожка стали другими. Теперь это были поля сражений и трудные дороги войны. Но они-то остались прежними — советскими спортсменами.

В ту ночь Гриша Пылин, рискуя собой, спас ему жизнь. Что ж, настало время и для него, Ивана Ростовского, отдать свою жизнь народу. Жаль, что суждено ей быть короткой. Ну, а у Гриши она ведь была еще короче.

Разве это важно? Разве цена жизни измеряется ее продолжительностью, числом прожитых лет? Нет! Она измеряется свершенным за эти годы, пользой, принесенной другим. Вот и надо спешить, успеть побольше за оставшиеся немногие годы...

Ростовский прощался с могилой друга. Каждый раз. Он ведь не знал, доведется ли ему прийти сюда снова. И уходил домой, к письменному столу, на стадион, в спортивный зал, туда, где ждала его работа.

Чем трудней ему было, чем больней, тем ровней, приветливей и добрей был он со своими учениками, с этими веселыми, юными, цветущими парнями, перед которыми раскрывалась долгая, интересная, увлекательная и прекрасная жизнь. Они привыкли во всем верить ему, они приходили к нему со своими большими радостями и такими маленькими (но казавшимися им очень большими) огорчениями, со своими надеждами и планами. И он радовался их радостям, утешал в беде, бодрил, если надо, вдыхал в них веру в себя. Они любили его за его постоянно хорошее настроение, за неистребимую веру в удачу, в будущее, в успех.

Он был для них не только тренером, учителем, другом. Он был для них примером в жизни.

А это куда труднее.

Куда труднее жить так, чтобы не краснеть ни за один прожитый день, чтобы, когда настает час последнего расчета, сожалеть лишь о том, чего не совершил, а не об ином, совершенном. Люди не ангелы. Они не парят над землей. Они идут по ней, изрытой и неровной, а потому порой спотыкаются.

Мудрость не в том, чтоб не споткнуться, а в том, чтоб делать это пореже, побыстрей возвращать равновесие и продолжать свой путь всегда вперед, не сворачивая на болотистые тропки, не поворачивая назад.